Вдруг из соседней комнаты донесся повелительный и визгливый голос, в котором он тотчас же узнал голос загадочного существа, известного под именем кавалера д'Эона:

— Войдите сюда, в дверь, что напротив второго окна… она не заперта, толкните ее посильнее…

Углов так и сделал и вошел в горницу больше первой. Она тоже была заставлена мебелью и сундуками, но тут было просторнее, стояло большое бюро, заваленное бумагами, а в глубине, за ширмой, виднелась кровать, на которой кто-то копошился.

— Почему девочка не пришла, как я приказала? — продолжал тот же голос, теперь уже из-за ширмы.

— Потанто поручил мне передать вам, сударыня, что его племянница не приехала из Версаля и раньше будущей недели в Париже не будет, — ответил Углов, не без труда преодолевая отвращение, которое внушало ему существо, лежавшее за ширмой, и стараясь говорить как можно вежливее.

Раздался неприятный, пронзительный смех:

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Вот враки-то! Я сейчас только от них, часа не прошло. Мне только кровь бросили, и я едва успела лечь в постель. Часа не прошло, а от Потанто уже гонец с враками! Что же он сам не явился, старая обезьяна? Боялся видно, чтобы я не уличила его, старого полишинеля! Ха-ха-ха-ха-ха! Подите сюда! Что вы там стоите болваном? Мне надо поговорить с вами! — повелительно вскрикнула она, внезапно прекращая свой неестественный смех.

Углов повиновался и сделал несколько шагов к ширме.

— Ближе, ближе! Мне надо вас видеть! Я встать не могу, мне надо вылежаться, чтобы быть в состоянии завтра, чуть свет, выехать, — продолжала она, в то время как Углов прошел за ширму и остановился у подножия кровати, на которой волновалось тщедушное существо в пестрой, обшитой мехом, женской кофте и в мужском ночном колпаке.

Даже не заговори она с ним первая и будь в комнате еще темнее, Владимир Борисович узнал бы ее по пронзительному, пытливому взгляду, который она устремила на него и от которого ему сделалось жутко.

— Мамзель отказалась придти ко мне? — спросила она, не спуская с него взора.

— Я имел честь доложить вам, по какой причине она не может исполнить ваше желание, — ответил Углов.

— Ну, пусть будет так. Вас послали, вы должны говорить так, как вам приказали. Но я требую, чтобы вы и мое поручение исполнили в точности, слышите? — строго прибавила она. — Слушайте же, господин вестовщик. Вы скажете от моего имени Потанто, что он сам — дурак и что жена его — идиотка. Я это всегда подозревала, но сегодня окончательно убедилась в этом. Да. Я желала их племяннице счастья. Слушайте дальше, — отрывисто отчеканивая слова, повелительно продолжало странное существо. — Мне в настоящее время нужна именно такая девчонка, как она, смазливая, неглупая, которая знала бы английский язык, как свой собственный. Из нее под моим руководством вышел бы человек, настоящий, такой, как я. Но все эти Паулуччи — болваны, все без исключения! Не противоречьте мне, вы ничего не знаете и должны учиться у старших, если хотите быть на что-нибудь годны! — выкрикнула она визгливо, хотя Углов и в мыслях не имел спорить с нею, и думал только о том, чтобы скорее от нее уйти. — Все! Все! А секретарь де Бодуара глупее их всех, вместе взятых. Про Потанто я не говорю. Он звезд с неба не хватает, но он — брат Мишеля, а уж одно это много значит. Но эти Паулуччи! Черт бы их совсем забрал! Все кретины до единого! Про их пресловутую Леонору не слышали? Ну, так я скажу вам: в самый разгар нашей деятельности, когда при неудаче нам всем грозила смерть: маркизу, Дугласу, Караваку, Мишелю и первым делом, конечно мне… она вздумала влюбиться в безмозглого дурака, в любимца Бирона! Чуть-чуть не погубила она нас всех, эта дура Леонора! И дочь ее — в нее же… Из нее хотят дипломатического агента сделать… Да моя старая туфля больше способна на это, чем она… Зачем вы живете у Потанто? Неужели эти буржуа еще не надоели молодому человеку, у которого еще вся жизнь впереди? Надо пользоваться молодостью, чтобы приготовить себе положение под старость, пристало вам водиться с людьми низкого звания? Лицо у вас красивое, манеры у вас порядочные, вы кажетесь не глупы… вид у вас такой благородный, что вас легко принять за дворянина… Вы скромны, умеете молчать, и до сих пор не знаете, с какими именно поручениями прислали вас сюда. Все это очень хорошо, — продолжала «она», с ног до головы разглядывая посетителя с пытливым любопытством и не обращая при этом ни какого внимания на смущение несчастного юноши, который готов был провалиться сквозь землю, если бы был уверен, что черти у себя, в преисподней, не похожи на загадочное существо, визжавшее пред ним. «А и впрямь чудище» — подумал он.

