Особенно активное влияние оказали на этот процесс первые успехи в изучении и освоении космического пространства. Выход на орбиту спутников, а затем и человека словно бы распахнул широкое окно в будущее, увлекая современника романтикой космических далей и дыханием ставшего вдруг таким зримым облика коммунистического завтра! Последнее вообще послужило необычайно активным стимулом для резкого скачка в развитии фантастики.
Притягательность космической тематики, подкрепленная реальными успехами советской науки и техники, проявилась в обращении кинематографистов именно к космосу. Один за другим выходят на экран советские научно-фантастические фильмы “Небо зовет” (киностудия им. А.П.Довженко, 1959), “Я был спутником Солнца” (“Центрнаучфильм”, 1959), “Планета бурь” (“Леннаучфильм, 1961), “Мечте навстречу” (Одесская киностудия, 1963), рассказывавшие о космических путешествиях, о перспективах освоения космоса, о контактах с гипотетическим инопланетным разумом и т. п. Каждый из названных фильмов по-своему отразил дух начала космической эры, вполне реальную фантастику космоса, увиденного зрителем чуть позже на экранах телевизоров непосредственно с “места событий” (речь идет о телевизионных репортажах советских космонавтов и материалах документального кино). В одних случаях, отталкиваясь от литературной фантастики, кинематографисты пытались воссоздать картины исследуемого космоса, концентрируя внимание, однако, на вещах и объектах второстепенных, в чем-то даже обедняя литературную первооснову. В других, создавая оригинальные сценарии, искали проблематику, достойную нового времени. Однако перечисленные фильмы имели больше просчетов, нежели творческих находок. И одним из существенных недостатков этих лент можно считать их иллюстративность. По сути дела иллюстрировалась тема космоса, иллюстрировалась упрощенно и порою настолько абстрактно, что никакой проблематики за всем этим не было. Лишь в отдельных случаях (как, например, в некоторых сюжетных линиях фильмов “Я был спутником Солнца” и “Планета бурь”) были затронуты хоть в какой-то мере значимые в социальном или психологическом отношениях идеи, но и они стали скорее следствием повторения поисков литературной фантастики, и уже в силу этого были вторичны.
Как и литературе, кинофантастике нужна была дистанция для поиска принципиально новых проблем и конфликтов в освоении непривычной темы. Практический опыт освоения космоса, к сожалению, не давал, да и не мог дать достаточно благодатной почвы для видения новых конфликтов. Моделирование же фантастической драматургии нуждалось в иных измерениях и иных критериях оценки “второй реальности”.
Да и не было у нас кинорежиссеров, за плечами у которых имелся бы многолетний опыт работы в кинофантастике, чтобы оперировать в жанре категориями специфичными, кинематографическими.
В этой связи интересно, вероятно, вспомнить о сценарной разработке выдающегося советского режиссера А.Довженко фантастического фильма “В глубинах космоса”, к сожалению, не осуществленного, но являющегося даже в рамках скупых набросков художника кино своего рода сводом глубоких мыслей о задачах и целях кинофантастики.
“Этот фильм, — писал А.Довженко, — новая поэма о человеке второй половины XX века, о решении величайшей из сверхзадач человечества… Все сделать, чтобы в сценарии не было символики, а была новая поэзия, новая героика и лиризм нового мировидения”.
И далее А.Довженко раскрывает свой замысел, в котором необычайно зримо конкретная тема (путешествие на Марс) трансформируется в тему глубочайшего философского звучания — о победе над безграничными просторами Вселенной и о множественности обитаемых миров. Смело переплетает художник судьбы человечества с судьбой наших гипотетических космических соседей, предполагая показать в фильме планеты, на которых разумные существа построили коммунистическое общество (эта часть должна была представлять зримую реализацию наших идеалов), а также миры, где цивилизации погибли в результате истребительных войн (предупреждающая фантастика), рассказать о полетах земных космонавтов к далеким мирам, о чувствах и мыслях людей будущего и многом другом. Рассказывая о замысле, А.Довженко попутно делает замечания, касающиеся достижения правдоподобия тех или иных сцен, особенностей музыкального и звукового оформления, игры актеров и многого другого, что характеризует в совокупности его взгляды на научно-фантастический фильм как явление в искусстве XX века.
