А в посольстве наступила тишина. Здесь осталась одна Цайюнь, не пожелавшая поехать на бал. Надев блестящее платье иностранного покроя, она сидела у окна и провожала взглядом Цзинь Вэньцина, а в сердце ее тем временем закралась тоска. Она не захотела принять участие в празднестве главным образом потому, что городовой обещал сегодня принести весть о потерянной заколке. К тому же уход всех из посольства сулил ей возможность свободно насладиться обществом Афу. Кто мог подумать, что господин, как назло, заберет Афу с собой!
Цайюнь было неудобно протестовать, и вот теперь она сидела здесь, грустно взирая на общее веселье, раскаиваясь и негодуя.
Опершись о подоконник, добровольная затворница смотрела некоторое время на проезжающие мимо экипажи, но вскоре ей это наскучило. Она обругала горничную слепой за то, что та, подавая трубку, слегка задела ее щеку. Потом ей не понравилось, что все служанки словно вымерли: не иначе как побежали миловаться со своими любовниками!
Одна из горничных, желая задобрить госпожу, заискивающе поднесла ей чашку чая. Цайюнь отхлебнула глоток из рук горничной, но поторопилась и ошпарила губы.
— Мерзавка! Ты же меня обварила! — вскричала она, давая служанке пощечину.
Та отпрянула, выронила чашку, и чай вылился прямо на новое платье Цайюнь.
Даже не сделав попытки стряхнуть воду с платья, наложница нервно позвала:
— Подойди поближе, милая! Не бойся, я не кусаюсь!
Но едва горничная сделала шаг вперед, как Цайюнь выхватила из волос золотую уховертку и несколько раз вонзила ее в руку девушки. Брызнула кровь, но Цайюнь, не успокаиваясь на этом, искала глазами, чем бы еще ударить служанку. Вдруг за дверью послышался шорох.
— Кто там? — закричала Цайюнь. — Кто это смеет подкрадываться и пугать людей?!
Вошел Цзинь Шэн, держа в руке конверт.
— Пришло какое-то иностранное письмо. Специальный нарочный принес. Сказал, чтоб передали вам, а вы будто бы все знаете!
— Оставь! — приказала она и бросила горничной: — Что ж ты не подашь мне письмо? Или тебе нужно особое приглашение?!
Девушка со слезами на глазах боязливо приблизилась и передала письмо Цайюнь. Старый слуга, что-то проворчав, скрылся.
Некоторое время наложница пребывала в растерянности и не решалась вскрыть пакет, но когда Цзинь Шэн вышел, поспешно его распечатала. В конверте было вовсе не официальное послание, а маленький, небрежно исписанный листок:
«В день русского праздника масленицы, в час пополудни, немец, подобравший заколку, придет в китайское посольство. Просьба к человеку, потерявшему заколку, не уходить из дома».
Дочитав записку до конца, Цайюнь удивилась и обрадовалась. Обрадовалась она тому, что наконец получила весть о пропавшей драгоценности, а удивило ее то, что человек, подобравший такую дорогую вещь, не спрятал ее, не продал, а, напротив, решил вернуть, причем вернуть лично. «Что это за человек и каковы его намерения? — подумала наложница. — Выходить к нему, когда он явится, или разговаривать через слуг?»
Пока она размышляла, из столовой донесся бой часов. Цайюнь начала считать: уже двенадцать.
— Завтрак прикажете накрывать в большой столовой, госпожа? — осведомилась вошедшая служанка.
— А что, об этом еще нужно спрашивать?!
Служанка вышла и через некоторое время вернулась, приглашая ее к столу. Цайюнь сунула письмо в карман, грациозной походкой направилась в столовую и села за маленький круглый столик из красного дерева, за которым обычно завтракала. Стол был покрыт белой скатертью с цветами. На ней в маленьких тарелочках с золотыми разводами по белому фону стояло шесть изысканных закусок. Служанки и горничные, расположившись по обе стороны от стола, по очереди прислуживали хозяйке. Цайюнь быстро кончила есть. Одна из служанок подала ей полотенце, две другие поднесли чашку с водой для полоскания рта. Когда наложница совершила и эту процедуру, четвертая служанка принесла кофе. Цайюнь взяла в руку чашку, медленно встала и снова подошла к окну. Внезапно внизу послышались крики. Женщина прижалась лбом к стеклу и увидела на улице большую толпу людей. Приглядевшись внимательнее, она различила двух городовых, которые тащили какого-то представительного юношу. Один из них держал схваченного за руку, другой ощупывал его. Вдруг юноша взмахнул рукой, двинул плечом, и оба городовых покатились в разные стороны, словно мячики. Юноша гордо выпрямился, нахмурил брови и закричал:
— Безглазые негодяи! Как вы смеете хватать меня, точно вора?! Теперь вы узнаете, как обижать немца! Ну-ка подойдите сюда, трусы!
