Война с Миловией в планы не входила, по крайней мере, на начальном этапе кампании. Какой прок от этого колдуну? Отвлечь от настоящей проблемы? Может быть, Фархат упустил что-то еще? Если с основными силами все в порядке, в чем он просчитался? Недооценил полукровку? А что если Эл’льяонт откажется сотрудничать? Вдруг, переговорив с нынешним правителем Ил’лэрии, эльф помашет сартрскому правителю ручкой? Мальчишка есть мальчишка, пусть мудрости у него больше, чем у самого умного старца.

— Все-таки надо было его женить, — пробормотал Фархат.

— Мой король опасается предательства полукровки? — спросил Вильковест. — Не беспокойтесь об этом, ваше величество. Эльфы глупый народ, они всегда ставят правила выше прочего, их благодарность не имеет границ. Никакая свадьба не свяжет Эл'льяонта так, как чувство долга. Он вам обязан.

— Пусть он и дальше так думает.

Фархат выглянул наружу. Его войско расположилось на отдых неподалеку от одной миловийской деревеньки. На полях дозревала капуста, и солдаты, не брезгуя чужим, натаскали целый воз крупных белых кочанов. Мясо закончилось неделю назад, а есть хотелось. Значит, на ужин, скорее всего, будут щи.

— Прикажи людям распаковать королевские бочки, — произнес Фархат. — Пора потревожить неприкосновенные запасы.

Вильковест кивнул и вышел наружу, что показалось Фархату очередной демонстрацией пренебрежения. Колдун вел себя с королем, как с равным, а иногда явно ставил себя выше. Полукровка, кстати, тоже не проявлял особого раболепия, но эльфы вообще презирают людей.

— Вы закончили? — в окно золоченой кареты заглянул Эл'льяонт.

— Заходи, — позволил Фархат. — Скоро ужин.

Тэл’льяин устал. Все-таки возраст давал о себе знать, ему уже не двести и даже не пятьсот лет, не в его характере и не в его силах носиться по лесам и степям, передвигаясь от одного людского поселения к другому, прячась, вздрагивая от каждого шороха, и убивая беззащитных щенков. Не подобает старейшему и мудрейшему из живущих эльфов вести себя как загнанный зверь. Хотя именно загнанным зверем он себя и ощущал.

Тэл’льяин спрыгнул с толстого дуба, в ветвях которого устроил себе подобие постели, и подошел к небольшому лесному озеру. Умиротворяющая тишина небольшого леса на границе О-шо и Ви-Элле не дарила покоя и отдохновения, хотя нет на свете большей красоты, чем природа, не тронутая человеком. Эльфа не радовала ни зелень листвы, ни сочность созревших ягод, ни прохлада, идущая от воды, ни щебет птиц. Кажется, его не радовало ничто на свете. Даже радость от сознания правильности того, что он делает, притупилась, уступив место усталости.

Еще семь месяцев назад он жил, думая, что доживает свой век в полнейшем одиночестве, не принеся своему народу ничего, кроме никчемной славы долгожителя. Но он был счастлив уже тем, что имел. Потом появился предсказатель, и в сердце разгорелась потухшая было искра воспоминаний, а вместе с ней, и костер, в пламени которого вспыхнули прежние чувства к Кьолии, жажда власти и желание возвыситься.

Тэл’льяин мечтал оставить след в истории, и не просто как один из древнейших эльфов, а как спаситель своего народа. Он был один, но знал, что сможет воплотить мечту в реальность.

Увы, тогда он не понимал, что такое настоящее одиночество. У него был дом, были друзья, был правитель и страна, за которую следовало бороться. Теперь он борется. А страна, правитель и друзья отвернулись, словно он делал что-то неправильное. Он остался один, совершенно один.

Тэл’льяин опустил ладони в прохладную воду, а потом снял одежду и вошел в озеро.

— Я все делаю правильно, — спокойно произнес эльф, раскрывая сознание.

Гланхейл не откликнулся. В пространстве больше не плавали связующие нити, правитель закрылся от посторонних.

— Я понимаю.

Эльф погрузился в воду и поплыл.

