Айяр стиснул рукоять, не решаясь вынуть оружие - а ну как послышалось, потом засмеют ведь: Муса ибн Салих обосрался, как баба в ночном поле, и с саблей наголо полез ветер гонять...
Ушрусанцы сидели у самого края тропы. Мелкая пыль выстилала ее, как ковер. Пуховой слой испещрили вереницы следов жуков и тушканчиков.
Звяканье приблизилось. Между залитыми лунным светом неровными камнями никто не показался.
Айяры сидели, стиснув зубы и выкатив глаза. Звяканье близилось. Только звяканье. Вот оно - словно подвески встряхиваются, вот оно, в трех шагах.
Еще шаг, еще шаг - но кто же звенит?..
Муса раскрыл рот и не смог выдавить ни звука - теперь он их увидел.
Следы.
Отпечатки узких женских ступней, в мягкой пыли - вот. Звяк. След. Звяк. След.
Зазвенело перед носом. В белесую пыль легла удлиненная ямка - пальчики сомкнуты, пяточка вдавлена.
Звяк.
У айяра зашевелились волосы под папахой.
Звон прекратился. Последние следы легли рядышком, ножка к ножке. Прямо перед ними.
Она засмеялась - тихим, нерадостным колокольчиком.
И в уши, негромко, со вздохом, вошло:
Ну где же он, мой муж?.. Ты не видел моего мужа, Муса?..
И тут же, со всех сторон, оглушающее:
Ауауаууууууу!..
Псы Манат завыли во всю глотку, разом, невыносимо пронзительно и злобно.
Истошно заорав, айяры подскочили и с воплями, путаясь в шароварах и полах бурок, припустили вниз по тропе.
Аааааа! Прочь, прочь из проклятого места!
Вслед им послышалось тихое, укоризненное:
Где же мой муж?.. Джундуба, я знаю, ты придешь за мной...
Айяры, вопя на пределе легких, неслись вниз по склону.
С грохотом протопав по деревянному настилу над водостоком, задыхаясь, побежали мимо глухих заборов.
Уже не орали во всю глотку, только в груди надсадно свистело. А может, ветер зудел.
Влетев на - слава предвечному огню! - ярко освещенную базарную площадь, ушрусанцы врезались в толпу и только тогда перевели дух.
На них оборачивались. И поджимались, уступая дорогу - хотя, куда бежать теперь, Муса с Ибрахимом и сами сказать не могли. Главное, огни кругом! Люди! Дышат, ходят, видно их! Факелы трещат, овцы блеют! Хорошо! Жизнь!..
- Эй, брат! Муса, брат! Ибрахим, брат! Эй!
Совсем хорошо! От навеса чайханы к ним спешили товарищи!
Муса едва не упал в объятия Ваки:
- Ф-фух, огнем клянусь, я такого еще не видел, пусть задерет меня волк в ущелье, в бога же ж в душу, клянусь пометом Варагн и тысячи дивов!..
- Эй, как кричишь! - фыркнул Ваки и крепко хлопнул товарища по бурке, подняв облачко пыли.
Повылезавшие из чайханы заржали - во завернул! Побалтывая стаканчиками с чаем - ведь как были сюда побежали, с чем в руках сидели, так с ковриков и вскочили - все пошли обратно под навес.
- Подожди, не хочу чаю! Ничего не хочу! - отбивался Ибрахим. - Где Алхан? Побратим мой где?
Обтянутая дорогим сукном спина Ваки напряглась и закостенела.
А когда Ваки обернулся, стало видно, что и лицо у него такое же - твердое, как из камня. И глаза - холодные. Ваки тихо сказал:
- Помолчи, брат. Не надо трепать языком на площади.
Ибрахим открыл и закрыл рот, а у Мусы сердце камнем ухнуло в желудок и принялось бурно толкаться с кишками.
Все вернулись в чайхану. Последние посетители успели разойтись, хмуро косясь на широко, вразвалку ступающих айяров. Ушрусанцы сели тесным кружком, сдвинув головы.
- Мы нашли его мертвым в углу двора. Под дровами, - тихо сказал Ваки.
- К-как?..
- Лисица учуяла - залезла во двор и тявкать начала, подкапываться... помоечная тварь, думали, за отбросами копает, а она повизгивает, аж заходится...
