Кладбищенский деятель не обманул, и деньги не пропали даром. На трех каменных опорах возвышалась массивная полированная глыба с изображением портрета Ксении Тихоновны, под которым значилось: «Спасибо за жизнь твою, родная». Здесь же было начертано проникновенное:

И, глядя на все это великолепие, ликвидатор даже прослезился: «Эх, мама, мама». Совершенно непроизвольно он шагнул было к памятнику поближе, чтобы коснуться материнского портрета, но внезапно непонятно почему поскользнулся и уже в падении услышал злобное автоматное тявканье. Похоже, стреляли из «АК-74». Сразу же ему посекло лицо разлетевшимися во все стороны острыми осколками гранита. Он еще не успел ничего сообразить, как инстинкт заставил его тело мгновенно укрыться за каменной скамьей, и тут же рука ликвидатора привычно рванула из-за пояса доведенным до автоматизма движением пистолет «ТТ».

Много чего говорилось плохого о ветеране советского ближнего боя — будто бы тяжел он да в обращении неудобен, а слишком высокая дульная энергия, мол, ослабляет останавливающее действие пули. Может, верно все это, но автоматчика Савельев завалил первым же выстрелом, стремительно откатился в сторону, без труда обыграл второго стрелка и, ощущая резкую, злую отдачу тульского творения, трижды нажал на спуск.

Мгновение Юрий Павлович вслушивался в кладбищенскую тишину, нарушаемую лишь ревом тракторного двигателя, затем быстро добил упавших выстрелами в голову. Отбросив покрытый антидактом ствол подальше в сторону — не страшно, отпечатков все равно не останется, — он оглянулся на памятник.

Изображение матери было страшно изуродовано — автоматные пули лишили портрет Ксении Тихоновны глаз. Глядя на ее обезображенное до неузнаваемости лицо, Савельев вдруг почувствовал, как из самых глубин души начинает подниматься что-то удивительно темное и злое, ему не принадлежащее. «Суки, всех урою». — Он до боли сжал кулаки, но тут раздалось грозное:

— Стоять, руки на затылок, — и Юрий Павлович узрел ошеломленного развернувшейся перед ним битвой майора Семенова с табельным стволом наизготове.

В этот момент вязкое, угольно-черное образование, переполнявшее душу ликвидатора, оформилось в плотную, бешено вращающуюся сферу. Помимо своей воли он пристально взглянул милиционеру прямо в глаза.

Глава двадцать третья

После обеда настроение у Кати начало медленно и верно портиться. Неожиданно ей сделалось глубоко наплевать на великолепный светильник с тремя лотосообразными чашечки на стеблях, вырезанный из целого куска алебастра и припертый прямо из Британского музея. Паршивец дядя Вася не подавал о себе никаких вестей. Подождав до половины четвертого, Катя сама набрала номер его служебного телефона.

— Майор на выезде. — Поднявший трубку опер говорил отрывисто, видимо, был при делах. Пришлось прибегнуть к последнему средству — позвонить Семенову на пейджер.

«Дядя Вася, гад, отзовись немедленно». — Тщательно выговаривая буквы, Катя продиктовала сообщение барышне-разводящей. Потом она заварила себе кофе покрепче и, гордо отвергнув предложенный доктором наук Чохом пряник «Славянский», принялась ждать. Увы, напрасно.

Примерно в то же самое время Савельев тихо стоял в полутемной, пахнувшей мочой, кошками и победившей демократией парадной одного из домов, что на Малой Монетной улице, и терпеливо ждал, пока, одетый теперь уже в пропитку, кладбищенский деятель решит вопрос насчет очередного жмура. Конечно, следовало бы разобраться вначале, случайно или с умыслом подставил он сегодня ликвидатора на погосте, но обстановка требовала действий решительных и быстрых, к тому же напрягать извилины Юрию Павловичу было влом.

Наконец на всю лестничную клетку гулко хлопнула закрывшаяся дверь, послышались торопливые мужские шаги. Дождавшись, пока клиент поравняется с ним, Савельев резким ударом кулака раздробил ему кадык и тут же, захватив голову, стремительно крутанул ее против часовой стрелки вверх, словно свинчивая с невидимой резьбы.

