— Принимаю твою присягу, крон Ирлес Ландал, — с достоинством произнес Эл’льяонт. — Да будет наш союз основан на взаимопомощи, взаимоуважении и соблюдении законов Ил’лэрии. Будь моим поданным.

— Первым поданным, — поправил крон, поднимаясь с колена, — будут и другие. Жду твоих приказаний, правитель. Ты позволишь мне сопровождать тебя до границы?

Эл'льяонт кивнул, вновь превратившись в ребенка. В его глазах все еще стояли слезы, и он отвернулся, чтобы вытереть их. Ирлес опустился на кровать и вздохнул.

— Ну что, мой маленький повелитель? Каковы твои ближайшие планы? Как ты собираешься остановить войну?

Дагар думал, что, найдя сына, сумеет его уговорить сбежать в Арканы, где можно спрятаться рядом с месторождением тильдадильона, и пережить неспокойные времена. Увы, всемилостивейшая богиня Айша отказалась озарить благостным светом разговор дрессировщика и маленького эльфа, и теперь мастер был вынужден принимать настойку пустырника, чтобы хоть немного успокоиться.

Удивительно, как меняется отношение к человеку, когда узнаешь о родственных связях и общей крови. Раньше Дагар и не подумал бы уговаривать мальчика бежать, теперь переживал за него больше, чем за самого себя. За каждым холмом ему мерещились вражеские солдаты неизвестной, но очень грозной армии, которые услышали о предназначении Элиота и решили его убить. Каждую ночь он просыпался от подозрительных шорохов — ему казалось, будто эльфы проникли в палатку сына, и вот-вот выпустят в него свои стрелы. Дагар извелся сам и утомил Элиота, но ничего не мог с собой поделать. Он боялся за своего ребенка.

После первого разговора отца и сына, Элиот представил Дагара королю Сартра.

Фархат принял посетителей в шатре, установленном специально для этого. Фархат сидел на походном троне в парадном облачении и в короне. Бордовый цвет мантии и камзола не подходил королю, делая его лицо еще худее, а отблески самоцветов на широком воротнике увеличивали темные круги под глазами, но смотрелся сартрский правитель внушительно. Дагар поклонился его величеству.

— Рад приветствовать отца моего дорогого Эл'льяонта в нашем скромном лагере, — произнес Фархат.

Удивление появлением нежданного родственника прошло, но дрессировщик заметил тень недовольства на королевском лице.

— Благодарю, ваше величество, — поклонился мастер. — Надеюсь, ваши дни на земле будут столь же долгими, сколь щедро ваше гостеприимство.

— Куда вы направляетесь? — поинтересовался король.

— Я достиг цели своего путешествия, ваше величество. Я ехал за вами, чтобы увидеть сына. Надеюсь, вы позволите сопровождать его в походе.

Ни один мускул не дрогнул на лице Фархата, лишь пальцы непроизвольно сжались в кулаки и тотчас разжались.

— Если этого хочет Эл'льяонт.

Дагар с тревогой посмотрел на сына, но тот улыбнулся:

— Хочу. Нам с отцом нужно о многом поговорить.

— Да будет так.

Фархат махнул рукой, показывая, что аудиенция закончена, и дрессировщик поспешил покинуть негостеприимный шатер.

Он устроился в палатке сына, но большую часть дня проводил в одиночестве. Сартрский король не отпускал от себя Элиота, словно мальчик был его спасением. Поведение Фархата казалось Дагару подозрительным. Возможно, после обретения сына мужчину поглотили отцовские чувства, дремавшие в глубине сердца, и излишняя ответственность превратилась едва ли не в навязчивую заботу и опеку. А возможно, сартрский правитель действительно вел себя чересчур навязчиво. Зачем ему понадобился Элиот? Неужели он знает о его предназначении и хочет этим воспользоваться?

Но гораздо большие опасения вызывал Вильковест.

Дагар наблюдал за полетами первого дрессировщика драконов с неожиданной для себя завистью. Эргхарг никогда не позволял оседлать себя, даже полет показывал очень редко, потому что для этого требовалось единение сущностей. Дагар так и не достиг нужной степени единения со своим истинно свободным, так как не хотел, да и не считал это нужным. Дракон всегда был для мастера просто животным. Полуразумной, хотя и хитрой тварью. Вильковест же, кажется, считал Гаргхортсткора частью себя самого.

