— А ты когда-нибудь учился?

Перепуганный Юй Минь с трудом выдавил из себя:

— Учился, ваше величество.

— Значит, ты умеешь писать?

Юй Минь вздрогнул.

— Умею, — тихо ответил он.

Вдруг на пол со стуком упали какие-то предметы и император произнес:

— Напиши свою биографию!

Юй Минь увидел перед собой бумагу и кисть. Сначала, когда он отвечал на вопросы императора, ему удавалось сохранять интонацию четкой, а лицо спокойным, но теперь, получив приказ написать свою биографию, он почувствовал себя так, словно ему вынесли смертный приговор. Лицо его стало белым как мел, глаза от ужаса полезли на лоб. Он взял кисть, расстелил бумагу, долго возился, — до тех пор, пока с кончика его носа не стали одна за другой падать капли пота, — но на бумаге не появилось ничего, кроме нескольких корявых черточек. Прошло две или три минуты.

— Если ты не умеешь писать по-китайски, то ты, вероятно, не забыл нашего государственного письма? — с убийственным спокойствием промолвил государь. — Пиши по-маньчжурски.

Но бедный Юй с тех самых пор, как покинул материнскую утробу, не имел понятия о письме. Кисть он держал примерно так же, как иностранцы держат китайские палочки для еды: торчат они у них во все стороны, а захватить ничего не могут. Откуда было Юю знать разницу между китайскими иероглифами и государственным письмом? Император холодно усмехнулся и вдруг закричал в сердцах:

— Убирайся вон! Иди к своим кладовщикам!

Юй Минь, который давно уже был готов провалиться сквозь землю, услышав этот приказ, простерся в благодарности на полу, обхватил голову обеими руками и, словно мышка, выскользнул из тронного зала.

— Ну и наглец же этот Юй! — пораженный, воскликнул Цянь Дуаньминь. — Не зная ни одного иероглифа, водить двор за нос и получить важную должность!.. Да за такие вещи снижение на три ранга — это просто огромная милость! Но почему император послал его к кладовщикам?

— Я сначала тоже не понял, — улыбнулся Гун Пин. — А потом мне рассказали, что этот Юй Минь работал подручным в серебряной кладовой. Ты ведь служил одно время чиновником в казначействе и, наверное, знаешь тамошние порядки?

— Знаю, да не очень подробно. Мне известно лишь, что место подручного получается по специальной рекомендации маньчжурских князей. Но какая выгода от этой должности, не понимаю. Неужели она достойна, чтобы такие высокопоставленные люди поднимали вокруг нее шум?

— Смешно и противно говорить! Ведь у этих титулованных особ нет постоянных источников дохода, и они рассматривают государственную казну, в которую стекаются подати со всех провинций, как свое наследственное поместье, а слуга кладовой для них — семя, которое они роняют в плодородную почву. Стоит им рекомендовать на место нескольких слуг, как поле засеяно, причем каждое хорошее зерно приносит им миллионные урожаи. Из года в год они снимают эти урожаи, как же им не поднимать шума вокруг подобных вакансий!

— Почему вы говорите о хороших и плохих зернах? Ведь речь идет только о подручных…

— Что вы! — воскликнул Гун Пин. — Слуги там делятся на множество разрядов. Обычный слуга просто «выносит в поясе». Его возможности ограничены. А вот у весовщиков вся власть в руках: и расход и приход полностью зависят от их произвола.

— Ну, если князья живут за счет казны, им, конечно, есть прямой смысл добиваться, чтобы там работали их люди, — согласился Цянь Дуаньминь. — Но с какой стати слуги трудятся на других и идут на такой риск?

— Э! Весовщиками становятся только особые проходимцы. Познакомившись с каким-нибудь титулованным лицом, они добывают себе место слуги в кладовой, а потом шесть десятых краденого отдают покровителю, а четыре оставляют себе. Впрочем, и эти четыре десятых они делят между своими собратьями: иначе их предадут или ограбят!

— Но ведь в казне очень строгий контроль, — недоумевал Цянь Дуаньминь. — Я часто видел, как слугу, входившего в подвалы, заставляли раздеться догола и надевали на него специальную одежду из грубой материи, плотно облегающую тело. Разве может он что-нибудь вынести?

