«От славянского личного имени Берла. «Берло» означает «палка, посох» в польском, чешском языках».
Означает «воровской притон» или же «утиное и гусиное место».
Кроме того, предложены кельтские, балтийские, славянские этимологии, исходящие из самых разнообразных значений: и «озеро», и «речная лука», и «холм», и «запруда», и «таможня», и «место суда». Как говорится, «что угодно для души», а окончательного решения нет, как и по Москве.
Мы знаем, что название города Парижа восходит к имени галльского племени «паризиев», но очень слабо представляем себе, что означал в галльском языке этот этноним: может быть, «корабельщики», а может быть, и «пограничники». Совсем неясно происхождение и первоначальное значение имени Рим: всего вероятнее, что оно связано с этрусским древним названием реки Тибра, но что этот гидроним мог значить, не известно никому.
Словом, куда ни кинь, всюду клин. Хорошо разбираемся мы по преимуществу в сравнительно новых, уже в исторические времена созданных названиях.
Мы знаем, что НЬЮ-ЙОРК первоначально значил «новый город дома герцогов Йоркских». Нам известно, что КЕЙПТАУН означает «город на мысу».
Но — чуть подальше, и уже следы теряются. Да что — подальше? Имя столицы Австралии КАНБЕРРА закреплено за городом только сорок лет назад, в 1927 году, но никто не знает, откуда оно взялось и что значит.
Имя столицы Уругвая — МОНТЕВИДЕО, казалось бы, раскрывается просто и ясно, поскольку «мóнте видэ эу» по-португальски значит «вижу гору я», а предание вложило именно такое восклицание в уста одного из Магеллановых матросов, усмотревшего в тумане вершину невысокой горы Эль-Серро над устьем Ла-Платы.
Но вот выдвигается утверждение, согласно которому дело было не так. Имя, говорят, возникло из своеобразной ошибки картографов, которые неверно прочитали запись в шканцевом журнале Магеллана.
Мореплаватель-де по тогдашним правилам занес в тетрадь «MONTE VI DE О», то есть «гора шестая от запада», а они прочли цифру «VI» как «ви»… Не буду сейчас оценивать сравнительные достоинства обоих предположений, скажу только, что если на расстоянии четырехсот пятидесяти лет возможны такие колебания, то что же надо сказать о более удаленных от нас временах?..
К чему я рассказываю все это?
Только для того, чтобы вернуться к началу главки: если хочешь стать топонимистом, недостаточно прочитать даже самую лучшую научно-популярную книжку об именах географических. Надо пройти солидную университетскую подготовку лингвиста, географа, историка, археолога, этнографа. Надо долго и пристально заниматься специальными разделами филологии, трактующими вопросы ономастики в широком смысле слова. Надо…
Надо ощутить в себе то непреодолимое влечение к данной отрасли знания, без которого вообще не может родиться на свет специалист.
Я не собирался и не собираюсь приводить всех моих читателей в ряды ученых-топонимистов. Более того, одной из моих целей, пока я писал книгу, было отпугнуть от топонимики тех, кто предполагает, что перед ним легкодоступная наука. Скорее полунаука, полуискусство, что-то вроде хиромантии… Затвердил несколько правил, посмотрел на руку доверчивого человека, и распространяйся насчет «линий его судьбы»: все равно проверить твои выводы никто не может.
Теперь, я думаю, вы убедились, что это далеко не так.
Чтобы стать топонимистом, имеющим право исследовать и предполагать, надо прежде всего быть широкообразованным человеком. Образованным и вообще и в частности в области некоторых специальных, обязательных дисциплин (я их уже перечислял).
Теперь примите в расчет вот еще что.
Ученые установили, например, что в пределах Московской губернии (данные относятся к середине двадцатых годов) из 2000 с лишним нанесенных на карты и зарегистрированных в перечнях ее рек и речек у большой половины (у 1350) нет никаких названий. Они безымянны.
