Выдвинув все ящики в столе, я заглянула в старинный книжный шкаф, перебрала книги на полках, тщательно восстановив затем прежний порядок, и наконец совсем пала духом. Почему я так упрямо не хотела верить в свою явную забывчивость? Человек, страдающий амнезией, полной или частичной, вполне может оставить где-нибудь пачку сигарет.

Уже собираясь уходить, я случайно взглянула на камин. Огонь не горел, обугленные щепки горкой лежали вокруг большого березового полена. И под этим поленом виднелось что-то зеленое.

Железной кочергой я отбросила полено и-разгребла золу. Упаковка почти полностью сгорела, но сохранился клочок картона с ярко-зеленой полосой, которая была на моей пачке. Обуглившиеся остатки сигарет лежали рядом. Я стояла на коленях и тупо смотрела на эту кучку золы.

— Мисс Морин!

Я выронила из рук кочергу и резко обернулась! В дверях стояла Агнес с ведром и щеткой и испуганно смотрела на меня.

— Вы собирались чистить камин?

— Нет, я…

Продолжать было бессмысленно. Что бы я сейчас ни сказала, Агнес обязательно передаст мои слова бабушке, а та истолкует их как новое доказательство моей ненормальности. Я сама бросила сигареты в огонь и потом целый день их разыскивала. Кому еще пришло бы в голову такое?

А может быть, это действительно сделала я сама? Бабушка, конечно, всегда была своенравной и черствой, но она бы ни за что не решилась… А, разве более правдоподобно то, что это сделала я?

Ничего не отвечая Агнес, я поднялась с колен и пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Когда я вышла на террасу, отец сидел за столом. Мой завтрак — ветчина и кофе — нетронутый стоял на подносе.

Странно. Сьюзен Даниелс говорила, что завтрак готовит Агнес. Почему же сейчас она вытирала пыль в библиотеке? Чтобы следить за мной?

Я ела через силу, аппетит пропал. Отец молча смотрел на меня.

— Сигареты нашлись, — зачем-то сказала я. — В камине: почти совсем сгорели. И я абсолютно уверена, что не бросала их в огонь.

— Кто же, по-твоему, это сделал? — отец недоверчиво покосился на меня. — Может быть, бабушка?

— Значит, новая причуда сумасшедшей, — вздохнула я.

Отец с задумчивым видом смаковал свое «молоко».

— Не делай из этого трагедию. Даже здоровые люди время от времени совершают поступки, в которые потом им трудно поверить. У тебя повышенная впечатлительность, что поделаешь…

Мне хотелось закричать, плеснуть ему в лицо горячий кофе. Но я не сделала этого, с трудом сдержалась и тихо произнесла:

— Надеюсь, больше такое не повторится.

— Будь терпеливой с бабушкой, — посоветовал отец. — Ей без малого семьдесят лет, а уживаться со старыми людьми бывает нелегко.

— Ты всегда находил для нее оправдание. И десять, и пятнадцать лет назад ты говорил то же самое. Она, видите ли, уже старая. Ее раздражает, что у нее такая своенравная невестка. Она нервничает, потому что сын на фронте…

— Разве это неправда? Сибил действительно никогда не ладила с ней, я и впрямь когда-то был на фронте…

— Ты же вернулся с войны, папа. Целым и невредимым. Мы жили в Бостоне вчетвером, вместе с Сэмом. Мы были счастливы… У тебя было собственное дело…

— Которое перестало приносить доход.

— Это не причина, чтобы сдаваться. Бабушка решила за тебя, что для нас будет лучше переехать в «Хогенциннен».

— Здесь было легче жить…

— Легче? Но что эта легкость принесла тебе, отец? Сначала ты потерял жену, потом сына, и наконец…

— Не говори так, Морин. Дочь я не потерял.

Он схватил меня за руку. Его пальцы были холодными и влажными, как у огромной лягушки. Подавляя отвращение, я сдержала желание немедленно отстраниться.

— Она много сделала для нас, Морин. Не следует забывать об этом. Сэм получил прекрасное образование в лучшем колледже. А «Хогенциннен» стал для нас родным домом! Может быть, не таким, о каком мечтала твоя мать, но… Я не мог предложить ей ничего другого, — он вздохнул, сморщившись, словно от боли. — Я не оправдал ее надежд, Морин.

Слава Богу, наконец-то он выпустил мою руку. Теперь я могла встать и уйти, не обидев его.