Гун Пин улыбнулся:

— Чем строже устав борьбы с злоупотреблениями, тем хитроумнее способы, которыми его обходят. Это непреложная истина! Стоило казначеям понять, что в одежде много не вынесешь, как они пораскинули мозгами и превратили в великолепную сокровищницу свой задний проход. Но для того, чтобы уметь пользоваться этим амбаром, тоже нужна помощь опытного наставника. Год-два надо поучиться, а уж потом только начинать. Самая лучшая «сокровищница» может вместить до трехсот серебряных лянов. Форма слитков в разных провинциях не одинакова, наиболее удобными считаются овальные, цзянсийские. Их заворачивают в тонкую ткань, смазанную парафином, и тогда их можно набить уйму. Однако при выходе из подвалов слуга согласно правилу должен хлопнуть в ладоши и перепрыгнуть порог. Малейшая неосторожность, и слитки могут вывалиться; казначеи называют это «класть яйца». А тогда трудно предугадать, что с тобой будет: обезглавят, удавят либо сошлют. Не правда ли, как это все забавно и вместе с тем отвратительно?!

Цянь Дуаньминь нахмурился.

— Неужели Юй Минь занимался подобными делами?

— Конечно! Он ведь три года служил весовщиком, сколотил миллионное состояние и даже купил должность начальника отдела в министерстве налогов. Потом, не знаю каким образом, он стал кандидатом на пост начальника области; когда его вдруг назначили на первую же освободившуюся вакансию, все были очень удивлены. Впрочем, как бы низкие существа ни ловчили, они не укроются от всевидящего ока императора, и это глубоко меня радует!

Цянь Дуаньминь хотел ответить, но вспомнил, что перед окном уже несколько раз появлялся привратник с визитной карточкой в руках и что Гун Пин неоднократно поворачивал туда голову. Зная, что министра дожидается еще один посетитель, Цянь встал и попрощался. Гун Пин из вежливости попытался удержать его, но тут же сдался и радушно проводил Цянь Дуаньминя до главных ворот.

Не будем рассказывать о том, как Цянь, покинув дом Гун Пина, навестил Юань Сюя, чтобы попросить у него ходатайства перед Ян Ичжу, а вернемся к министру, который, проводив Цянь Дуаньминя, увидел привратника, направляющегося к нему с высоко поднятой визитной карточкой в руке.

— Кто принимал гостя? Мой племянник? — спросил Гун Пин.

— Нет, младшего господина давно нет дома! — ответил слуга.

В этот момент министр уже подходил к гостиной. Сквозь стеклянное окно он увидел, что на кане сидит красивый юноша в круглой шапочке из черного бархата, украшенной драгоценными камнями: огромной, отливающей сизым блеском жемчужиной и разноцветным «кошачьим глазом». Сзади спускалась длинная коса в три пряди, черная, словно лак, и блестящая, точно зеркало. На юноше была голубая, как небо после дождя, куртка из чжанчжоуского[253] бархата с пионами, стянутая поясом с многочисленными нефритовыми подвесками. Лицо его было заслонено перилами, и Гун Пин сразу не узнал юношу: у него лишь осталось ощущение чего-то нарядного и яркого. «Кто это может быть? — подумал министр. — Неужели гость такой блестящий?» Но в этот момент привратник, указывая на приемную, воскликнул:

— Да ведь с ним сидит наш молодой господин Чжугуань!

Министр узнал наконец своего внучатого племянника. При виде деда, входящего в гостиную, юноша поспешно отошел в сторону, постоял немного, а потом, воспользовавшись тем, что министр занялся гостем, незаметно выскользнул из приемной и пошел вдоль галереи, ворча:

— Черт знает что! Столько времени убил на этого дуралея. Не везет же мне! — И, шурша одеждой, скрылся.

Как вы думаете, кто был новый гость, которого принял министр? Им оказался Юй Банли, с которым Цзинь Вэньцин встретился в сельской гостинице, богатый шаньдунский помещик. Купив звание кандидата в начальники области, Юй много лет ждал в Нанкине вакансии, но так ничего и не добился. На этот раз он захватил несколько десятков тысяч серебром и приехал вслед за Чжуан Нанем в Пекин, чтобы стать чиновником и удовлетворить наконец свое честолюбие. По дороге Чжуан так мастерски расписал ему различные ходы и нарисовал картину столь легкого достижения заветной цели, что Юй Банли пришел в совершенное неистовство. Однако, куда он ни совался по приезде в столицу, покровители ускользали от него, словно отражение луны в воде. Юй загрустил и попробовал было нажать на Чжуан Наня, но тот обругал его, заявив, что Юй Банли в этих делах полный профан и не знает даже «четырех секретов» в завязывании знакомств. Юй был поражен: