То был человек уже пожилой, лет за пятьдесят, с виду угрюмый, несколько сгорбленный, но с живыми глазами, зорко высматривавшими из-за очков.

Они оба вошли в соседнюю комнату, над дверью которой была надпись:

КОНТОРА

Здесь все походило скорее на обыкновенный ювелирный магазин: те же прилавки со стеклами хранили множество раскрытых футляров со всякими прелестями, в стороне же стояло два больших несгораемых шкафа.

Старик хозяин прошел стороною за прилавок и, очутившись вскоре лицом к лицу с клиентом, спросил его в упор:

— Покажите, что продаете?

— Ожерелье бриллиантовое, — ответил Иван Александрович самым простым и естественным тоном. — Хорошие камни, хотя и не из старых, но для нынешних бриллиантов хоть куда.

Покупатель вскинул сперва взгляд на говорившего, и видно было, речь его понравилась ему: лицо его стало любезнее. Потом он взял вещь в руки и принялся внимательно ее разглядывать.

— Цена? — спросил он наконец.

— Вот видите ли, что я вам на это скажу, — ответил Хмуров. — Под залог этих бриллиантов мне предлагают в Газетном тысячу двести рублей. Этого мало, под них можно и больше дать, а главное — это меня не устраивает. Я решаюсь их продать, но говорю вам вперед, что торговаться не буду и, против назначенной цены, рубля не уступлю. Пожалуйте полторы тысячи — и дело с концом.

Скупщик снова пристально взглянул прямо в лицо продавцу. Снова отразилась на его губах улыбка, но все-таки, еще сразу не решая вопроса, он спросил:

— А с кем имею удовольствие?

— О, в этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, — почти весело воскликнул Хмуров. — Я смело могу вам назваться и даже показать вам в удостоверение моей личности мой вид на жительство. Кроме того, конечно, я напишу вам расписку.

— А не дорого будет?

— Дешевле я, по моим личным соображениям, взять не могу.

— Что ж делать? Пишите расписку. Вот бумага, а вот и перо. Потому только покупаю, — добавил он, — что у меня вчера именно на такую цену спрашивали бриллиантовое колье.

Быстро набросал расписку о продаже Иван Александрович, но гораздо того дольше прочитывал ее скупщик. Потом он положил ее в сторону и снова стал разглядывать камень за камнем, приближая ожерелье чуть не к самым очкам своим. Наконец он проговорил, как бы про себя:

— Тут я немного наживу.

Но все ж таки он потащил покупку к одному из несгораемых шкафов, спрятал там, потом направился к другому и долго в нем рылся. Хмурову ясно был слышен шелест кредиток, и в конце концов он дождался своих денег.

Провожая его, скупщик все-таки любезно предложил:

— Коли случай будет, заезжайте. И продать, и купить, и поменять — все можем.

— Непременно, до свиданья.

Хмуров был доволен своей операцией, но все-таки решился и с деньгами сколь возможно скромнее проводить время.

В утешение себе он говорил: "Остается мне только предположить, что я в пути, на море, допустим, и мне действительно некуда деваться. Что бы я делал? Читал, знакомился бы с другими пассажирами. Прекрасно. В меблированных комнатах нет пассажиров, но зато есть постояльцы и должны быть даже постоялицы. Скучающие постоялицы! Что может быть лучше. Мы доставим, друг другу взаимно, хоть какое-либо развлечение, а пока что не мешает все-таки в книжный магазин заехать и приобрести на всякий случай что-нибудь легонькое, пикантное, французское. Французы в этом отношении свою литературу до удивительных откровенностей довели".

Так рассуждал Иван Александрович, вообще не умевший смотреть на жизнь иначе как с развлекательной стороны.

Но в немудреных и небогатых номерах, где он остановился, ничего и в этот вечер интересного или занимательного не представилось, и Хмуров должен был ограничиться чтением. По временам он отрывался от книги и мысленно заглядывал вперед, жаждая веселья и жизненных утех. Будущее продолжало вырисовываться в воображении его все в более ярких и радужных красках. Настоящее томило своим принудительным выжиданием, своим обязательным высиживанием, словно под арестом. Одни только сутки прошли с приезда в Москву, а скука уже мучила этого раба праздной жизни и вечно праздной мысли.