Только сейчас Цайюнь поняла, что перед ней офицер из Тиргартена, который два дня назад слушал под окном ее пение. Сердце молодой женщины заколотилось. «Неужели это он подобрал заколку?» — подумала она. В это время один из городовых, повергнутый ударом юноши, поднялся на ноги и, пыхтя от злобы, закричал:
— Ты еще будешь отпираться? Вот уже несколько дней подряд шныряешь здесь, как челнок в станке! Я тебя сразу приметил. А сейчас тебя черт дернул самого полезть на рожон. Вынимает заколку и любуется ею, будто так и надо! Думаешь, я не узнаю краденого? Молчал бы лучше, а не дрался! Сейчас я тебя отведу куда надо!
И он бросился на офицера. Тот, нимало не смутившись, подождал, пока городовой приблизится к нему, а затем, словно ястреб, налетающий на цыпленка, схватил его за плечи, поднял и швырнул в толпу. Городовой взмахнул руками и шлепнулся на землю, как плохо слепленный пельмень. В толпе раздались крики восторга.
Видя, что дело принимает серьезный оборот, второй городовой пронзительно засвистел в свисток. Со всех сторон сбежались городовые. Теперь их было больше десятка.
Цайюнь остолбенела. «Юноше не справиться со всеми! — мелькнуло у нее в мозгу. — Нужно самой спуститься и разъяснить недоразумение, а то он может пострадать!»
Ни о чем больше не думая, она поставила чашку и стремглав полетела вниз по лестнице. Слуги и служанки, увидев, что она куда-то мчится, не посмели расспрашивать о причинах, а молча последовали за ней. Цайюнь обернулась и крикнула:
— Не ходите за мной, как привязанные! Вы ведь не умеете говорить на иностранных языках!
С этими словами она толкнула дверь и выскочила на улицу. Глазам ее предстали полтора десятка городовых, которые на почтительном отдалении окружили юношу, но приблизиться к нему не решались. Тот стоял в центре с какой-то блестящей вещью в руках и кричал:
— Заколка здесь! Только вы ее не получите! Кто не трус, подходи! Как вы смели принять меня за вора, болваны?! — Тут он внезапно увидел Цайюнь, покраснев, кивнул на нее и промолвил: — А вот и хозяйка вещи. Можете спросить, украл ли я заколку!
Городовой, побитый молодым человеком, всегда стоял на посту возле посольства и знал Цайюнь. Приблизившись к ней, он указал на юношу:
— Заколку подобрал он! Только что шел и любовался ею, а когда я признал заколку, начал драться!
— Это я во всем виновата! — рассмеялась Цайюнь. — Не удивительно, что произошел такой переполох! — Она с улыбкой кивнула в сторону юноши. — Это мой друг. Он давно уже написал мне, что подобрал заколку, но я забыла сообщить вам об этом. Простите, что доставила столько неприятностей и смутила покой города!
С этими словами Цайюнь засунула руку в карман, достала оттуда двадцать рублей и дала их городовому.
— Не взыщите. Выпейте за меня по чарке водки!
Убедившись, что хозяйка заколки больше ничего не требует да еще дает деньги, городовые поблагодарили и разошлись. Зеваки тоже постепенно рассеялись. Юноша, очень обрадованный появлением Цайюнь, с улыбкой подошел к ней.
— Смешно смотреть на этих жалких лакеев! Получили деньги и успокоились. Точь-в-точь как китаезы! Недаром они с Россией соседи!
Тут он вспомнил, что перед ним китаянка, и смутился, понимая, что в данном случае его замечание было явно неуместно. Он поспешно снял шляпу и поклонился Цайюнь:
— Если бы не вы, фрау, мне бы основательно досталось! Это просто счастье, что…