Представьте себе, какой переполох поднялся бы, если выяснится, что в большом городе у половины улиц и переулков нет имен?
Что же действительно так: речки безымянны, и все тут? Восемь считанных веков существует Подмосковье, и за восемь веков его жители не удосужились подобрать имена половине его рек, ручьев, болот, лесов? Конечно, имена существуют (или существовали когда-то). Только известны они обитателям ближайших к ним мест. А вот администраторам, землемерам, топографам, в былые дни дьякам и подьячему, в наши времена — работникам земельных отделов и исполкомов они нередко остаются неведомыми. И, не попав ни в какие списки, имена исчезают одно за другим.
Тысяча триста неназванных из двух тысяч! Только имена рек! И только в одной Московской области! А названия лесных рощ, моховых болот и болотцев, распашек и запущенных нив, дорожных росстаней и заброшенных карьеров, глухих озерков и росистых полян в дремучей чаще? Их-то уже десятки тысяч никем не взятых «на карандаш», не записанных, не раскопанных… В Подмосковье!
И если вы примете во внимание, что из этих тысяч топонимов пусть даже в одном проценте отложились некогда факты, события, словесные формы, воспоминания о бывшем и прошедшем, от которых уже нигде, кроме как в названии места, ничего не сохранилось и о которых уже неоткуда, кроме как из него, узнать ни историку, ни географу, ни лингвисту, — вы поймете и поверите мне, как необходимо проделать неописуемо огромную работу не по объяснению, не по исследованию, хотя бы по простой грамотной регистрации валяющихся в мусоре у нас под ногами никому не заметных драгоценностей.
Помните, что я говорил: в маленькой Швеции взято на учет около 12 миллионов топонимов, а Советский Союз превышает по площади Швецию в 50 раз. С другой стороны, по самым различным причинам во многих небольших странах Западной Европы топонимикой занимаются всерьез уже очень давно и очень упорно, а в нашей стране она только «набирает пары».
Мое дело — зажечь (пусть не в каждом, пусть в одном из сотни моих читателей) интерес к удивительной, нелегкой и прекрасной науке. Если это случится, вы найдете, как проложить пути к углублению ваших сведений о ней. Вы свяжетесь с топонимистами, работающими в университетах и филологических институтах. Вы начнете интересоваться специальными работами по научной топонимике. И вовсе не обязательно, чтобы каждый из вас стал профессором в этой науке. Вполне достаточно, если некоторые из вас найдут в себе силы и желание помочь советским топонимистам хотя бы на первой, необходимой ступени их работы — в собирании первоначального материала по нашим географическим именам.
…Существует несколько градаций в самом отношении человека к топониму. У французского писателя Марселя Пруста есть в одном из его произведений короткий диалог рядового благополучного буржуа с его знакомым буквоедом-топонимистом:
«— Я охочусь чаще всего в лесу ШАНТПИ, — проговорил господин де Камбремер.
— Он оправдывает свое название? — спросил его Бришо.
— Я не улавливаю смысла вашего вопроса…
— Я хочу сказать: много ли там поет сорок?
— Вот видите, — сказал господин де Камбремер, — что значит поговорить с ученым! Я уже пятнадцать лет охочусь в лесу Шантпи и никогда не задумывался, что значит его имя…»
По-французски «шантэ» — «петь», «пи» — «сорока»… На свете бесчисленное множество Камбремеров, гуляющих по миру и никогда не обращающих на него, и в частности на его имена, никакого внимания. Это одна ступень.
Есть вторая:
«— Кинешма? — рассеянно произнесла путешествующая по Волге на теплоходе героиня романа В. Верховской «Молодая Волга» по имени Нина. — Нерусское слово какое-то.
— Почему нерусское? — возмутился ее спутник, волгарь. — Кинешма — «кинешь мя». Решма — режь мя». Даже легенда есть насчет этих названий…»