Шейные позвонки энтузиаста похоронного процесса хрустнули, глаза закатились, и, придержав мгновенно обмякшее тело за воротник пропитки, Юрий Павлович бережно усадил его на ступеньку — отдыхай, дорогой. Выгрести содержимое карманов убитого — пусть менты отслеживают корыстный мотив — было делом секундным. Никем не замеченный, Юрий Павлович не спеша вышел из парадной и направился дворами к запаркованной на соседней улице машине.

Кругом было уже темно, с неба валился противный мокрый снег. Инстинктивно ощущая, насколько он всем до фени, Савельев у решетки первого же сточного колодца избавился от документов зажмурившегося. Внушительный пресс зелени и дубья он выкидывать не стал — деньги, как известно, не пахнут, и уже в машине, вспомнив о приключениях на кладбище, удрученно покачал головой. Пара киллеров с автоматами, поджидавших его у материнской могилы, — это понятно, ничего, можно сказать, особенного, а вот то, что произошло потом, ни в какие нормальные ворота не лезет. Да и вообще, странно все — сны эти научно-познавательные, затем сеанс крысиной дрессуры, теперь кладбищенские непонятки, просто чудеса какие-то.

«С психикой происходит что-то неладное, как пить дать, навели порчу». — Юрий Павлович с прессой изредка общался и был мокрушником начитанным, а потому, пообещав самому себе наведаться в ближайшее время к специалисту, успокоился и сразу же почувствовал волчий голод.

Короткий осенний день быстро подходил к концу, мокрый, снег плавно перешел в еще более мокрый косой дождь. На проезжей части сделалось совсем неуютно. Стараясь никого не замарать, Савельев припарковался у двери с надписью: «Магазин-салон» — и прямиком направился в секцию обуви. Там он без проблем стал счастливым обладателем фирменных башмаков «Трапезунд» — удобных, пошитых из качественной непромокаемой кожи. Проехав чуть вперед, он переобулся, а со своими ботинками, подошвы которых были засвечены, попрощался на ближайшей помойке.

Есть между тем хотелось невыносимо. Заметив мерцавшую неоном сквозь косую сетку дождя голубую вывеску: «Музыкальное кафе у Чайковского», Савельев въехал на парковку и поспешил внутрь заведения.

В то время, когда он уже хлебал из глиняного горшочка горячую баранью похлебку с чесноком а-ля атаман Пугачев, Катя сидела в своей «пятерке», а само авто, подмигивая правым поворотником, в час по чайной ложке продвигалось по направлению к мосту Лейтенанта Шмидта. Ничего не поделаешь, пробки на дорогах — бич урбанизации. Паразит дядя Вася так и не позвонил, окружающее за окнами «жигуленка» было серо, как штаны пожарника, и от нечего делать Катя рассеянно слушала, как по Русскому каналу на удивление безголосо пели про дамский прикид из незабудок. Скоро стон девичьей души затих в эфире. В подоспевших народных новостях поведали, что много чего удивительного случилось ныне в колыбели трех революций, но несомненно главное сегодня — это стрельба из автоматов среди могил на Южном кладбище. Клятвенно заверив слушателей, что человеческие жертвы имеются, вновь взялись за музыку. Картавый ведущий Русского канала сразу же задвинул балладу про мальчонку, которому засвербило в Тамбов.

Услышанное Кате очень не понравилось. Закусив губу, черноволосая водительница выбралась наконец из пробки и помчалась сквозь непогоду домой. Не заезжая на стоянку, она бросила машину неподалеку от парадной и, отперев входную дверь, первым делом направилась к АОНу. Никому бедная девушка была не нужна. Сразу же вспотев в своей в общем-то легкой кожаной тужурочке, Катя разделась и в который уже за сегодня раз набрала дядин Васин служебный. Ответили ей странное: «Сегодня не будет его уже». Утвердившись в мысли, что случилось что-то очень нехорошее, она снова принялась жать на телефонные кнопки.