Оставалось десять дней до августа 1984 года, последняя открытка от Нины Станиславовны Сухоцкой пришла две недели назад. Мы начали собираться в отпуск.

Я читал письма Фуфы:

10.11.82

«Лесик дорогой, спасибо тебе за письмецо. Ты не представляешь, как я по тебе тоскую, как скучаю, как одиноко мне без моего мальчика, особенно по субботам, когда ты меня обычно навещал. Рада за тебя, судя по твоим писулькам (я их получила уже две), тебе все нравится…

У меня все в порядке в смысле здоровья, т. е. как полагается в мои годы! Обнимаю тебя крепко. Твоя Фуфа. Не забывай меня».

16.1.83

«Мальчик мой дорогой!

Спасибо за весточку, перечитываю твое коротенькое, дорогое письмо с радостью. Спасибо, что не забыл старую Фуфу…

Ты спрашиваешь, где и как встречала Новый Год. Отвечу: в моей кровати с Пушкиным!..

Перечитываю твое письмо, Кундиль мой ненаглядный, спасибо, мой родной. У меня одна фраза рвется с языка „тоскую“. Скучаю по тебе неистово…»

29.01.83

«Мой Масик дорогой, снова пишу, когда пишу, мне кажется, что говорю с тобой, солнышко мое далекое. Моя псинка шлет тебе привет, он — подлец, несмотря на солидный возраст, страдает от отсутствия барышни с хвостиком. Он шлет вам обоим привет и самые добрые пожелания, так же как и я. Напиши, мой родной, послать ли тебе полного Пушкина, 3 тома, небольшое, хорошее издание. Я и по сей день его перечитываю, даже то, что наизусть знаю…

Когда меня спрашивают о моем самочувствии, я всегда говорю — „годы и погоды“. У нас январь со слякотью, такой январь оказался на этот раз сопливый, но я не кисну и не хвораю. Обо мне не беспокойся. Я крепкая старушка…»

5.04.83

«Кундиль ненаглядный, сейчас получила от вас авиа. Счастлива, спасибо. Не писала, болела гриппом, сейчас здорова и счастлива от твоего письма. Погода ваша меня огорчила, у нашей планеты явный климакс, поскольку планета — дама!.. Напиши, могу ли я послать тебе посылочку черной икры? Так хочется тебя порадовать, мой родной мальчик…»

29.05.83

«…У меня отпуск, театр уезжает на гастроли в Сибирь, я пока дома, отпуск пробуду, наверное, у себя в квартире, в санаторий с псинкой не возьмут, а оставить его страдать я не могу. Мои милые, не оставляйте меня надолго без весточки…»

3.07.83

«Кундиль ненаглядный, нестерпимо тошно без тебя на белом свете в Москве. Считаю дни до нашей встречи, их еще много, этих дней. Я писала, что театр на гастролях, в Москве остался больной Плятт, ему уже лучше. Очень беспокоюсь о нем, я его люблю…

…У меня радость — Плятта выпустили из больницы, где он долго лежал с язвой желудка, звонил мне по телефону, жаловался на диету строгую, любит пожрать! У меня все в порядке, только нестерпимо скучаю по моему Кундилю. Обнимаю. Фуфа».

13.10.83

«Лесик мой родной, дорогой, очень по тебе тоскую, скучно. Видела тебя мало в твой приезд в Москву. Теперь опять долгая разлука, но надо терпеть… О себе говорить нет смысла — „старость не радость“, чувствую усталость — 87! Собираюсь расстаться с театром — стало трудно, но приходится терпеть. Обстоятельства таковы…

Чтобы ты меня не забыл, посылаю мою старую харю! Хотелось написать другое слово, поскольку мне привычны резкие выражения! Все больше и больше по тебе тоскую. Все думаю, вспоминая, с какой любовью маленького носила на руках, с годами любовь стала расти и превратилась в огромную привязанность. Ведь ты у меня теперь один любимый, есть у тебя соперник, но он с хвостом и лаем…»

30.10.83, от Н. С. Сухоцкой:

«Милый Алеша… Состояние Фуфы примерно такое же, как перед твоим отъездом. Болит радикулит, слабенькая, но иногда „взбрыкивает“ и бывает оживлена с милыми ей людьми…»

11.11.83, от Н. С. Сухоцкой:

«…наша Фуфа сейчас в больнице… Она почувствовала себя плохо 6-го, — болело все время сердце…

Она никак не позволяла вызвать врача, но 9-го, видя, как ей плохо, я, скрыв от нее, вызвала „скорую“ и после четырех часов уговоров мы отвезли ее в больницу. Оказался инфаркт…»

6.12.83, от Н. С. Сухоцкой:

«Алешенька, вчера была у Фаины в больнице и читала ей твое письмо. Как она радуется твоим весточкам!

