Тот облизал губы и чуть заметно покачал головой.

Так, остается попробовать прорваться слева.

Она почему-то была уверена, что бандит слева более неповоротлив, чем остальные.

Ну, еще шаг и можно начинать.

Катрин чуть отставила левую ногу, приготовившись прыгнуть в сторону детины с кастетом, но тут возле ее уха свистнула стрела и срезала полоску кожи с плеча Рваного Уха. Тот взвыл и едва успел уклониться от второй стрелы, вонзившейся в небольшое деревце возле Катрин.

А в скверик уже вливалась колонна татаро-монголов и передние всадники, в меховых шапках и тяжелых ватных халатах, бешено визжа, крутили над головами тяжелые, изогнутые полумесяцем сабли.

Волки исчезли из сквера. Катрин тоже прыгнула в сторону, как вихрь ворвалась в ближайший подъезд и кинулась на крышу.

Кровельное железо загудело под ее ногами. Она перепрыгнула на другую крышу, миновав ее, выбрала место поуже и перескочила на третью. На четвертой она обернулась и увидела три фигуры, бегущие по ее следу.

Ветер насвистывал ему в уши лихую бой-скаутскую песню. И пути оставалось не больше чем на три дня. А там он включит вделанную в компас рацию, свяжется с кем надо, вызовет “рокамболи” и…

Вот ведь задание какое легкое попалось. Две недели, и без особых происшествий. Ну, раза два ввязался в драки, да еще, когда переходил змеиное болото, использовал пару гранат. В какой-нибудь Лемурии все было бы гораздо труднее. Он вспомнил Лемурию, кисловатый вкус ее песка и безжалостное солнце.

Эх… а тут!.. И если расчеты его вбрны, то пути осталось совсем немного, а там, снаружи, все, что душе угодно. Целый месяц! Потом.

Он свернул на одну из улочек Толедо и прошелся по ней под бренчанье гитар, звон шпаг и томные вздохи черноглазых красавиц.

В конце улицы к нему привязался какой-то пьяный кабальеро, предложивший сыграть для развлечения в кости. Золотых по сто за кон. Харлам, конечно же отказался. Кабальеро назвал его трусом и схватился за шпагу. Правда, вытащить ее из ножен не успел. Приклад автомата Харлама опустился на его голову, после чего кабальеро на некоторое время успокоился, а Харлам беспрепятственно перешел на одну из улочек типичного американского городка эпохи освоения дикого запада.

Улица была пустынная, только в самом конце стояли, положив руки на рукояти пистолетов, двое бандитов, да к ним неторопливо подходил шериф в широкополой шляпе, с серебряной звездой на груди. Миновав салун “Золотой лев”, из которого доносились звуки расстроенного пианино, звон посуды и нестройные крики пьяных ковбоев, Харлам увидел, как шериф выхватил “кольт”. Разгорелась перестрелка. Одна из пуль просвистела у него над головой и он, спрятавшись за угол салуна, прикинул, что вся эта кутерьма продлится еще минут десять, так что можно перекурить. В принципе, он мог бы помочь шерифу, хотя, судя по всему, тот и так справится. На то и шериф. А Харламу рисковать нельзя.

За углом трещали выстрелы, а он неторопливо покуривал, вспоминая Крез, ее спокойные грациозные движения, немного жестковатый, но все же мелодичный голос. А может, не стоит разводиться? Да нет, стоит.

Харлам выглянул из-за угла. Все было кончено. Шериф раскуривал сигару, из дверей банка торчали ноги одного из бандитов.

Вот так.

Харлам неторопливо пошел дальше.

Он отсалютовал подозрительно посмотревшему на него шерифу и прошествовал дальше, туда, где виднелись даоские пагоды, слышался размеренный гул гонгов и стояли чашеобразные курильницы, вздымавшие к небесам тонкие дымки пахучих тибетских трав. Последний храм чуть ли не подпирал огромную заводскую стену. Ворота были заперты. Какие-то латники устанавливали перед ними осадные орудия, готовили окованный медью таран. Их предводитель, подбоченившись, стоял возле одной из катапульт и поглаживал пышные усы.

Проходя мимо, Харлам увидел, как над воротами появился белый флаг. Приказав лучникам не стрелять, предводитель приготовился слушать.