“В глубинах космоса” — пример не только вдохновенной увлеченности художника большой романтической темой, дающей широкие возможности подняться до высот философских обобщений, но и того, какое большое и важное значение придавал А.Довженко кинофантастике и как глубоко проник в художественную специфику жанра как метода исследования настоящего и будущего Поэтико-философский метод режиссера в кино был близок фантастике и наиболее реальным путям воплощения жанра в кинематографе. Остается только сожалеть по поводу того, что А.Довженко не успел практически воплотить свои замыслы в новом, близком ему жанре, ибо именно такому по складу ума и романтичности духа художнику на переломном периоде в жизни советского кино удалось бы освоить новый жанр с максимальным использованием таланта. “… Что же, как не кино, перенесет нас зримо в иные миры, на другие планеты? — говорил А.Довженко на Втором съезде Союза писателей СССР. — Что расширит наш духовный мир, наши познания до размеров поистине фантастических? Кинематография. Какие просторы раскрываются для творчества перед современным писателем кино! Сколько открытий ждет его в этой изумительной деятельности!”
И 60–70-е годы явились для отечественной кинофантастики периодом творческих поисков, во многом отразивших и интересные мысли А.Довженко, и потребности эпохи, и новое понимание жанра кинематографистами, деятельность которых принесла в целом значительные успехи, если судить о предмете объективно и заинтересованно.
В середине 60-х годов на страницах нескольких специализированных журналов и газет прошли плодотворные дискуссии по вопросам кинофантастики, выявившие недостатки в этой области и способствовавшие так или иначе привлечению внимания к жанру со стороны режиссеров и киностудий, как бы заново открывавших для себя фантастику, которая, если говорить точно, плелась в конце “эшелона” большого искусства. Уже фильмы 60-х годов продемонстрировали расширение тематического диапазона отечественной кинофантастики, рост ее художественных достижений. Отчасти этому способствовало обращение к экранизации уже известных произведений литературной фантастики, отчасти — привлечение к работе над фильмами талантливых актеров театра и кино, которым удавалось во многом исправлять просчеты сценарного замысла.
Оставили определенный след в истории советской кинофантастики такие фильмы, как нашумевший в свое время и собравший неслыханную зрительскую аудиторию “Человек-амфибия” (“Ленфильм”, 1961) по мотивам романа А.Беляева (кстати, потребовавший от создателей и новых технических приемов съемки “на натуре”), “Гиперболоид инженера Гарина” (киностудия им. М.Горького, 1965) по роману А.Толстого.
Стали появляться и фильмы по оригинальным сценариям — “Каин XVIII” (“Ленфильм”, 1963), “Его зовут Роберт” (“Ленфильм”, 1967) и др.
В этих и других фильмах степень относительного успеха определялась привлечением к работе над картинами известных актеров, в частности Н.Симонова, В.Давыдова, А.Вертинской, М.Козакова, М.Астангова, Е.Евстигнеева, О.Стриженова и др. И все-таки кинофантастика жила отраженным светом литературы. Когда просматриваешь рецензии и критические отклики тех лет, в чем-то не всегда справедливые и объективные, нельзя не согласиться с тем, что экранизации, например, раздражали либо автоматизмом и буквальностью “киноперевода” литературной основы, либо излишней упрощенностью и псевдоосовремениванием первоисточника, а там, где речь шла об оригинальных сценариях, удручало мелкотемье замысла и проблематики. Иллюстративность не заменяла отсутствия разговора со зрителем непосредственно средствами кино, даже в тех случаях, когда на экране появлялись любимые артисты, и непривычная для кинофантастики довоенного периода цветовая гамма мизансцен, казалось бы, зачаровывала сидящих в полумраке зала людей.