Дорога постепенно пропала. Вокруг раскинулась тёмная тайга — густые, девственные леса. Мы пробирались гуськом и шли очень медленно, а тайга ставила перед нами бесчисленные препятствия: то это были ямы, то поломанные деревья, то вдруг мы попали в болото, преодолев его, с трудом пробирались через буреломы, и так без конца. Еменка обещал, что скоро выведет нас на оленью тропу.

Одна вьючная лошадь попала на топкое место. Она барахталась в коричневой грязи и ржала от страха. Мы быстро сбросили груз с её спины, срубили несколько жердей, приподняли ими лошадь и вытащили из коварной трясины.

Бедняга вся дрожала и мотала головой, словно благодарила нас за спасение. Мхом и травой мы кое-как очистили её бока, навьючили и поехали дальше.

Еменка сердился на Шульгина за то, что тот плохо вёл лошадь. При этом он лишь коротко сказал, что в тайге вьючных лошадей следует вести на длинном поводу, иначе она поломает ноги.

— Вижу, — вспылил лесничий. — Ведёшь нас по дороге, которая на самом деле предназначена только для шайтанов. Разве не знаешь лучшей?

— Да будет амба[2] моим свидетелем, что ещё никто тут лучшей дороги не нашёл. Дальше будет хуже.

И мы в этом вскоре убедились. Тайга приготовила новый неприятный сюрприз — переход через мёртвый лес.

Он раскинулся перед нами так широко, что его нельзя было объехать. Когда-то тут горела тайга. Горела долго, и пожар распространился на многие километры.

После пожара осталось чёрное необозримое кладбище. Тут и там торчали толстые сухие ветви, напоминающие большие оленьи рога. Лошади легко могли о них пораниться. Переход через такой лес наиболее опасен во время ветра: некоторые деревья, ещё сохранившие вертикальное положение, совершенно неожиданно под напором ветра падают, словно подрезанные.

Мы шли вслед за Еменкой, и я не мог надивиться его исключительной способности ориентироваться. Когда мы на минуту остановились, то заметили, что опять не хватает Шульгина. Как и всегда, он ехал последним и, наверное, блуждал где-нибудь по чёрному кладбищу. В то же время наш караван оставлял столь заметные следы, что их увидел бы даже новичок, не говоря об опытном лесничем! Он превосходно знал тайгу, и его отставание было непонятно. Мы немного подождали, затем поехали дальше.

Дорога становилась всё хуже и хуже. Я начинал терять терпение и заявил, что подобное путешествие было бы подходящим дополнением к мукам Тантала. Олег засмеялся и заметил, что Тантал мог бы себя поздравить, если бы Олимп оказал ему подобную милость. При этом его голос звучал как-то особенно, и я сразу же понял о какой милости он думает. Когда же заметил, что Тамара, оглянувшись, улыбнулась, мне сразу стало всё ясно.

— Вы правы, Олег Андреевич. Я слеп и не сразу заметил, что вам это путешествие напоминает прогулку среди роз. Вам не кажется, Тамара? — спросил я самым невинным образом.

— Что вы под этим подразумеваете, Рудольф Рудольфович? — заинтересовалась она. Я упрямо молчал и похлопывал лошадь по шее. Тамара объявила ультиматум:

— Если не скажете, на что намекаете, я оттаскаю вас за волосы! — и, погрозив пальцем, поехала дальше,

— Что скажете, разве не залюбуешься такой спутницей, — проговорил Олег.

— Мне кажется, что это первое и самое большое сокровище, которое вы нашли в тайге, — ответил я.

Геолог признательно кивнул головой, пришпорил лошадь и догнал девушку.

На небольшом холме нас ожидали Еменка и Чижов. Они показывали куда-то вдаль. Здесь ветер довершил разрушение, начатое пожаром, и выворотил все обгоревшие деревья, так что кругозор был открыт.

— Видите ту синеющую полосу на горизонте? Там начинается светлая тайга и течёт речка Алуган. Вдоль неё мы поедем до Медвежьего озера. Если вы не очень голодны, то без обеда доедем до озера и там разобьём лагерь.

Не без труда мы добрались до реки. Прозрачные воды её текли по широкому руслу, кружились, вертелись и переливались через бесчисленные камни и пороги. Река была неглубокой, но течения и водовороты образовали многочисленные промоины и ямы, и нам стоило немалых усилий и времени переправиться на другую сторону.

