— Молодость, тетушка; ничего не поделаешь!..

— Все бегом, как на почтовых…

— Жизнь-то коротка, мешкать некогда…

— Словно тебя погоняют…

— Нет, тетенька, сама тороплюсь…

— Ну, беги, беги, господь с тобой!.. А лучше было бы, если б лошадей запречь приказала да на дрогах бы поехала.

— Покуда ваш кучер соберется лошадей-то закладывать, уж я в Рычах буду, тетенька милая!

И она снова расцеловалась с Анфисой Ивановной, а немного погодя шла уже по двору, красиво подобрав юбку и давая возможность желающим вдоволь налюбоваться и на щегольски обутую ножку и на телесного цвета прозрачный чулок…

А Анфиса Ивановна тем временем опять было подошла к столу и опять было взялась за вилку, да Потапыч снова помешал ей.

— Да погодите же, говорят вам, — проворчал он: — что это за наказание!..

Анфиса Ивановна послушно положила вилку и, чтобы не соблазняться, принялась ходить из угла в угол.

XI

Услыхав от Мелитины Петровны, что если бы та захотела, то давно бы поймала крокодила, старушке пришло в голову послать за г. Знаменским и посоветовать ему обратиться за помощью к Мелитине Петровне, тем более что не далее как вчера г. Знаменский прочел ей письмо, в котором за доставку крокодила ему обещали громадные деньги. Но только что хотела она послать за г. Знаменским, как тот вошел с целою кипой газет подмышкой.

Это был мужчина лет тридцати, высокий, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, с чрезвычайно болезненным видом и с глазами, похожими на глаза соленого леща. Платье сидело на нем как на вешалке, а так как он ходил с какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налево. Он был в крайне раздраженном состоянии, отчего и без того уже болезненное лицо его, со впалыми щеками и шишковатыми скулами, имело вид совершенно мертвого человека.

Извинившись перед Анфисой Ивановной, что беспокоит ее своим посещением, он объяснил, что, шатаясь с утра по берегам реки Грачевки, решился зайти к ней и немного отдохнуть. Проговорив это, он сильно закашлялся и добавил, что очень устал, а главное, раздражен всеми теми нелепостями, которыми наполняются в настоящую минуту газеты по поводу крокодила. Проговорив это, он с досадой швырнул газеты и, совершенно изнеможенный, опустился в кресло. Анфиса Ивановна очень обрадовалась приходу г. Знаменского и передала ему немедленно слова Мелитины Петровны. Но г. Знаменский не обратил даже внимания на рассказанное Анфисой Ивановной и заметил только, что у Мелитины Петровны завидный характер, ибо она надо всем шутит и смеется; что о поимке крокодила не заботится, так как крокодил, как только получатся им книги от Вольфа, будет всенепременно пойман. Но его бесит одно только, что газеты точно сговорились и доказывают, что в Грачевке не крокодил, а какая-то гигантская змея, и что такое нахальство подмывает его ехать в Москву и в Петербург для личных объяснений с авторами этих недобросовестных статей. Затем он опять закашлялся и немного погодя, отдохнув от кашля, высказал свое глубокое презрение к тем людям, которые так легко относятся к печатному слову и ради какого-то глупого гаерства затемняют истину искажением фактов.

Затем Анфиса Ивановна сообщила ему, что, по словам Ивана Максимовича, крокодилов не один, а двадцать, что все они прибыли из Петербурга кургузые, а один без хвоста. Услыхав эта, г. Знаменский от души расхохотался и объяснил старухе, что крокодил только один, за это он ручается, а что Иван Максимович, употребляющий в своих разговорах разные глупые прибаутки, весьма часто ни к селу ни к городу говорит и о «кургузых волках» и «с волком двадцать». Вспомнив действительно поговорки Ивана Максимовича, Анфиса Ивановна немало удивилась, что вчера, встретившись с ним, забыла совершенно про его манеру говорить. Г. Знаменский успокоил Анфису Ивановну и тем еще, что если она не будет ходить на реку и в камыши, а ограничится прогулкамиьпо саду и по дому, то ей нечего опасаться быть проглоченною крокодилом, так как животное это ни в сад, обнесенный забором, ни в дом никоим образом не пойдет. После этого, собрав все свои газеты, г. Знаменский распростился с Анфисой Ивановной и, повторив еще раз, что крокодил его рук не минует, зашагал по дороге, ведущей в село Рычи.