— Мне нужен секретарь, — сказало «чудище». — За той девчонкой гоняться больше не стоит. Чем больше смотрю на вас, тем больше убеждаюсь, что вас можно выдрессировать. Без покровителя вам не выплыть, это ясно, как день; значит, вы должны принять мое предложение. Барский вас покинул…

— Вы ошибаетесь, сударыня, князь меня не покинул, — с усилием вымолвил Углов.

— Я никогда не ошибаюсь, молодой человек. К тому же, я богаче Барского и влиятельнее его. Ступайте в министерство иностранных дел, спросите про милорда д'Эона, все меня там знают. И во дворце тоже. Фаворитка, король, королева, принцы — все меня знают и ценят: всем я оказала услуги. Ну, согласны, ли ехать со мной в интересную страну? Я доставлю вам там блестящие знакомства. Вы можете жениться на дочери лорда. Я представлю вас, как русского дворянина. Ничто не помешает вам выдавать себя за князя, если вам это приятно… вы будете приняты при дворе! Неужели вас не соблазняет мыль быть представленным ко двору, играть завидную роль? О, если бы я обладала вашею молодостью!.. Чего только не наделала бы я! Вы храбры? — спросила «она» отрывисто и, по-прежнему не дожидаясь ответа, продолжала: — Разумеется, вы храбры: все русские дворяне храбры, в решительности и отваге им невозможно отказать!

— Сударыня, — решился наконец Углов прервать «ее», — позвольте мне удалиться. Потанто просил меня поскорее уведомить его об исполнении его поручения.

— Скажите ему, что он — дурак! — А вы, молодой человек, будете раскаиваться, что так глупо отнеслись к моему предложению! — повторила она, грозя костлявым пальцем.

Между тем Углов низко раскланивался, пятясь все дальше и дальше к двери, затем, не ожидая позволения, растворил дверь и со всех ног бросился бежать…

Семью Потанто он застал за ужином и рассказал ей все, что произошло.

Его слова никого не удивили. Даже когда он дошел до странного предложения, сделанного ему этой загадочной личностью, Потанто только с улыбкой переглянулся с женой, а Клотильда воскликнула:

— Вы конечно отказались?

— Я даже не дал ей договорить, а заявил, что мне пора домой, раскланялся и ушел.

— Можно себе представить, в какое она пришла бешенство! — заметил Потанто.

— Поделом старой интриганке! — подхватила Клотильда.

Никогда еще не видел ее Углов в таком возбуждении, как в этот день. Волнение девушки было так велико, что она не в силах была скрыть его, и, слушая ее, следя за ее движениями, встречаясь с пытливым и вместе с тем нежным взглядом, который она все чаще и чаще останавливала на нем, Углов с недоумением спрашивал себя:

«Что приводит ее в такое возбужденное состояние? Во всяком случае не одно только посещение кавалера д'Эона».

Он заметил волнение Клотильды уже раньше, когда она сообщила ему, что узнала что-то новое про него. Что бы это могло быть? Как он досадовал на супругов Потанто за то, что они так засиживаются сегодня за ужином! Обыкновенно они уходили рано, оставляя молодых людей на несколько минут одних, и они пользовались этим, чтобы посидеть в саду, где дивно пахло осенними цветами и начинавшими поспевать плодами!

Вдруг Клотильда обратилась к дяде с вопросом, заставившим Углова насторожиться:

— Чудовище сегодня так расстроило вас, дядя, что вы даже не спросите у меня до сих пор, почему я приехала к вам не прямо из Версаля?