III

Если весть о грачевском крокодиле переполошила такое ученое учреждение, как «Общество усмирения строптивых животных», то само собою разумеется, что весть эта более всех должна была поразить Анфису Ивановну Столбикову, во владениях которой он появился и успел уже столько накуролесить. Хотя Анфиса Ивановна не имела никакого понятия ни о морских змеях, ни об ужасах, производимых крокодилами, тем не менее, однако, она сознавала инстинктивно, что тут дело что-то не ладно, и немедленно собралась в село Рычи к священнику отцу Ивану с целью, во-первых, отслужить молебен с водосвятием, а во-вторых — посоветоваться: что ей делать и что такое именно крокодил? Отец Иван на грех уехал в город, а был дома только сын его Асклипиодот. Хотя старушка и недолюбливала его за что-то, но, имея в виду, что ветрогон этот (так называла Столбикова Асклипиодота) чуть было не сделался жертвою крокодила, она решилась порасспросить его о случившемся и повыпытать от него, насколько крокодил этот страшен и насколько следует его опасаться. Асклипиодот предложил старухе чаю, усадил ее в мягкое кресло, а сам, усевшись у ног ее, наговорил ей таких ужасов, что даже волос становился дыбом. По словам его, крокодил вышел, ни дать ни взять, похожим на то чудовище, которое обыкновенно рисуется на картинах, изображающих Страшный суд, и которое своею огненною пастью целыми десятками пожирает грешников.

Увидав нечаянно в окошке проходившего мимо пономаря, того самого, которого крокодил вытащил за косичку на берег, Анфиса Ивановна подозвала его; но и пономарь ничего утешительного ей не сообщил, а объявил, что от страха у него до сих пор трясутся и руки и ноги и что во всем теле он чувствует такую ломоту, как будто у него все кости поломаны и помяты; а в конце концов, показав косичку, объяснил, что от прежней у него и половины не осталось. Анфиса Ивановна растерялась окончательно и решилась проехать к г. Знаменскому. Асклипиодот проводил старушку до экипажа, посадил ее, застегнул фартук тарантаса, и Анфиса Ивановна отправилась.

Г. Знаменский, как только узнал цель посещения Анфисы Ивановны, тотчас же прочел ей письмо «Общества усмирения строптивых животных» и статьи газет о морских чудовищах, и сверх того дал ей честное слово, что как только получит от Вольфа книги о крокодилах, то тотчас же явится к ней почитать об них, и кончил тем, что появление крокодила в Грачевке есть великое бедствие, грозящее превратить данную местность в пустыню.

Анфиса Ивановна все это выслушала и вдруг почувствовала, что ей что-то подкатило под сердце, почему в ту же минуту оставила г. Знаменского и прямо отправилась к земскому фельдшеру Нирьюту. Осмотрев старуху, фельдшер объявил ей, что относительно ее здоровья положительно нет никакой опасности, что у нее просто легонькое спазматическое состояние аорты и что он даст ей амигдалину, от которого все это пройдет; относительно же крокодила Нирьют высказал свое удивление, что Мелитина Петровна продолжает купаться, и именно на том самом месте, где он постоянно шалит. При этом он совершенно основательно заметил, что если крокодил намеревался поглотить Асклипиодота, мужчину довольно рослого и плотного, то, по всей вероятности, поглотить даму для него будет несравненно легче, не говоря уже о том, что тело Мели-тины Петровны, как вообще дамское, без сомнения, нежнее и слаще грубого тела Асклипиодота. Анфиса Ивановна приняла капли, но, услыхав, что крокодилы глотают людей, поспешила уехать от фельдшера и снова завернула к отцу Ивану.

Подъехав к дому священника, она увидала у калитки Веденевну — старушку, вынянчившую детей отца Ивана, Старушка сидела на завалинке и, видимо, была не в духе.

— Веденевна, здравствуй! — проговорила Анфиса Ивановна.

— Здравствуйте, матушка! — ответила та.

— Что… не приехал ли?

— Приехал!.. Принесла нелегкая… — проворчала нянька.

— Повидаться бы мне с ним хотелось…

— Выбрали времечко — нечего сказать!

— А что?

— Да такой злющий приехал, что не знаю, с которого боку и подходить к нему…

Анфиса Ивановна перепугалась даже.