XII

Посещение это подействовало на Анфису Ивановну несравненно благотворнее капель фельдшера Нирьюта, и она, видимо, успокоилась, узнав, что «тварь» эта не может пробраться ни в дом, ни в сад. «Фигура-то, выходит, не больно важная!» — думала она и, придя к таковому заключению, чувствовала, что аппетит ее разыгрывался все более и более, а по мере того как разыгрывался аппетит, усиливалось и негодование ее на медленность попов.

— Ведь это черт знает что такое, прости господи! — ворчала она, посматривая на часы, показывавшие половину одиннадцатого. Раза два она высылала даже Потапыча на крыльцо. — Выдь, погляди, пожалуйста, — говорила она ему: — не видать ли шутов-то этих…

Потапыч выходил на крыльцо, прикладывал ко лбу ладонь козырьком, смотрел на дорогу и, возвратившись, объявлял преспокойно:

— Нет, не видать никого.

Наконец приехали и попы.

— Насилу-то, — вскрикнула Анфиса Ивановна, увидав в окно тележку, нагруженную попами и толстыми церковными книгами, поверх которых торчала водосвятная чаша с привязанным к ней кадилом. В передней завизжал дверной блок и затопало несколько сапог. Расчесав волосы и бороду и стряхнув рукою пыль с рясы, отец Иван вошел в залу и чинно стал молиться на иконы.

— Ты, видно, совсем с ума спятил? — проворчала Анфиса Ивановна, сложив руки и подходя под благословение.

— Как так! — удивился отец Иван, осеняя старушку большим крестным знамением.

— Просила в девять, а теперь одиннадцать скоро… — И вслед за тем она прибавила гневно: — Да ну же, начинай, что ли! Чего на часы-то глаза вылупил! Тошнит даже…

— Начать-то я начну сейчас, — проговорил отец Иван, вынимая из кармана требник: — только затрудняюсь я, какую именно молитву прочесть…

— Что? аль в городе-то перезабыл все?

— Не перезабыл, а молитв на этот случай подходящих нет. Только и нашел одну, от гад… Например, когда крыса в кадушку с огурцами ввалится или в горшок с молоком…

— Какая же это крыса! — перебила его Анфиса Ивановна: — даже и сходства нет никакого!..

— Сходства, точно, нет, но… тоже ведь гад!..

— А других, более подходящих, нет?

— То-то ведь и горе-то, что нет! — чуть не вскрикнул отец Иван и затем прибавил нерешительно: — разве ту, которую в крымскую кампанию читали…

Анфиса Ивановна даже руками замахала.

— Придумал! нечего сказать, — проговорила она. — Рад, что за молитву эту медный крест себе на шею получил, и готов теперь совать ее повсюду.

— Ну, более нет никаких…

— А вот как ты сделай, — перебила его Анфиса Ивановна: — ты молитву-то о крысах читай, только вместо крысы называй крокодила.

— Да ведь там, в молитве этой, о крысах-то и не упоминается даже, а просто вообще о гадах говорится… Вот, например, как-то недавно к одному мужичку в колодезь кошка попала, приглашал нас тоже… Я ту же самую молитву о гадах и прочитал… Одно только, — прибавил отец Иван, вздохнув, — чин-то слишком продолжительный, утомитесь, пожалуй.

— А как это делается?

— А вот изволите ли видеть как, — проговорил он и, отыскав в требнике нужную молитву, прочел следующее: «Чин бываемый, еще случится чесому скверному впасти в кладезь водный».

— Ну, ну! — торопила его Анфиса Ивановна, соображая, что молитва эта и в самом деле подойдет как нельзя лучше, ибо в ней именно и говорится о гадах, попавших в воду. — Ну, ну!..

— «Подобает первее, — начал снова отец Иван: — вычерпать из кладезя кадей сорок и изъяти вон. Таже возжег священник свещы, и взем кадильницу, кадит окрест кладезя. Таже влагает воду святых богоявлений крестовидно трижды. И тако, став к востоку, молится…»

— Это подойдет! — порешила Анфиса Ивановна.