В глубине души он все еще надеялся на то, что нити просто прячутся, и Гланхейл проверяет личность вызывающего, но разумом понимал, что правитель закрылся от него. Навсегда. Он не подчинился, не вернулся вместе со своим отрядом в Ил'лэрию, не прекратил поиски полукровки, не перестал убивать. За это его ждет уже не суд, а смерть. Казнь, словно он не выполнял приказ повелителя, не стремился сделать как лучше, не хотел защитить свой народ, а совершил преступление.

Тэл’льяин доплыл до противоположного берега, вышел из воды и замер. В кустах неподалеку от него дремал ребенок. Светловолосый мальчишка лет десяти или одиннадцати. Он был одет просто и безвкусно, как одеваются бедные деревенские пастухи или ученики горшечников, но это неважно. Главное, перед ним очередная цель.

— Это не может быть так просто, — качнул головой Тэл’льяин, опускаясь перед ребенком на колени. — Ты ведь человек? Но я не вправе исключать возможность.

Мальчик вздрогнул, открыл глаза и попытался встать, но тонкие сильные пальцы уже обхватили тощую немытую шею.

— Не надо! — прохрипел мальчуган.

Тэл’льяина передернуло. Он чувствовал пульсацию крови в сонной артерии, лихорадочно сжимающиеся легкие, пытающиеся втянуть в себя спасительный кислород, испуг, черной паутиной накрывшей мечту ребенка о деревянной лошадке, увидел трещины, которыми покрылись мечты о путешествии в столицу на ярмарку… и отдернул руки.

Мальчишка закашлялся и без сил повалился на траву, растирая покрасневшее горло.

Эльф поднялся и, не оборачиваясь, нырнул в пруд. Конечно, этот задохлик не тот, кто ему нужен. Может, разумнее было его задушить и сбросить тело в пруд, но, в конце концов, он не убийца. Раз уж пришлось действовать руками…

Тэл’льяин вылез из воды, и все так же держась к мальчишке спиной, громко и отчетливо произнес:

— Если скажешь кому-то о нашей встрече, я убью тебя. И твоих родителей. И тогда ты никогда не попадешь на столичную ярмарку.

Маленький хомо обыкновениус не ответил, но эльф не сомневался, что тот никому ничего не расскажет.

Он вернулся к дереву, собрал вещи и направился к выходу из леса. Недалеко, всего в пяти или шести сотнях тереллов располагалась ви-эллийская деревушка, где живет десяток потенциальных жертв. Там он не станет церемониться и не выпустит из рук лука со стрелами. А потом направится вглубь страны, в города и поселки, и в столицу, где так удобно прятаться маленьким мальчикам.

С высоты драконьего полета люди казались Вильковесту такими же, как когда он смотрел на них, стоя на земле: мелкими, незначительными, практически призраками, которые ничего не могли, ничего не решали и не стоили внимания. Однако был человек, который с высоты казался ему более значимым. Это он сам.

Гаргхортсткор фыркнул и бросил колдуну картинку, в которой Вильковест сидит на огромном троне из костей и держит в руках золотую корону.

— Ты прав, — усмехнулся колдун. — Но не во всем. Кроме костей мой трон стоит на горе из обманутых ожиданий и мертвых надежд. Смотри внимательнее, я должен выяснить, отчего вибрирует мой медальон.

Белый дракон неспешно описывал огромные круги над войском, продвигаясь вместе с ним на восток. Вильковест совершал полеты каждый день, но сегодня, он имел несколько целей. Кроме цели наблюдения за солдатами и цели произвести впечатление на сартрского короля, он хотел выяснить, отчего неожиданно ожил один из его магических амулетов.

— За нами следят, — произнес старик. — И я хочу знать кто, и зачем.

Гаргхортсткор стал снижаться.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — улыбнулся Вильковест.

Надоедливая вибрация, исходящая от медальона, стала его раздражать. Опасности для себя, колдун не ощущал, но хотел избавиться от неприятного чувства чужого глаза, а для этого необходимо найти наблюдателя, кем бы он ни был. И найти самому, не прибегая к помощи глупого Фархата и его идиота-спутника.

Истинно свободный снова фыркнул, и в голове Вильковеста возникла картинка, от которой по коже пробежали мурашки: растерзанные тела его врагов и победный блеск выцветших глаз колдуна.