— Трусы! — крикнула Паля. — Плохие и подлые, рассказали мне все, а сами убежали. А что я теперь буду делать? Она расплакалась.
— Папа, а почему ты мне вчера не сказал? Отец грустно улыбнулся и прижал её к себе.
— Вчера ты была ещё маленькая, — сказал он. — И я не мог тебя оставить одну, чтобы пойти за мамой. А теперь могу, потому что ты уже выросла.
— Ничего, я не выросла, — сказала Паля сквозь слезы. — Я все ещё маленькая. А если злой волшебник тебя заколдует навсегда? Что я буду делать здесь одна? Противный домовой рассказал, хоть его никто и не просил, что злой волшебник тебя сильнее, потому что ты — добрый…
Он же тебя точно убьет или превратит в какую-нибудь букашку! И будешь ты каким-нибудь кузнечиком, и мама тоже. Вам-то будет хорошо с мамой вместе, а я? Я, что, останусь, совсем одна? Отец погладил Палю по голове и тихо сказал.
— Ну, не такой уж он и сильный, он только очень подлый и хитрый.
— А может он уже маму совсем заколдовал? — спросила Паля сквозь слезы. — А ты пойдешь её спасать, а спасать будет некого, ты и сам пропадешь, а я опять останусь одна и тоже умру…
Она заревела в полный голос, а отец молчал и только гладил её по голове. Она долго плакала, пока слезы не кончились, а потом сердито спросила.
— И когда ты, наконец, пойдешь её спасать, а то мне без мамы уже совсем плохо стало? Отец ласково улыбнулся.
— Завтра и пойду после завтрака. А чего теперь ждать? Я же только ждал, пока ты вырастешь. А теперь ждать больше нечего…
Останешься в доме за главную, будешь тут всеми командовать. А я совсем ненадолго, только туда и обратно. Отец вздохнул.
Паля понимала, что он боится за неё, но делать-то нечего, она же действительно выросла, вчера она была младше на целый день, а сегодня старше на день, значит ему надо идти.
Да и кто спасет их маму кроме него? Он же добрый волшебник, это его обязанность всех спасать. Вот был бы он злой, тогда никуда бы не надо было идти, злым волшебникам всегда жить легче…
А доброму волшебнику, хочешь — не хочешь, все равно иди, всех спасай…
— Ты горгулий с собой возьми, — посоветовала она. — Все равно они ничего не делают, только на крыше сидят, а у них и когти и хвост костлявый, вот пусть и воюют. Отец покачал головой.
— А кто замок и тебя защищать будет? Как только узнают, что я ушел, вся же нечисть из болот и лесов повылезает. Они всё здесь разорят, всех убьют и съедят. И деревню сожгут, а я обещал её защищать. Теперь, когда я уйду, тебе придется самой со всей этой нечистью воевать.
— А я умею? — спросила сердито Паля. — Я же ещё маленькая, хоть и стала старше на целый день, я даже ещё не решила, буду я доброй, или злой волшебницей…
Она снова заплакала, и опять долго плакала, пока слезы снова не кончились.
— А ты уже уходишь, так нельзя, — продолжила она, вытирая слезы. — Так совсем неправильно.
— Да, — согласился отец. — Так нельзя. Только я не знаю, как можно. Если ты знаешь, скажи мне, я тоже тогда буду знать…
— Ты все сам знаешь, — сердито сказала Паля. — Ты большой, а я маленькая, хоть и уже большая. Мне будет трудно и страшно, а тебя не будет, и мамы нет… С кем я тогда плакать буду? Отец только вздохнул и осторожно спустил её на пол.
— Ну вот, обо всем и поговорили, — сказал он. — Теперь мне нужно идти собираться в дорогу. Дорога дальняя, да и злой волшебник очень сильный, а я тут недавно простыл, когда мост строил. Меня мама лечила, да немного не долечила.
— Ты и сейчас ещё громко кашляешь, — сказала Паля, — а туда же пошел воевать. Я сейчас на тебя буду ругаться.
— А кто нашу маму спасать будет? — спросил тихо отец. — Ты ещё маленькая, хоть и большая, а я кашляю. Что, получается некому? Получается, пропадай, наша мама, так?
— Я просто так сказала, — проворчала Паля. — Ты все равно иди, только оденься потеплее.
— Хорошо, я одену теплый шарф, — сказал отец и пошел к двери. Паля проводила его взглядом и задумалась, стоит ли ей ещё плакать, или уже хватит. Подумала, подумала, и решила, что потом поплачет, а сейчас ей надо много дел всяких сделать.
Прежде всего нужно отцовского Трога накормить, а то завтра он полетит и упадет от голода, и папа разобьется вместе с ним. Теперь, когда мама попала в плен к злому волшебнику, она должна за всем следить. Больше получается некому…
Да, и за котом надо было посмотреть, а то он наверное уже залез на чердак и гоняется за летучими мышами. А они полезные, и маме нужны для всякого колдовства…
Мама у Пали, конечно же, была ведьма. Так было кем-то давным-давно заведено, если отец волшебник, то мама всегда ведьма. И у Пали мама была самая настоящая ведьма, у неё и волосы были рыжие, как у всех ведьм. Только глаза у неё были неправильные, потому что у ведьм они должны быть зеленые, а у мамы они были черные.
Сначала глаза, когда мама родилась, были голубые, а потом почернели неизвестно почему. Так ей папа рассказывал. У Пали её голубые глаза никак не чернели, что было ей, конечно, обидно. Она хотела быть похожей на маму, а все никак не получалось. И волосы были белые, как у отца, а не рыжие…
Она сердито топнула ногой, увидев маленького домовенка, выглядывающего из норки.
— Не подглядывай за мной, я на вас всех рассердилась, — сказала она и пошла во двор к Трогу.
Трог был очень ленивый, он лежал на лужайке, распластавшись на траве словно серая каменная глыба и не шевелился. Паля ударила его граблями, ручка обломилась, а он даже не пошевелился.
Она задумалась, разбудить Трога всегда было тяжело, но обычно грабли помогали, а теперь они сломались. Что ей теперь делать? Как его разбудить? Она обошла Трога и подошла к его голове.
— Немедленно просыпайся, а то я на тебя рассержусь! — крикнула она в самое ухо. — Я же знаю, что ты меня слышишь. Трог даже не пошевелился, словно никто ему в ухо и не кричал.
— Ладно, как хочешь, — сказала она, задумчиво разглядывая двор. Рядом в траве она увидела ежа, тот фыркал и ползал вокруг Трога, думая, что это гора.
— А если я тебе в нос засуну ежа, тебе это понравится? — спросила она. Трог по-прежнему делал вид, что не слышит её, но его ноздри вдруг закрылись прозрачными кожаными заслонками.
— Ага… — сказала Паля. — Вот ты себя и выдал! Значит ты меня слышишь. А если я засуну ежа тебе в уши? Ушные бугорки Трога, сложились и исчезли, словно у Трога и не было никогда ушей. Паля растерянно захлопала глазами, потом сказала с обидой.
— Ты — плохой, я на тебя тоже обиделась. Я хотела тебя накормить перед дальней дорогой. Ты же завтра полетишь вместе с папой воевать со злым волшебником, а ты даже не хочешь со мной разговаривать. Глаза у Трога неожиданно распахнулись, он посмотрел на неё своими желтыми огромными глазами, потом лениво зевнул.
— Ты сказала — еда? — проревел он. — Где?
— Вот еда, — сказала Паля, показывая на мешочек с морковкой, который она принесла с собой. Трог недоуменно посмотрел на морковку, потом захохотал так, что у неё даже уши от его хохота заложило, так было громко.
— Она вкусная, — сказала обиженно Паля, — и полезная, в ней много витаминов. А тебе лентяю нужно их побольше есть, может быть ты тогда не будешь столько спать…
Отсмеявшись, Трог закрыл глаза и больше их не открывал, чем бы она его не пугала.
— Ладно, — сказала Паля, ставя мешок прямо перед носом Трога. — Проголодаешься, все равно съешь. А мне надо на чердак…
Она пошла, громко топая ногами, чтобы он слышал, как она уходит, а потом спряталась за каменную статую, которая иногда работала фонтаном, но сегодня почему-то ленилась, и стала подсматривать за Трогом.
Тот открыл глаза, посмотрел вокруг, а когда никого не увидел, вытянул свой длинный желтый язык и схватил морковку. Он проглотил её вместе с мешком и снова закрыл глаза.
— Вот так-то лучше! — сказала сама себе Паля. — Трога я накормила, пойду смотреть за котом. Интересно, а у Трога живот не заболит оттого, что он и мешок съел? Надо будет у папы спросить, а то Трог, он же совсем глупый, не понимает, что мешки есть нельзя. А то ещё заболеет, а лечить некому, мамы-то у них теперь совсем нет, её злой волшебник себе забрал. Тут Пале опять стало грустно, и она немного поплакала, и только потом вошла в дом.