На другой день он едва дождался назначенного времени, чтобы выслушать ответ присяжного поверенного Свербеева. Тем не менее входил он к нему в условленный заранее час с сияющей улыбкой на устах, вполне уверенный в успехе.

— Что скажете хорошенького, Петр Косьмич? — спросил он, свободно усаживаясь в предложенное кресло.

Но господин Свербеев не улыбался в ответ, а несколько опечаленным голосом сказал:

— Наши вчерашние предположения с вами не оправдались.

Хмуров, не в силах удержать охватившего его сразу сильного волнения, побледнел.

— То есть как это?

Господин Свербеев вздохнул и тоном прискорбия отвечал:

— Мы с вами просто-напросто ошиблись в расчетах, и произошло это от незнания уставов обществ, страхующих жизнь.

— Вы меня пугаете. Говорите, пожалуйста, точно и ясно, в чем именно дело? Может быть, какого-нибудь документа не хватает.

— Нет, документы, слава Богу, все налицо. Вы представили свидетельство о погребении, от священника, свидетельство о причинах или болезни, повлекшей за собой смерть, наконец — страховой полис с передаточной бланковой надписью, и речь зашла было только еще об одной бумажке: о метрическом свидетельстве рождения покойного Пузырева.

— Это им зачем? — спросил перепуганный Хмуров, сразу соображая, каких трудностей будет стоить получение этого документа, коль скоро Илья Максимович, уже сам в качестве покойника, не может принять участия в отыскании его.

— Как зачем? — сказал господин Свербеев. — Метрическое свидетельство должно подтвердить возраст умершего, ибо страховые общества, принимая страхование, верят на слово клиенту до той поры, пока не потребуется, как в данном случае, доказательства. Но успокойтесь: покойный, по-видимому, был предусмотрительный человек, и оказалось, что метрику свою он сам представил еще при заключении страхования. Беда не в этом, а вот в чем: по правилам общества, страховая сумма выдается предъявившему на нее свои права только через два месяца по получении заявления…

Хмуров обомлел.

Холодный пот увлажнил как-то разом все его тело, и дрожь пробежала по всем мускулам. Он понял все, что может произойти в эти два месяца: проверка, выслеживание шаг за шагом за умершим, — и ужас охватил его до того, что он совсем растерялся.

— Я вижу, — продолжал адвокат, — что это в значительной степени расстраивает все ваши планы и расчеты. Вполне вас понимаю и, безусловно, вам сочувствую. Но не найдем ли мы из этого выхода?

Последний вопрос несколько ободрил Хмурова. Он собрал все свои силы и сказал:

— Мне необходимо было ехать в Вену по одному интересующему меня научному вопросу…

— Вот изволите ли видеть, — продолжал господин Свербеев, — какая у меня еще остается надежда. Русские компании страхования жизни придерживаются того же правила, и даже не через два, а только через три месяца по предъявлении требования выдадут правопреемнику умершего деньги. Но те же русские компании допускают сделку в виде учета полиса… Процент при этом не Бог весть как велик, и для лица, спешащего покончить все расчеты разом, оно, конечно, особого расчета не составляет. Что касается общества "Урбэн", то хотя я и слышал, что до сей поры оно не входило в подобные сделки, я тем не менее, если вы меня в том уполномочите, попробую склонить его к этому, и тогда, если удастся, вы получите ваши деньги в самое непродолжительное время.

Надежда вновь улыбалась Хмурову, но в то же время ему хотелось знать, какое впечатление вынес Свербеев вообще из своих разговоров с представителями общества, то есть зародилось ли у них какое-либо подозрение или нет?.. Подумав, он решился-таки заметить:

— Я полагаю напротив.

— То есть как напротив?

Хмуров сознавал, что в данную минуту все шло на карту. Он окончательно совладал с собою.