— Не переживай так. Все это было давно и не имеет теперь никакого значения. — Я встала. — Пойду, хочу поездить верхом.

Он с усилием кивнул:

— Прогулка на свежем воздухе — это то, что нужно. Весной здесь особенно красиво.

— Я еду в Ньюбери. Нельзя забывать о прошлом. И, пожалуйста, не говори; что бабушка запретила мне появляться там. Я все прекрасно помню.

Глава десятая

Ветерок приятно овевал лицо. Пришпорив лошадь, я скакала вдоль зеленых полей, наслаждаясь счастьем и свободой. Сзади донесся отрывистый лай Барона, заставивший меня натянуть поводья. Увы, псу было нелегко тягаться в беге с лошадью.

Показались первые дома: мы были на главной улице Ньюбери. Проезжая мимо церквушки, я на мгновение почувствовала сильное желание войти внутрь, насладиться прохладной тишиной. В детстве я любила бывать здесь, отдыхая от душной атмосферы «Хогенциннена». К сожалению, поблизости не нашлось места, где можно было бы привязать лошадь, и мы миновали церковь, не замедляя шага. Барон бежал за нами. Не поворачивая головы, я видела перед собой только холку лошади, стараясь не обращать внимания на людей, останавливавшихся на тротуарах и глазевших мне вслед. Нервы были напряжены до предела: казалось, что я слышу за спиной злорадное шипение.

«ОЛЛИ СОНДЕРСОН — ПОДКОВЫ, СЕНО И КОРМ»

Заметив издали вывеску, я, не раздумывая, остановилась и спешилась. Под соломенным навесом мирно стояло с десяток лошадей, терпко пахло конским потом и сеном. Подбежавший Сондерсон взял у меня из рук поводья.

— Добрый день, мистер Сондерсон. Можно мне ненадолго оставить у вас лошадь? Я собиралась пройтись по городу пешком.

— Ну конечно, Морин, конечно. Она, кажется, немножко вспотела. Сначала я проведу ее по кругу, а уж потом поставлю в стойло. Вы заплатите сейчас или записать на счет миссис Томас?

— Ой, я забыла, — пробормотала я смущенно. — Всюду нужны деньги, деньги…

— Ну какие же это деньги, Морин. Десять центов это не сотня долларов! Ладно, чего уж там, ставьте так.

— Нет-нет, я обязательно заплачу. Но только в следующий раз. А сейчас… — я покраснела, не найдя никакого объяснения.

Жгучий стыд заставил меня опустить голову. Не иметь с собой жалких десяти центов? Лошадь, словно почувствовав мою нерешительность, сама прошла во двор и направилась к бочке с водой.

— На вашем месте я бы не позволял ей много пить, Морин, — послышался за спиной голос Сондерсона. — Она еще не остыла после бега.

Я обернулась. Владелец конюшни стоял у ворот в ковбойской позе и жевал потухшую сигару.

— Позвольте мне самой решать, что делать, мистер Сондерсон, — ответ прозвучал резче, чем я хотела.

— Конечно, конечно. Не буду навязываться с советами. Кстати, ваша собака так хороша! Уже наслышан, что в усадьбе миссис Томас теперь есть настоящая полицейская овчарка.

Он двинулся с места, направляясь к Барону. Тому это явно не понравилось. Пес резво вскочил и тихо зарычал.

— Не трогайте его, — громко сказала я. — Барон не любит незнакомых людей.

— О, я умею обращаться с животными, Морин. Не волнуйтесь. Ну, песик, ты же у нас хороший малый. Дай я только посмотрю на тебя.

Барон ощетинился, зарычал громче, обнажив белоснежные клыки. Сондерсон отшатнулся в испуге.

Я сама удивилась, с какой скоростью вскочила в седло.

— Барон, ко мне! — крикнула я, выезжая на улицу. Барон бросился следом, мгновенно забыв про Сондерсона.

Не вернусь ни за что, уныло пронеслось в голове. Бог ведает, какие небылицы будет теперь рассказывать Сондерсон обо мне и моей собаке! Отъехав на приличное расстояние, я оглянулась. Ну конечно, прохожие глазели на меня, некоторые перешептывались. Я заставляла себя улыбаться, кому-то кивала, но лишь немногие смущенно отвечали на приветствие. Остальные отводили глаза. Для них я была сумасшедшей…