— Ну?

— Годов четырнадцать тому назад было. Невмоготу стало жить. И пошёл народ с челобитной на бояр к царю.

— И бояре допустили?!

Усмехнулся дядька Михайла.

— Тебя к царю не допустить можно, меня иль кого другого. А народ удержать, когда его терпенью придёт конец, мудрено, парень.

— И слушал царь?

— Не сразу. Как из Троицко-Сергиевского монастыря с богомолья возвращался, хотели ему челобитную передать. Да разогнали плетьми челобитчиков царские слуги. Подступились было на другой день, а царёва охрана опять за плети. Ну, тут осерчал народ. За царём — да в Кремль. Выдавай, говорят, главных обидчиков! Не то силой возьмём. Выслал было царь своих приближённых — уговаривать. А их палками да камнями. Бежали важные бояре, аж пятки сверкали!

Слушает Демидка. Ну и дела, видать, случаются в Москве!

Замолчал дядька Михайла, а Демидке не терпится:

— А царь?

Усмехнулся опять дядька Михайла.

— Сел обедать, да пришлось вылезать из-за золота-серебра. К народу идти…

— Вышел, значит?!

— Вышел… — Дядька Михайла бороду помял и задорно из-под косматых бровей глянул. — Жизнью тогда ответили за притеснения, что людям чинили, думный дьяк Назарий Чистой, начальник земского двора Плещеев, начальник Пушкарского приказа окольничий Траханиотов. А боярина Морозова, на царицыной сестре женатого, государь Алексей Михайлович слезами у народа выпросил…

Не поверил Демидка, даже головой замотал:

— Не может быть, чтобы царь плакал?!

— Хочешь верь, хочешь нет, своими глаза царские слёзы видел.

Поглядел дядька Михайла по сторонам и потише добавил:

— Я, почитай, рядом с царём стоял…

— А кабы сейчас опять всему народу к царю, а?

Разом смыло улыбку с лица дядьки Михайлы. Нахмурился.

— Не простое то дело, парень… Однако, — дядька Михайла опять голос убавил, — людскому терпенью предел приходит.

Долго так вот, будто со взрослым, разговаривал с Демидкой дядька Михайла. Клял последними словами бояр — советников царских.

Только было всё то не полной правдой. И не от фальшивомонетчиков шла главная беда.

Который уже год воевали друг против друга царь русский и король польский.

С первых дней той самой войны не хватало денег в царской казне. И по совету бояр велел государь Алексей Михайлович чеканить вместо денег серебряных деньги медные.

Зачем?

А затем, что намного дешевле серебра стоила медь. Купит царская казна меди на один рубль, а денег из неё сделают, не хуже фальшивомонетчиков, почитай, на сто. Понравилось такое дело царю, и велел он медные деньги чеканить наспех, днём и ночью, с великим радением.

Поначалу принял народ новшество, поверил медным копейкам.

Только потом смекают люди: из казны служилому человеку иль кому другому жалованье идёт медью. А в казну подавай серебро.

Пошатнулась вера в новые деньги.

А их царские монетные дворы будто из мешка сыплют. И одешевели медные деньги. Привезёт мужик в город ржи или овса. Продаст на медный рубль. Не успеет оглянуться — цена тому рублю вдвое меньше. Поскребёт мужик в затылке и не поедет в другой раз. Оно и понятно — себе в убыток.

Оскудела торговля.

Голодно стало в городах.

Слухи пошли по Москве тёмные и страшные. Будто измену решили учинить бояре да богатейшие купцы-гости, будто предались королю польскому и потому изводят медными деньгами и голодом простых людишек.

И того невдомёк мужикам: хоть и не забывали себя бояре да богатейшие купцы-гости, ловили рыбку в мутной водице, однако из тыщи копеек хорошо как одна фальшивая попадётся, а остальные на царских дворах монетных по царёву указу чеканены…

Всё приходит к концу. Подошёл к нему и разговор, что вёл с Демидкой дядька Михайла. Они, может, и ещё бы поговорили, да тётка Марья крикнула:

— Обедать!

Встал дядька Михайла:

— Про тятьку твоего постараюсь проведать, скверное дело вышло. Кабы ещё не беглые вы. Ну, выпороли бы тятьку твоего. А то ведь и сказать, кто он есть и откуда, никак невозможно. Одно дело кусок меди продавал, другое — побег учинил, боярские хоромы огню предал, деньги унес да еще человека живым спалил…

— Не было ж того! — крикнул Демидка. — Неужто не веришь?!