Почти весь день, а частенько и ночью колдун парил в облаках над сартрским лагерем, иногда отлучаясь на несколько часов для обзора прилегающих территорий. С высоты ему было видно очень многое. Если начнется война, дракон станет глазами Фархата, сартрский правитель заранее узнает о планах эльфов, об их передвижениях, что даст сартрскому войску огромное преимущество. Именно эта необходимость и незаменимость, вкупе со способностью творить магию давала Вильковесту преимущество над людьми, даже над королем. Первый дрессировщик пользовался чужим страхом, однако с Фархатом держался, словно верный поданный, хотя ему хватило бы одного шевеления бровью, чтобы уничтожить его величество.

Когда сартрская тысяча, получив разрешение, перешла границу Ви-Элле, у Дагара появилось много времени для размышлений — его телега монотонно катилась по территории короля Эделя Седьмого, сопровождаемая солдатами, бряцающими оружием. Вильковест не стал бы помогать людям налаживать отношения со старшим народом, он не просто так идет в страну эльфов, и Фархат для него не более чем пылинка. Когда мастер спросил о колдуне сына, Элиот не смог дать однозначного ответа.

— Вильковест — страшный человек, — произнес мальчик. — У него огромная сила и черная душа. Такой грязи не видел ни один эльф, столько мрака не наберется и в сотне душ самых гнусных разбойников.

— Тогда зачем он идет с Фархатом?

— Чтобы поделить власть, другого ответа я не нахожу. А при его силе и могуществе, возможно, чтобы ее захватить.

— Неужели он нацелен на Ил’лэрию?

— Этого я не знаю, — задумался ребенок, — но страной эльфов никогда не будет править человек, и уж тем более луноликий. А в дела людей мы не вмешиваемся.

У Вильковеста есть все: вечная жизнь, могущество, нет только власти. Дагар не сомневался, что у колдуна достаточно силы, и если отдельные пока еще редкие стычки между людьми и старшим народом перерастут в настоящую войну, погибнут тысячи, десятки тысяч. Старик обязательно этим воспользуется, а возможно, он сам все устроил нужным образом.

Мастер думал об этом, лежа на тюфяке под открытым небом, и смотрел на звезды. Сартрский лагерь спал, лишь вдали виднелся свет сторожевых костров. В охране необходимости не было — ви-эллийцы встретили сартрскую тысячу радушно и присоединятся к Фархату, когда тот будет подходить к границе с Ил’лэрией, однако охранников выставляли каждую ночь — сартрский король всерьез опасался эльфов, которые передвигались быстрее и тише людей. До Фархата дошли слухи о недавней стычке со старшим народом в районе Синих холмов, всего в двух днях пути от нынешней стоянки сартрского войска.

Дагар смежил веки, пытаясь прогнать тревожные мысли и забыться, но ничего не получилось. Он все говорил и говорил мысленно сам с собой, пытаясь найти выход из нынешнего положения и уговорить Элиота скрыться в горах, но, отвечая за Элиота, доказывал, что это невозможно. Для эльфов долг превыше всего.

Неожиданно дрессировщик почувствовал постороннее присутствие. Он открыл глаза, но рядом никого не было, сонную тишину изредка прерывали лишь цикады и далекое ржание коней. Мастер повернулся на другой бок и вдруг услышал в своей голове чужой голос, голос Вильковеста. Колдун говорил с драконом, слова которого, пропущенные через сознание первого дрессировщика, звучали как собственная речь старика.

"Ви-эллийцы присоединятся к нам на рассвете третьего дня, — говорил колдун. — Фархат уверен в своей непобедимости, но он не знает, что его ждет. Как и всех — падение и смерть".

"Его армия сильна, — ответил дракон, — тысячное сопровождение, которое он взял с собой, лишь крохотная часть настоящего войска. И оно уже прошло через Арканы".

"Верно. Гвардал Реймс ведет его через королевство Каюри. Фархат принял условия каюрцев, и те пропустили солдат к границе с Ил'лэрией. До ключевого момента осталось совсем немного времени. Тем не менее даже то войско не сможет помешать мне. Я сыграю свою партию до конца. Следующий эпизод: узнавание истины, лежащей на поверхности. В главной роли король Эдель".