С быстротою молнии надвинулись на Савельева освещенные факелами стены покоев, зарябило в глазах от многоцветья восковых красок, и он вдруг явственно ощутил, как пахнут тысячелетия — затхло.

«Хреновина какая-то». — Ликвидатор энергично потер лицо, пытаясь вернуться в свое время. Между тем во входную дверь позвонили, и кинувшаяся открывать тетя Паша вернулась с суетливым молодым человеком в хорошей кожаной куртке — приемщиком заказов из похоронной конторы, вызванным Юрием Павловичем по телефону.

Сын покойной был краток — оплатив похороны по высшему разряду, он от себя добавил еще триста долларов и, пристально взглянув служителю Анубиса в глаза, тихо сказал:

— Только вы уж не разочаруйте меня, пожалуйста.

Молодой человек в куртке разбирался в людях прекрасно — работа такая, — а потому, без промедления организовав отправку почившей в морг, лично направился проверить, чтобы место под могилу было отведено на сухом месте, и на прощание заверил:

— Я все понял, не дурак.

За окошком уже стемнело, осенний день подходил к концу, и Савельев внезапно почувствовал, что больше всего не свете ему хочется завалиться спать, — наверное, это и есть первый признак приближающейся старости.

— Павлина Евлампиевна, хватит рыдать. — Он сунул тете Паше в негнущуюся заскорузлую ладонь пачку пятидесятитысячных. — Скомандуйте завтра в морге, чтобы все было как надо. — А та, неизвестно что подумав, уставилась на его палец, украшенный перстнем, и начала креститься истово:

— Господи Исусе Христе, святые угодники, помилуйте нас грешных.

Больше здесь делать было нечего. Спустившись по лестнице вниз, Савельев вновь очутился под занудным осенним дождем, запустил двигатель уже остывшей «девяносто девятой» и привычно принялся преображаться в академического мужа. Настроение было хуже некуда, однако, несмотря на все переживания, ему здорово хотелось есть. Мысленно совещаясь с самим собой, где бы ему поужинать, Юрий Павлович перестроился слишком близко от мчавшегося по Лиговке в левом ряду белого «опель-сенатора». Ничего особенного, собственно, не произошло, однако водитель иномарки долго слепил Савельева дальним светом, затем обогнал и, резко подставив задний бампер, заставил остановиться на красный сигнал светофора. Тут же под хлопанье задних дверей из «опеля» выскочили два дюжих, коротко стриженных молодца и энергичным шагом направились в сторону Юрия Павловича, причем один из них громко кричал обидное:

— Ты как ездишь, козел рогатый?

Есть в великом и могучем русском языке словосочетание — гомосексуалист пассивный, а кроме него существуют синонимы — петух, гребень, голубой, пидер гнойный. Так вот выражение «козел рогатый» можно смело ставить в один с ними ряд, а потому, с силой распахнув водительскую дверь навстречу атакующим, Савельев рассчитанным движением угодил ее краем переднему молодцу прямо в пах. Его тут же согнуло, и, мгновенно из салона «девяносто девятой» выскользнув, Юрий Павлович с ходу провел консетцу-гири — секущий удар ребром ступни в коленный сустав второго нападавшего.

Стриженый молодец, грузно оседая на мокрый асфальт, сразу же заорал благим матом, а ликвидатор, вложившись, пнул прямо в его раззявленный рот, и крик моментально захлебнулся. В это мгновение снова хлопнули двери иномарки, на этот раз передние, и на подмогу своим пассажирам кинулся водитель «опеля», причем в его руке находился свинокол — остро заточенный нож солидных размеров с «усами» и кровостоками.

Четвертый член экипажа хотя и выскочил из лайбы, но решительных действий пока не предпринимал. Фиксируя поле боя периферическим зрением, Савельев сразу ощутил, что изо всех он самый опасный.

Тем временем первый из нападавших, весьма болезненно отреагировавший на близкое знакомство с острой дверной кромкой, получил мощный апперкот в челюсть, и тут же сильные руки Юрия Павловича швырнули его прямо под ноги вооруженного свиноколом водителя.

Падать рулевой не умел и, едва не напоровшись на собственный нож, растянулся во всю длину на своем бесчувственном коллеге, после чего тут же получил удар савельевского ботинка по голове и расслабленно замер.