Человек, голова которого показалась над краем ворот, довольно робко поинтересовался, чем они обязаны столь явному проявлению неудовольствия со стороны могущественного графа де Ирбо.

— Чем? — загремел граф. — Ничтожнейшие червяки, да вы же загадили черной водой, которую непонятным мне колдовством производите на свет божий, половину моих земель. Мои олени и верблюды погибают, мои поля дурно пахнут, и я не знаю, кто будет есть уродившийся на них хлеб. Мои вилланы терпят убытки, и в скором времени им грозит голод. Что скажете вы на это, сэр директор завода?

Директор, однако, ничуть не смутившись, стал бойко объяснять:

— Ну, во всем виноваты наши поставщики, вовремя не доставившие сменные фильтры. А мы менее всего в этом виноваты. В крайнем случае, если вы пожелаете, можете объявить мне выговор, даже с занесением в личное дело, но предупреждаю, что буду жаловаться по инстанциям, и сам Борис Глебович, который меня знает лично…

— А мне плевать, — зарычал граф. — Мне плевать на ваших поставщиков и на ваши выговоры. Вот когда мои люди взломают ворота, клянусь, лично вас, как предводителя и владетеля этих мест, я усажу на кол. Другим же, принимая во внимание их подневольное положение, прикажу одеть на шею пеньковые веревки. Право, давно уже мои молодцы не вешали такого количества людей. Я причисляю вас к разбойникам и пакостникам, которые не хотят отвечать за свои поступки в чистом поле, как пристало благородным господам, на коне и с копьем в руке.

За стеной завода началась тихая паника. Голова сэра директора, на секунду исчезнув, появилась снова.

— Может быть, вы согласитесь принять от нас штраф, то есть выкуп?

— Выкуп? — Граф подкрутил длинный ус. — Идет. А сколько?

— Сто, двести тысяч.

— Неплохо, — граф обрадовано подкрутил второй ус. — Только предупреждаю, монета должна быть полновесной и не фальшивой.

— Какая монета? — удивился директор. — Мы все платежи производим по безналичному расчету.

— Так вы еще и издеваетесь! — закричал граф и махнул лучникам. Директор едва успел спрятать голову, как на то место, где она только что была, обрушился град стрел.

Вассалы графа снова стали готовить осадные орудия, а Харлам пошел дальше.

За заводом был пустырь. Направо виднелись поля и леса графа, усеянные черными блестящими пятнами. Харлам, неожиданно подумал о том, что снаружи все по-прежнему: люди занимаются своими привычными делами. И никто даже не задумывается о том, что месяц назад появился и стал стремительно расширяться новый, удивительный мир. Да, здесь насчет удобств не густо и вполне можно налететь на неприятности, но с другой стороны, — свобода, странное восхитительное чувство, что тебе в затылок никто не смотрит и можно делать все. что хочешь. Правда, если ошибся, заплатишь за это тоже сам…

Земля зашаталась под его ногами и, треснув, разлетелась осколками оконного стекла, в которое попал хулиганский мяч. За осколками потянулись ниточки тумана, поначалу казавшиеся сверкающими струйками, которые вдруг попытались схватить Харлама. Ничего хорошего это не предвещало.

Он вскрикнул и прыгнул в сторону, выискивая место понадежнее, потому, что земля под его ногами корчилась и превращалась в оскаленные лица, готовые схватить за пятки и с довольным хохотом сделать то, что не удалось ниточкам тумана: утащить вниз, в темноту и сырость безвременья.

Как бы не так!

Резкий прыжок в сторону, перекат и быстро, на четвереньках, два метра вправо. Потом прыжок в полусогнутом положении, потому что распрямляться уже нет времени, перекат, снова на четвереньках вперед и вперед, как можно дальше. Теперь налево и бегом-бегом. Господи, дай вторые ноги! Дай скрыться, забиться в какую-нибудь, пусть самую крохотную нору, но лишь бы только подальше от этого.

Харлам вихрем влетел в узкую улочку и побежал по ней, не разбирая дороги, сшибая на пути всех, кто попадался, лишь бы уйти, спрятаться и вдруг, повернув за очередной угол, осознал, что все, ушел.

Он уселся на землю и, стал отчаянно соображать, где же он находится и далеко ли отклонился от намеченной цели.