— Случилось разве что? — спросила она шепотом.

— А пес его знает, прости господи, — ответила нянька, И, подойдя к тарантасу, прибавила:

— Письмо какое-то, вишь, из Москвы получил и такой бунт поднял, что хоть святых вон выноси.

— Что же это за письмо такое?

— А уж этого не знаю, матушка… Знаю только, что когда письмо он прочел, так сейчас же бросился к сыну и давай кричать на него… Уж он кричал, кричал… Такой-то крик поднял, что я перепугалась даже, прибежала в комнату, а он меня чуть не в шею… «Вон! говорит: старая ведьма!.. Нечего сказать, вынянчила дитятку!» Да на меня с кулачищами.

Анфиса Ивановна побледнела, сердце ее забилось еще болезненнее, но тем не менее она все-таки решила повидаться с отцом Иваном.

— Хотелось бы мне молебен с водосвятием отслужить! — проговорила она: — сама видишь, какие времена-то переживаем…

— Последние времена, что и говорить! — проговорила нянька со вздохом.

— Бог знает, что случиться может! А как помолишься-то, все-таки на душе легче будет…

— Что же, зайдите, матушка… Может, теперь и остыл маленько…

Когда Анфиса Ивановна вошла в залу, священник был один и, заложив руки за спину, быстро ходил из угла в угол. При виде вошедшей Анфисы Ивановны он даже не остановился, не благословил ее по обыкновению, а только кивнул головой да рукою указал на стул.

Анфиса Ивановна молча уселась, вздохнула и только тогда, когда немного собралась с духом, спросила робко:

— Ты что это из угла в угол-то бегаешь! Укусил, что ли, тебя кто-нибудь?

— Укусил!

Анфиса Ивановна опустила голову, вздохнула и, немного помолчав, прошептала совершенно уже упавшим голосом:

— Дожили!

— Да-с, дожили! — повторил отец Иван, продолжая шагать по комнате. — Настали времена — нечего сказать!

— Как же быть-то теперь? — робко спросила старушка и устремила на отца Ивана умоляющий о спасении взор.

— Известно как! Терпеть приходится!.. Терпи…

— Терпи! — передразнила его Анфиса Ивановна и, недовольная таким ответом, даже ногой затопала. — Терпи! Отчего же прошлой зимой, когда волки двух лучших твоих овец зарезали, ты не терпел!.. Нет, ты, несмотря на свой сан, воспрещающий тебе убивать, за ружье ухватился и две ночи караулил волков на задворке!.. Ведь ты убил волка-то! а теперь терпение проповедуешь!..

— Да, терпение! — перебил ее с досадой отец Иван: — ибо теперь ружье ничего не поможет. Бога мы прогневили… вот он нас и наказует…

— Он же и помилует! — перебила его Анфиса Ивановна.

— Верно-с, а все-таки в ожидании… терпи!.. Вот я и терплю. Вам известно, весь век свой я прожил спокойно… всю жизнь свою посвящал труду, не ради себя, а ради детей своих… О них, о них заботился, а вышло, что дети не поняли этого. Я устраивал, созидал… а дети созданное разрушают! Родители ищут в детях утешения, благодарности, а дети, наоборот, приносят огорчения…

И, переменив тон, отец Иван добавил:

— Последние дни доживаем, сударыня!.. Прогневили господа бога!

— Ну, а в городе как? — спросила Анфиса Ивановна: — ведь ты, кажись, в город ездил?

— Ездил-с.

— Там как?

Отец Иван даже рукой махнул.

— Неужели и там тоже? — спросила Анфиса Ивановна едва слышным голосом.

— То же самое. Куда ни кинь, повсюду клин! Расскажу вам про себя. Нужно мне было в городе с одного приятеля купца триста рублей за лошадь получить… приезжаю — и что же? Купец оказался банкротом, и вместо трех радужных я три красненьких получил!.. Да это еще ничего! А вот если бы вы газеты почитали, так не то бы еще узнали.

— Сейчас только Знаменский читал мне! — перебила его Анфиса Ивановна,

— Читал? — спросил отец Иван.

— Целый час никак!

— И прекрасно! Следовательно, вам все известно.

— Может быть, врут газеты!.. — нерешительно заметила старушка.

— Нет-с, не врут, а все, что вам читали, все это верно…