— Даже не пытайся, — Юрий Павлович вдруг совершенно явственно почувствовал, что стоявший радом с иномаркой человек сейчас вытащит ствол, и упер свой взгляд ему в лицо: — Голову оторву.

Пальцы четвертого на рифленой рукояти разжались, и пистолет снова скользнул в глубину кармана. Савельев тем временем подобрал с асфальта свинокол и, перехватив, стремительно метнул тяжелый клинок в заднее колесо «опеля». Без малейшего сопротивления, как гвоздь в масло, острие ножа прошло сквозь покрышку. Сразу же злобно зашипел выходящий наружу воздух. Залезая в свою машину, Юрий Павлович попросил:

— На глаза мне больше, ребятишки, не попадайтесь, не надо.

Настроение у него существенно улучшилось, видимо, весь накопленный за день адреналин выплеснулся в действие. Ощутив, что спать ему совершенно расхотелось, Савельев без приключений добрался до гостиницы. Быстро запарковав «девяносто девятую» неподалеку от входа, он поднялся в свои апартаменты и, поменяв осточертевший костюм на приличные брюки с пуловером, чуть не бегом направился в ресторан кормиться.

С недоумением глянул халдей на весьма странное сочетание широких плеч, мощной шеи и благообразной профессорской физиономии, однако заказ принял быстро. Юрий Павлович сглотнул внезапно набежавшую от перечисленных разносолов слюну и начал потихоньку осматриваться.

Народу в кабаке было не много: за двумя дальними столиками степенно зависала братва, небольшая кучка пожилых горных козлов — рыночных торговцев, уже изрядно выпивших, — с неподражаемым национальным колоритом вела задушевную беседу о чем-то своем, наболевшем, а прибывшие, как видно, издалека гарны хлопцы рулилы-дальнобойщики смачно жрали что-то похожее на сало в шоколаде и, проникновенно чокаясь зажатыми в грязных пальцах фужерами с горилкой, громко рявкали:

— Хай живе.

На сумрачном пятачке перед сценой под звуки музыки стремительно разворачивалось вступление к популярному фарсу с интригующим названием «Половой вопрос и его решение», который, увы, становится ныне повсеместно одноактным. Пока еще незадействованные в нем веселые барышни тихо сидели у барной стойки и, с ненавистью взирая на удачливых конкуренток, цедили ставшее отвратительно-теплым шампанское.

Наконец Савельеву принесли крабовый салат с рыбным ассорти. Соорудив огромный бутерброд с чавычой, он налил себе сто пятьдесят «Столичной», не закусывая, помянул мать, а затем, чувствуя, как в животе начинает разливаться живительное тепло, занялся вплотную членистоногими.

Однако спокойно поужинать Юрию Павловичу не пришлось. Когда он уже доедал вкуснейшие, замечательно приготовленные котлеты из молодого барашка с зеленью, халдей со скучающим видом внезапно приволок бутылку хорошего бренди, равнодушно при этом пояснив:

— Презент, от той дамы, — и кивнул острым подбородком в сторону стола, где сдержанно веселились в ожидании своей судьбы две скромные труженицы бензоколонки с бриллиантовыми семафорами в ушах.

По правилам хорошего тона полагалось послать что-нибудь в ответ, но, догадавшись сразу, что спокойно съесть шашлык из осетрины по-астрахански ему не дадут, Савельев мощным усилием проглотил кусок баранины и поднял глаза на официанта:

— Скажите ей спасибо.

Юрий Павлович не ошибся — вскоре он услышал хрипловато-волнующий женский голос над своим ухом:

— Возражать не будете? — и напротив него за столом расположилась, к слову сказать, недурная тридцатилетняя матрона истинно рубенсовских форм — всего везде у нее было предостаточно. — Знаете, кого вы напоминаете мне? — Красавица томно взглянула на ликвидатора и почему-то сглотнула слюну. — Александра Сергеевича Пушкина, ну, если бы он был блондином. Эти волнительные бакенбарды, эти белокурые волосы… — Она окинула фальшивую растительность на физиономии Савельева таким взглядом, что тот понял сразу: поэзия была тут совершенно ни при чем.