Он ещё что-то бормотал, покидая зал.

— Он хороший человек, — убеждённо проговорил Юст, глядя вслед дворнику, — но жизнь так тяжела. Однако, крыс действительно много, поэтому пойдёмте наверх, к детям, чтобы было кому с ними быть в эту ночь. А утром отпразднуем с ними вместе Рождество. А потом поможем собраться. Поверьте, юноша, ваши деньги тут спасение! Неужто не жалко?

Вдвоем они тихо пробрались на второй этаж, где в комнатках, укрытые самодельными тряпочными одеялами, спали мальчики и девочки от трёх до десяти лет.

— Вот они, ангелочки, — умильно шептал старый учёный, — ничего не знают. Пусть завтрашний день будет для них праздником. Завтра я буду им читать сказки и рассказывать про падающие звёздочки — надо верить в удачу, юноша! Обязательно надо верить в чудо!

Он поправил одеяла на одной сладко спящей малютке и чуть задержался возле одной кровати — пустой. Гладко застеленное одеяло, а на подушке кольцо, оклеенное ватой — игрушечный нимб, какие дети надевают на Рождество, изображая ангелов.

— Крошка Мари, — прошептал учёный почти беззвучно, и холодная старческая слеза выкатилась из его глаза и повисла на кончике длинного носа.

— Никто не знает, что произошло в тот день, — рассказывал Юст немного позже, когда они оставили спаленки и отправились вниз — на кухню, чтобы не дать крысам сожрать торт, коли уж добрая Сью отказалась его охранять. И то сказать, ей год жалованья не платили — понять надо человека.

— Да, было это ровно год назад, — рассказывал учёный. — Мари тогда было семь лет, совсем, как девочке со спичками. Я думаю, они обе теперь с ангелами.

Учёный поднял на Лёна усталые глаза, и тот вдруг понял, сколько же мужества надо этому человеку, чтобы при такой жизни не утратить оптимизм и продолжать искать в людях доброе. Но есть же они, матушка Марта, например.

— Она всё мечтала отыскать горшок с золотыми монетами — прямо бредила этим. Говорила: для матушки Марты, чтобы господин бургомистр не отобрал у неё дом. Верите ли, изрыла своей детской лопаточкой весь двор. Крошка Мари такая красивая была — сама, как ангел. А куда идут красивые девушки без приданого, без дома и родителей — все знают. У Марты сердце кровью обливалось — как объяснишь бедняжкам, что будущее у них незавидное. Некрасивую девушку возьмут в услужение — поломойкой или на кухню. А красивых хозяйки в дом не берут — сами знаете почему. Нельзя бедным девушкам красивыми быть. Вот малышка и бредила кладом. А прошлой зимой, перед самым Рождеством, надумала Марта в подвале разобраться — там всякого барахла ненужного! Может, удастся что сбыть старьевщику. Сью с Огюстом помочь взялись, а тут и Мари просится: возьмите её тоже, она взрослая! Ну как откажешь, для ребёнка что подвал, что чердак — таинственная пещера с сокровищами! Ну, вы знаете, на всяком празднике детвора обязательно выбирает королеву бала, так вот королевой всякий раз была Мари. Огюст корону ей вырезал из жести, звёздочками из фольги украсил. Дети стекляшки всякие находили и приносили ей — как-то она приделывала их на эту корону. Но главного бриллианта не хватало…

Старик глубоко закашлялся и вытер несвежим платком пот со лба — ему явно было нехорошо.

— Наверно, она надеялась отыскать в подвале какие-нибудь стекляшки. Девочка же — ей хочется украшений. Боже мой, где же Марта? Почему не идёт? Ну, сходила к заутрене, не обязательно же всю ночь стоять! Может, если часть долга возместить, выселение отложат? Вы точно не передумали деньги дать? Сумма все же большая. Могли бы в банк положить, проценты иметь. Ах, что это я, у вас, у дивоярцев, вообще это не в почете — у вас же волшебство. Так, о чем я?

— Что случилось с Мари? — спросил Лён, заинтересованный этой историей. Он прислушивался к происходящему в доме: ждал, что прозвенит колокольчик у двери, придёт Марта и можно будет с бумагами отправляться к господину бургомистру — а уж там-то он сумеет припугнуть хитрого чиновника!