Я поняла, что ты еще не получил мои письма… и ничего не знаешь о болезни Фуфы. К сожалению, она еще очень слаба и ни читать, ни писать пока не может…

Что вам о ней сказать? Сердце, по словам врача, зарубцовывается медленно, но верно. Честно скажу, меня меньше тревожат ее сердечные дела и гораздо больше пугает апатия, депрессия, сильная слабость. Очень плохо она ест — полное отвращение к пище. Надеюсь, твои орешки она все же будет грызть с удовольствием…»

13.12.83, от Н. С. Сухоцкой:

«Милые Алеша и Таня, могу вас порадовать! Уже можете писать Фаине домой и даже ждать от нее ответа. Первые дни дома были очень тяжелые, но теперь наступил перелом к выздоровлению: уже много сидит и даже немножко ходит, а главное — начала есть. Дело идет на поправку. Сейчас иду к ней и оставлю место в этой открытке для нее…»

«Лесик мой любимый, я была очень больна, сейчас мне лучше, спешу тебе сказать, что я крепко и нежно люблю тебя и рада тебе, ты мой праздник, — ты мой дорогой, мальчинька, обожаю тебя. Твоя Фуфа».

29.03.84, от Н. С. Сухоцкой:

«Милый Алеша… вот что произошло и происходит, говоря коротко, без деталей: 17 марта мне пришлось вызвать „скорую“, т. к. было Фаине очень плохо. „Скорая“ немедленно в 8 ч. утра увезла ее в больницу в Кунцево. С 17-го до 27-го она находилась там в реанимационном блоке… У нее оказалась пневмония (воспалит. процесс в легком) на фоне очаговой дистрофии в области сердца. Положение было серьезное. Состояние ее определяли как тяжелое. К 27 марта удалось ликвидировать процесс в легком и наладить более или менее сердечную деятельность. Ее перевели в отдельную палату, в отделение интенсивной кардиологии, где она уже лежала с инфарктом…

Что сказать тебе о ней? Она очень слабенькая, еще сильно кашляет, пока не садится, обрадовалась мне несказанно, как и твоему письму. Хотя пока еще состояние ее довольно тяжелое, но все же ей, конечно, лучше, и я очень надеюсь, что общими усилиями медиков она из этой беды выкарабкается. Спрашивала меня — когда ты приедешь. Я сказала — летом. „А потом он не уедет опять?“ Я сказала: „Конечно, нет!“ Она была этому очень рада.

Ничего не ест. С огромными усилиями влили ей в рот яйцо и заставила съесть апельсин (за весь день!). Сегодня звонила врачу — неужели они способны только ужасаться ее „голодовке“ и не способны найти медицинские средства для возбуждения аппетита?..»

3.04.84, от Н. С. Сухоцкой:

«…Пневмония прошла, и вчера ей позволили ненадолго встать с постели. Но ночью было очень плохо. Увезли опять в реанимацию. Сегодня ей лучше. Подозревают опять повторный (третий!) инфаркт…»

14.04.84, от Н. С. Сухоцкой:

«…Фаина немного поднимается и с поддержкой ходит 1–2 мин. Смотрели ее три профессора, сказали: „Состояние тяжелое. Будем лечить…“ Огорчает, что почти не ест, оч. слабенькая и стала такая добрая и кроткая, что хочется плакать, общаясь с ней…»

11.5.84, от Н. С. Сухоцкой:

«Милые Алеша и Таня, давно не писала вам, очень замоталась с Фаиной. Она выписалась 2 1/2 недели назад…

Фаине лучше, стала хорошо есть и немного при поддержке ходить. Здоровье ее медленно, но улучшается…»

14.05.84, (последнее письмо Фаины Георгиевны):

«Мой родной мальчик, наконец-то собралась писать тебе, с моей к тебе нежной и крепкой любовью. Мне долго нездоровилось, но сейчас со здоровьем стало лучше. Очень по тебе тоскую, мечтаю скорей увидеть и обнять тебя, мой дорогой мальчик. Крепко и нежно обнимаю тебя и Танечку, Нина Станиславовна сейчас у меня, просит передать тебе и Танечке нежный привет. Обнимаю. Твоя Фуфа».