Берег был усеян крупными камнями. К счастью, мы наткнулись на медвежью тропу, которая вывела нас на высокий берег.

Узкая тропинка местами была завалена буреломом, и нам приходилось поминутно пускать в дело топоры.

Старобор орудовал им с таким остервенением, что только щепки летели в стороны. Наконец мы въехали в высокий сосновый лес, вся земля в котором проросла зелёным мхом.

В одном месте мы были вынуждены с крутого берега спуститься к воде. Лошади с плеском проваливались в воду по самую шею, затем выбирались на мелкое место и выходили на крутой берег. Это была настоящая акробатика с той лишь разницей, что невольные зрители, восхищающиеся головокружительными трюками своих друзей, в ближайшие минуты должны были проделать то же самое.

Шульгин нас догнал только в тайге. Он оправдывался, что вьючная лошадь перетёрла подпругу и растеряла вещи по лесу. И пока он все исправлял, прошло много времени.

Ну что ж, не повезло.

Лесничий ещё некоторое время злился и ворчал, что такой поездки не придумаешь даже в наказание, и спрашивал Еменку, не задумал ли он испытать нашу выносливость.

Тамара разразилась звонким смехом и крикнула:

— Испугались, Федор Лаврентьевич?

— Дело не во мне. Я привык и к худшим дорогам. Но наши новички сейчас, наверное, чувствуют каждую косточку в теле. Да и вам ненамного лучше.

Я поспешил заявить, что чувствую себя прекрасно, Олег сказал то же самое. Тамара махнула рукой, на её лице было написано спокойствие, и она не выдержала, чтобы не заявить:

— Ваши заботы совершенно напрасны.

Шульгин кисло улыбнулся.

Еменка с Чижовым ехали впереди и высматривали хоть какую-нибудь тропинку. Наконец нашли узкую звериную тропу.

Едва мы очутились в молодняке, как нас облепила мошкара, для которой заросли служили надёжным укрытием от ветра и непогоды. Мошки кусали лицо, шею, и руки, и даже сетки, которые мы натянули на голову, не приносили облегчения. В них было невыносимо жарко, пот стекал по лицу.

Нас ожидало ещё одно испытание: ехали по такому густому лесу, что совсем не могли сориентироваться. Вокруг ничего не было видно, кроме бесконечного множества деревьев и ветвей светло-зелёных лиственниц. Направление пути определял Еменка. Он вёл прямо-таки с поразительной уверенностью. Каждый из нас внимательно следил за хвостом впереди идущей лошади, который в этом зелёном море был единственным ориентиром.

Как только мы выбрались из густого молодняка, начались «мягкие» места. И без того малая скорость передвижения стала ещё меньшей. Лошади вязли в чёрной грязи, спотыкались о гнилые пни и корни упавших деревьев.

По словам Еменки, до Медвежьего озера оставалось всего четыре-пять километров.

Без каких-либо происшествий мы добрались, наконец, до Медвежьего озера. Оно лежало перед нами, отражая высокие берега и причудливо разбросанные скалы.

Своё название озеро получило благодаря медведям, которые водились вокруг в большом количестве, особенно много их было тут весной. Медведи ловили здесь рыбу, заходившую метать икру в два притока озера такими стаями, что вода бурлила, словно в котле. В это время медведи спускались с сопок и гор, оставляли дремучие леса и целые дни проводили около устьев речек в ожидании добычи.

На живописном месте, на небольшой прибрежной лужайке, стояла охотничья изба, так называемый балаган. Зимой она служила охотникам жилищем. Мы решили остановиться в ней и не разбивать палатки.

По неписаному закону тайги каждый, кто воспользовался балаганом, должен оставить его в таком же порядке, в каком застал. Даже нарубить дров для следующего, хоть и неизвестного постояльца.

Но на этот раз закон тайги был грубо нарушен. Балаган находился в плачевном состоянии, всё свидетельствовало о том, что здесь кто-то похозяйничал. Был сорван кусок крыши, разорены полати, разбросаны дрова, лежавшие под навесом. Большая солонка, вырезанная из берёзовой чурки, перевёрнута, а соль рассыпана.