— Она вошла в подвал, — устало приклонил голову к мощному пузатому дубовому буфету астроном, — а оттуда не вышла.

— Как?!

— Не знаю. Сью говорит, что видела, как она рылась в старых коробках. Выхода из подвала иного нет, кроме как через кухню. Окошки маленькие — котёнок только и пролезет. Услышали вскрик — обернулись, а Мари нет, только корона жестяная валяется. А уж она корону так просто не бросила бы, это же её королевская корона! Потом нашли на этом месте странный камешек, какого матушка Марта никогда не видела в своем хозяйстве. Большой такой, холодный, чисто-голубой. Сью говорит: бриллиант! Откуда бриллианты в таком доме? Да такой бриллиант должен стоить огромное состояние! Они у ювелиров все наперечёт, у каждого свое имя, своя история, своя судьба! А тут невиданная огранка! Бедная девочка, я ведь обещал ей в тот год сделать особенную игрушку. И не сделал. Зато теперь вот сделал, да поздно уже. Эхе-хех, нет чуда, нет его…

Учёный ещё покашлял, запахнул на груди плотнее сюртук и прикрыл глаза.

— А дальше?

— Прикрепили мы этот "бриллиант" к жестяной короне — в память о Мари, потому что больше никто её с тех пор не видел. Думали, будет эта корона, как талисман. Кто-то из детей даже насочинял, что душа Мари в этом бриллианте. Такие выдумщики эти дети. Но корона пропала очень скоро, вот и всё… Пойду-ка я прилягу возле камина. У Марты сегодня натоплено тепло — напоследок, наверно. Не уносить же с собой дрова. Поставлю стулья и улягусь. Вы последите тут за тортом? А то в самом деле, крыс что-то много развелось в этом году — чуют что-то, наверное.

— Я послежу, — пообещал дивоярец, помогая обессиленному старику добраться до стульев.

Странный это дом, как будто наблюдает за гостем. Чуть слышные трески, шёпот, стуки. Может, домовые? Интересно, Огюст охраняет подарки, как обещал, или тоже оставил пост?

Лён вышел из большой и холодной кухни, где на столах уже были приготовлены к завтрашнему отбытию мешочки с крупой, сахаром, солью, мукой и другими продуктами — на такое количество детей это очень мало. Дня на два-три. Эх, где его волшебная скатерка!

Зал был тёмен, лишь отсвечивали на тщательно натертом паркете блики от уличных фонарей. Где-то далеко пропел колокол. Всё, полночь — Марта не успела.

Вдруг Лён вздрогнул: ему показалось возле ёлки что-то странное, чего тут раньше не было. Может, Огюст оставил?

Возле ёлки стоял стул — совсем не подходящий старинному интерьеру: настоящий офисный стул с полыми металлическими ножками и обтянутым чёрной тканью сиденьем. А на стуле стоял и таращил нарисованные глаза деревянный урод с огромными зубами, в которых был зажат орех!

— Ни фига себе! — неизящно выразился Лён и ошалело огляделся.

На массивном комоде стояли три клетки: одна с желтенькой канарейкой. А две с попугаями: красно-зелёным и жёлто-синим!

— Чивы-чивы! — сказала канарейка, просыпаясь, и завертелась на жердочке.

Тут деревянный уродец с громким стуком свалился со стула и остался валяться с задранными плоскими ножками, раскрашенными под сапоги. У-ии — со скрипом опустились эти коротенькие обрубочки. Канарейка опять что-то горячо зачирикала.

Оборачиваясь по сторонам, Лён ошалело отступил. Этот стул — откуда он! И этот деревянный, с зубами… Всё так странно знакомо. Это же сказка про Щелкунчика! Что он в ней делает и в качестве кого?! Тут с елки соскользнул и упал на паркет обклеенный разноцветной фольгой Арлекин!

Времени терять было нельзя — сейчас явятся крысы, и начнётся эпохальное сражение!

Быстрый оборот вокруг себя, и на месте, где стоял дивоярец, прямо в воздухе возникла светло-серая сова. Бесшумно взмахивая пышными крыльями, она поднялась под потолок и огляделась. Место на шкафу вполне устроило её, и она опустилась в этот тёмный закуток, где обнаружила довольно удобную подставку с поперечной планкой. Села на неё и замерла в неподвижности.

- @@@@@@! — сказал Щелкунчик.