- Это что же, кто-то разобрал поленницу, положил Алхана в углу, а потом накидал сверху дров?!..
- То-то и оно, - сжал челюсти Ваки. - Что во дворе полно народу было...
- А остальные? - быстро спросил Ибрахим. - Местные? Продавец фиников и...
- Нашли под крыльцом собственного дома. Запах пошел. Сняли половицы и...
- А... тот, другой?
- Куда пошел, там и отыскали. Куфия поверх всего в отхожем месте плавала...
Все сглотнули и запереглядывались.
- Это что ж, выходит, их за то, что они финики и девок нам продавали?
- Нет, - вдруг хрипло выдавил Муса. - Это не местные.
- А кто? - жестко спросил Ваки. - Мы тут с братьями подумали: надо брать по десять человек, и распинать на столбах - пока не сознаются, кто...
- Это не местные, - четко повторил айяр. - И вообще не... человек.
- Чего?
- Это мертвая баба, про которую по приезде рассказывали.
- Чего?
- Которая по айванам шлепает и монистом звенит.
- Чего-ооо?.. Баба мертвая? Из ихних страшилок?! - рявкнул Ваки.
Муса рыкнул и ахнул, все вздрогнули, подняли головы - и увидели, что Ваки крикнул слишком громко. Слонявшиеся вдоль навеса местные, как один, развернули головы и уставились на айяров с перекошенными от ужаса лицами.
- Ты, брат, лучше не кричи так сильно, - тихо сказал Ибрахим. - Потому как эту бабу мы только что у старой каабы встретили.
Разинув рты, все обернулись к нему.
- Всё как они рассказывают. Про мертвую бабу, которую от мужа в пустыне похитили, наигрались, а потом убили и прикопали неведомо где. Браслеты звенят, и следы остаются. Женские, босой ножки. И только мертвые вдоль дороги стоят, и кругом - тишина...
Все согласно ахнули и зачесали в затылках.
- В-вот ведь как знатно мы за сладким в Таиф съездили... - пробормотал Ваки и тоже поскреб в голове, сдвигая набок папаху.
Крики айяров затихали далеко внизу - ушрусанцы наверняка уже перебежали мостки над вади и влетели на улицы городка.
Звяк. Легкая ножка шагнула вперед.
Тарег медленно повернул голову.
И негромко сказал:
- Приветствую вас, почтеннейшая. Чем могу быть полезен?..
Призрачная женщина в разорванном на груди платье не ответила. Только пошатнулась, устало прикрывая ладонью лицо. Спутанные, незаплетенные волосы мотались густыми прядями.
Вдруг перед камнем захрустело - причем не щебенкой. А так, словно под тяжелой поступью крошились кости.
Ударил колючий, мощный порыв ветра. Пламя факелов легло набок, зачадило длинными темными языками - и с хлопками погасло.
Темноту входа в пещеру разрезал высокий, непроницаемо черный силуэт. Высокие длинные уши стояли торчком, длинные когтистые руки богиня расслабленно опустила к бедрам. И прищурила большие красные глаза:
- Как ты смел явиться без подарков и жертвы, сумеречный наглец?..
Нерегиль поднялся на ноги и чуть склонил голову:
- Приветствую, госпожа.
Манат оскалила острые, блестящие от слюны клыки:
- Я обглодаю твои кости, маленький сумеречник!..
В ответ Тарег молча поднял руки и раскрыл на шее ворот кафтана:
- Люди сделали со мной вот это, госпожа.
Манат прищурила сочащиеся алым светом глазищи, увидела удавку Клятвы и зарычала.
По хребту продрало таким обжигающим, склеивающим губы холодом, что Тарег пошатнулся. А за спиной прошелестело:
- Ну надо же... Нас почтил своим присутствием Страж Престола...
Нерегиль прикрыл глаза и сглотнул.
Он знал, кто сейчас стоит за спиной. Этот голос принадлежал не призрачной женщине.
Этот голос принадлежал Второй Сестре. Ее называли Уззайян. Всемогущая. И не зря.
Холод запустил пальцы во внутренности и попытался остановить дыхание. Холод был страхом. Бояться нельзя, Тарег. Нельзя, нельзя.
Нерегиль сглотнул еще раз.
И, с усилием разомкнув челюсти, проговорил: