— Как это?
Но ответить было некому, мальчишка исчез в вязкой серой предутренней мгле.
Он еще раз с тоской посмотрел на колодец, потом превозмогая себя, вытащил ведро с водой и вылил на себя. Ощущение было, как и предполагало заранее тело, если говорить одним словом — жуть!
Но зато через пару минут снова захотелось жить, глаза открылись, широко и недоверчиво поглядывая на мир, точнее на серый сумрак вокруг.
— В конце концов я сам хотел отправиться в город, — напомнил Костик сам себе. — Так что должен радоваться, что мое желание исполняется. Там в городе может и останусь, а то здесь только умирать хорошо — тихо, покойно, будто ты уже в могиле.
Он посмотрел на забор, за которым виднелась какая-то зелень, но туда не пошел, решив, что обязательно выкопает что-нибудь не то, и съев, сразу умрет.
Для него сама мысль о том, что овощи растут в земле, а не на полках магазина, была если не крамольной, то чрезвычайно глупой, хоть конечно прекрасно знал, откуда что берется. Только веры в себя не было.
Юноша вышел на улицу и посмотрел на место, где должны были находиться сторожа, там никого не было, только костер затухал, поигрывая синеватыми маленькими язычками на углях.
Темный цвет ночи менялся на серый, что-то уже можно было различить в паре шагов, а дальше все только угадывалось.
И стояла настолько густая тишина, что в ней слышалось только свое дыхание, шелест легкого ветерка и скрип рассыхающихся бревен разваливающегося без хозяина дома. Такой тишины в городе не бывает. А здесь в деревне все было огромным: небо, звезды, темнота, тишина…
Где-то далеко в лесу о чем-то громко и тревожно закричали птицы. Он вздрогнул и увидел, как к нему стремительно несется от темнеющих домов небольшая тень. В трех шагах от него стало ясно, что это бежит Никита.
— Пошли. Дядя сказал, что некогда нам тебя кормить, поешь в дороге. Ты только оружие свое возьми. Кузнец рассказал, что тебе Маланья сковала новый меч. Он вроде как волшебный, и Логу руку сжег, когда он его без разрешения схватил. Так?
— Так, — усмехнулся Костя, прилаживая ремни с ножнами за спиной, еще на всякий случай цепляя на пояс нож. — Он мне предназначен, и у любого, кто его возьмет без моего разрешения выпьет всю кровь.
Никита с каким-то странным уважением посмотрел на него, впрочем, ему могло и показаться, рассвет не спешил, а в сером свете многое кажется более значительным, чем есть на самом деле.
— Тогда догоняй, мужики на том конце деревни.
Мальчик исчез в сумраке, а Костя почувствовал где-то внутри себя озноб. Начинался какой-то новый этап в его жизни, а он уже начинал понимать, что в этом мире движется от плохого к худшему. Наверно, поэтому защемило сердце, и возникло ощущение, что бросает что-то родное, хоть и понимал, что ему не были здесь рады, и никто не вспомнит его добрыми словами. Он вздохнул и зашагал вперед.
В конце деревни действительно уже стояли три телеги, в которых были запряжены три полудохлые клячи с втянутыми боками, торчащими ребрами и следами побоев на шкуре. Ефим был здесь, уже сидел на первой телеге, глядя на мир живыми и даже почему-то радостными глазами, похоже, ему нравились такие путешествия.
Косте было приготовлено место на третьей телеге, рядом с ним сел незнакомый ему мужик с седой аккуратной бородой и крепкими огромными руками. Он взял в руки вожжи и обоз тронулся.
Вокруг по-прежнему стояла ночь, юноша какое-то время таращился в нее, но потом решил, что если что-то случится, то его обязательно разбудят. Тогда он нашел себе место, где было навалена солома, там и улегся, глядя как розовеет небо и приближается лес. Дорога — пробитая колея среди кустов, частично заросшая шла по извилистой кривой, обходя чащу и бурелом. Было тихо, сыро, свистели птицы, шуршал ветер и… ни одного человека.
Так что в дороге он немного поспал. До города оказалось километров двадцать, но клячи, что были запряжены в телеги, могли идти только шагом, хоть и груз был невелик. Как пояснил староста, они направлялись в город больше для того, чтобы пожаловаться на тех, кто прячется в лесах, и попросить стражей для защиты от нечисти. А солонина, овощи и зерно нужны лишь для того, чтобы оправдать эту поездку.
Позавтракать ему дали по дороге, сунули несколько кусков черствого хлеба, да засохший комок козьего сыра. Костик изредка вставал, делал обход, когда затекали ноги, а потом снова залезал на телегу, ложился на сено среди мешков с зерном и благополучно спал дальше.
Места были дикими, дорога — разбитая телегами грунтовка, временами заросшая густой изумрудной травой, шла большей частью по густому лесу, лишь изредка выныривая в низкий подлесок, появившийся после лесного пожара. Здесь не только люди, но и звери могли напасть на людей. То ли они выехали из деревни слишком рано, когда все еще спали, то ли на этой дороге грабителей не было, а зверь, соблюдая закон древних, людей не трогал, но за все время им никто так и не попался на глаза.
И героизм Костика не понадобился, хоть он его особо старался не демонстрировать.
Ближе к городу, когда дорога вынырнула из леса и пошла мимо обработанных и засаженных злаками полей, стали попадаться крестьяне так же как и они отправившиеся в город. Они занимали место со своими возками за ними и все вместе медленно тащились вперед.
Понемногу деревенские телеги стали авангардом огромного обоза, тянувшегося за ними верст на пять сзади.
Как только за ними стали пристраиваться другие, с лица старосты сразу исчезла напряженность. Он тут же перестал бояться нападения, слез с передней телеги и отправился назад, чтобы переговорить с другими крестьянами о видах на урожай, о нечисти, если она есть, и вообще о жизни.
Костя меланхолично вздыхал, глядя как из полей перед ними вырастают серые стены города, выстроенные из разномастных валунов и камней, около двадцати метров в высоты, с башенками и зубцами, за которыми можно прятаться от стрел нападающих.
Вороты ведущие в город были сделаны из твердого, местами потрескавшегося дерева и обиты полосами кованого металла. Возле них стояли стражники, вооруженные алебардами, в серых домотканых куртках и штанах, с нашитыми на груди и спине полосами металла.
А еще у ворот стоял маленький человечек в богатой и яркой одежде, оказалось, что это чиновник, собирающий входную плату за въезд в город. Многие крестьяне расплачивались зерном и мясом, но у старосты нашлось пара медных монет с изображением короля, которые вполне удовлетворили клерка.
Дома в городе в большинстве своем были каменными сделанными как и крепостные стены из валунов, самые высокие имели три этажа, редко попадалось четыре.
Улицы были мощеными булыжником, но узкими, на многих из них не прошел бы человек с широкими плечами, только боком удалось бы ему протиснуться, и все эти маленькие улочки как ручейки выливались на широкий центральный проспект.
Выливались — это правильное слово, потому что по всем ним лилась серо-бурая вонючая жижа, в которой легко угадывалась фекальные стоки.
Все что потреблял город потом собиралось таким образом в небольшую речушку, протекающую через город. Проблему отходов здесь решили простым и очень эффектным способом, то есть не делая ничего.
Запах на улицах стоял гнусный, казалось, он пропитал здесь все и булыжники улиц, и стены домов, да и самих людей, идущих посредине, обязательно задрав голову вверх, чтобы своевременно заметить, как из окна на них начнут выплескивать помои.
По центральной улице они проехали всего-то ничего и свернули на узкую улочку, по которой едва смогли пройти телеги, она вывела к рыночной площади, на которой уже располагались пара десятков телег крестьян, приехавших раньше их.
Они выбрали себе место с хорошим обзором, поблизости от маленьких улочек, чтобы первыми попасться на пути горожан, и стали раскладывать свои товары.
Староста ушел, наказав Костику охранять обоз от мелких воришек, которых в этом городе огромное множество, заодно разъяснив кое-какие городские законы.