Мы немного привели всё в порядок, но для удобства мы с Олегом поставили свою палатку возле балагана. Вторая палатка предназначалась Тамаре.

Еменка готовил чай собственного сбора. Взял из коробочки щепоть нарезанных жёлто-зелёных листьев какого-то растения и заварил их. Запах «чая» напоминал садовые ягоды. Такой же был и вкус.

Охотник объяснил, что это листья растущего в горах кустарника. Он цветёт великолепными розово-фиолетовыми цветами и на местном наречии называется «пахучий прутик». Достоинство этого чая в том, что он якобы снимает усталость. Охотники пьют его после утомительных переходов.

Для всех нас этот чай явился новшеством. Даже лесничему Шульгину ничего о нём не было известно, хотя он утверждал, что знает тайгу, как свои пять пальцев. Больше всего нас заинтересовало его тонизирующее действие. По своим свойствам этот чай был подобен китайскому лимоннику или африканскому дереву кола.

Неожиданно раздался смех подошедшего Старобора:

— Пётр Андреевич, не сердитесь на хозяина, это же медведь тут всё перевернул! Озеро носит его имя, он и распоряжается как ему угодно.

Чижов в шутку поинтересовался, не придут ли медведи заявить свои права на ночлег. Пока Тамара и Старобор готовили ужин, мы осматривали окрестности. На высоких берегах озера тайга пылала красками позднего лета; между верхушками высоких сосен проглядывали Очертания далёких гор.

— Многоцветная осень в тайге непродолжительна, — говорил Чижов. — Но у озера наступление зимы всегда задерживается. Природа затем и создала озеро, чтобы путники могли здесь найти приют. С севера летят тысячи птиц. Когда приближается зима, они здесь могут по пути на юг передохнуть.

До зимы ещё далеко, но слова Чижова напомнили нам о ней. Когда-то здесь были богатые места охоты на соболя, да и теперь обладатели драгоценных шкурок водятся в этих местах. Олег хотел поставить несколько капканов, но Еменка и Чижов отсоветовали: если бы даже какой-нибудь соболь и попался, то сдох бы с голоду, прежде чем мы опять вернёмся к озеру.

Озеро славилось рыбой, и я решил в остающееся дневное время испытать рыбацкое счастье. Подготовил спиннинг, выбрал блёсны, которыми хотел «прельстить» здешних рыб, и уже направлялся к воде, как меня позвала Тамара. Довольно неохотно я повернул обратно, так как рыболовная лихорадка иногда действует сильнее, чем охотничья. На мой вопрос, что ей нужно, девушка показала на седла:

— Лесничий утверждал, будто его лошадь перетёрла седельную подпругу и из-за этого он тогда задержался в горелом лесу. Взгляните!

Я подошёл к сёдлам и внимательно осмотрел седло вьючной лошади Шульгина. Оно было почти в порядке, если не считать нескольких торопливо сделанных крупных стежков, которые далеко не свидетельствовали о том, что подпруга была перетёрта.

— Не понимаю, — довольно нервно заметил я, — зачем вы обращаете внимание на такие мелочи? Видно, что подпругу чинили. А что она не перетёрлась — тем лучше.

— Пожалуй, вы правы, — несколько раздражённо ответила девушка. Только его оправдания мне не нравятся.

Я пожал плечами и подумал про себя, что только женщине всё кажется таким подозрительным. Особенно когда дело касается мужчины, к которому она не питает особой симпатии.

Я спросил, проверила ли она также и седло Олега, просто так из предосторожности и предусмотрительности, как бы у него что-нибудь не случилось и молодой человек не ушибся.

Она немного покраснела и пробормотала:

— В сущности вы испытываете мою выдержку. В общем поступаете нечестно и переходите границу…

— Приличия? — спросил я.

— Нет, но того, чего бы вам не следовало говорить, поскольку знаете, что, что…

— Я задел ваши чувства?

Тамара слегка кивнула головой и улыбнулась.

— Смотрите, Тамара. Я вижу, что Олег вам не безразличен. Заметил это и лесничий Шульгин и шутки ради старается вашего геолога осмеивать. Я далёк от этого. Олег Андреевич действительно хороший, серьёзный и, вообще говоря, милый человек. Знаю, что вы ему нравитесь. Зачем же в таком случае вы воздвигаете между собой стену?

— Что вы выдумываете? Я ничего не знаю.

— Это интересно. И лучше будет, если я скажу об этом Олегу. Пусть знает, как обстоит дело.

— Предоставьте это мне и — спасибо за проявленную заботу.

Я махнул рукой и пошёл к озеру, где, по словам Еменки, резвилась форель, называемая здесь ленком, и великолепный таймень. Меня интересовал таймень.

Берег озера оказался слишком крутым. Тогда я направился к устью речки и, найдя там удобное место, забросил блесны. Зажужжала катушка, леска рассекла воздух, блесна булькнула в воду. Я напряжённо ожидал результатов, забрасывал снова и снова и всё впустую. По-видимому, приманка не привлекала рыбу. Я сменил несколько мест, но все попытки оканчивались неудачей. Теперь я бы с радостью поймал даже сига, но он тоже не проявлял желания к более близкому знакомству. Вот так хвалёные воды глубокой тайги! Здесь, говорят, случайные рыбаки, не имея приличной снасти, делали невероятные уловы. А я со своим изящным удилищем, наматывающейся катушкой, с переключателем скоростей, идеальной леской и с целым арсеналом блёсен не имел ни малейшего успеха.

Мало того, даже медведи вылавливали тут целые горы рыбы…

Но едва только я подумал об этом, как что-то дёрнуло удилище, чуть не вырвав его у меня из рук. И вот в таких неожиданных моментах выручает привычка: совершенно машинально я подсёк.

Подсечённая рыба не сорвалась, я быстро разматывал катушку. Попробовал не сматывать больше лесу, но удилище сразу же изогнулось дугой. В том месте, где кончалась леска, забурлила вода и на тройном крючке показался мечущийся обитатель прозрачных вод. Словно стрела пролетел он по воздуху, изогнулся и снова плюхнулся в воду. Подобные сальто он повторял несколько раз. Поднятый им шум в конце концов привлёк зрителя. Это был Олег. Он бежал по берегу и кричал:

— Что тут происходит?

Жестом руки я предупредил его, чтобы он излишне не шумел и не показывался во весь рост. Наконец прыжки стали ниже, и спустя десять минут я подвёл тайменя к берегу. Подтянув на длину багра, я благополучно вытащил его на сушу. Это был превосходный экземпляр. От европейских лососей он отличался цветом чешуи, был стройнее, светлее и отливал серебром.

Олег прикинул глазом: килограммов десять! В действительности же оказалось, что он весил все четырнадцать. Такой улов был встречен в лагере всеобщим признанием, тем более, что перед этим мнения о моих рыболовных способностях несколько расходились.

Ужин превзошёл наши ожидания. Затем до самого захода солнца мы пили незаменимый чай.

Сине-фиолетовый тон небосвода переходил в цвет гиацинта.

Вечером сильная усталость не давала мне сразу заснуть. Олег беспокойно ворочался в своём мешке. Я спросил, почему он не спит.

— Не знаю, что-то меня гнетёт, — вздохнул он.

— Наверно, излишнее беспокойство.

— Что вы знаете, Рудольф Рудольфович, о моих беспокойствах?

— Больше, чем вы думаете! Чтобы вам лучше спалось, я расскажу кое-что, что, собственно, не следовало говорить, ибо Тамара этого не желала.

— Тамара? — воскликнул Олег и высунулся из спального мешка. — Она вам что-нибудь сказала?

— И да, и нет. Только я не знал, что вы, здравомыслящий человек, имеете общие свойства с токующим глухарём: ничего не видите и не слышите. Правда, вы находитесь в несколько лучшем положении, поскольку я могу открыть вам глаза.

Геолог засмеялся, встал и зажёг фонарь. Затем сел, скрестил руки на коленях и заговорил:

— Чтобы видеть, в чём дело, я зажёг свет.

— Напрягайте, дружище, лучше слух. Мне кажется, вы не замечаете, что Тамара с вас глаз не сводит. Вы ищете сокровища в земле и не замечаете, что рядом с вами находится живое таёжное сокровище, не видите его, будто туман заслонил вам глаза. Для вас же будет лучше, когда вы у себя в голове приведёте в порядок всякие литосферы, тектоники и петрографии и от исследования разнородного сложения горных пород перейдёте к познанию своей собственной натуры.