— Я-то верю, а кроме меня, кто поверит?

Легло горе на Демидкины плечи, к самой, кажись, земле прижало. А тут опять тётка Марья:

— Дождусь ли? Щи стынут!

Сел Демидка вместе со всеми за стол. И как ни крепился, слёзы по щекам побежали. Нет рядом тятьки. Где он? Что с ним царские слуги сделают?

Поел Демидка и не заметил даже, что кусок хлеба, который перед ним тётка Марья положила, против других, почитай, вдвое больше был.

После обеда забились они с Андрюшкой в угол под забором и принялись планы строить, чем и как можно помочь Демидкиному отцу.

— Узнать бы, где твой тятька содержится, да подкоп сделать, — жарко шептал Андрюшка. — Самое верное дело…

Дядька Михайла мимо проходил, покосился на Демидку с Андрюшкой. Догадался, о чём речь. Остановился и сказал строго Демидке:

— Гляди, парень, без меня чтоб ни шагу. Отцу не поможешь, а нас всех загубишь…

Кузнецкий ученик

Томительно потянулись дни. Уйдёт дядька Михайла — Демидка глаз с улицы не сводит. Ждёт.

Сядет дядька Михайла сапоги тачать — Демидка возле крутится. Кажется ему, что понапрасну время идёт, что отправиться бы ещё надо, разузнать хорошенько…

Пробует Андрюшка Демидку в разные игры-забавы вовлечь. Да вдруг посередине игры в хитроумные иноземные фигурки замрёт Демидка, и видно сразу — далеко его мысли от клетчатой доски. Предложит Андрюшка:

— Айда в бабки!

Демидка и на то согласен.

И опять вдруг застынет, словно каменный, еле его Андрюшка растормошит.

Однажды пришёл дядька Михайла — ничего не сказал. А по глазам Демидка увидел: принёс дядька Михайла новости, да, верно, не очень весёлые, говорить не хочет.

Привязался Демидка:

— Дядька Михайла, может, про тятьку узнал что… ну, хоть малость самую, а?

Помялся стрелец, выдавил с неохотой:

— Не скоро ты отца увидишь…

— Где он?!

— Кто ж его знает, выслали аль увезли. Только нет твоего тятьки больше в Москве.

— Верно ли? — не хотел примириться с известием Демидка. — Может, обманули тебя? Может, прячут его?

— Нет, парень, тут уж без обману… — Недобрым огнём засветились глаза стрельца.

— А Лешак где?

— С ним, парень, простись! Приказные — народ цепкий. Что ухватят — не выпустят…

Еле отвязался дядька Михайла от Демидкиных вопросов.

Отошёл Демидка. Задумался. Легка ль задача: узнать, куда царские слуги тятьку дели!

Вечером, как спать легли, подслушал ненароком Демидка разговор дядьки Михайлы с тёткой Марьей. Думали они, что уснул Демидка.

Начала Демидка не разобрал. И вправду задремал. Услышал голос дядьки Михайлы:

— Куда определишь по теперешним временам? Прежде в ученики к любому ремесленнику отдавай. А ныне каждый думает, как самому прокормиться.

— Своди к Фролу на кузнечную слободу.

— Сводить не велик труд, толк был бы…

— А тогда и поглядим, будет толк али нет. Чего зря гадать…

Утром дядька Михайла объявил:

— Будет тебе, ровно девке, попусту вздыхать да охать. Неизвестно, когда с тятькой свидишься. К ремеслу надобно приучаться, хлеб зарабатывать. К Фролу-кузнецу тебя отведу. Мужик он как мужик, не больно хороший, не больно плохой. Чай, помогал отцу в кузне-то?

— Помогал…

— И слава богу, — сказал дядька Михайла, — глядишь, пригодится.

Долго петляли по московским улицам-переулкам… Была стрелецкая слобода, как теперь понял Демидка, на окраине Москвы. А Фролка-кузнец неподалёку от Кремля жил. Издалека услышал Демидка знакомый перезвон кузнечных наковален. А как перешли мост через реку, тут вскорости и двор Фролкин, а за ним дворы других кузнецов.

Родным повеяло на Демидку. Сердце защемило.

Стукнулись было в калитку и отскочили. Два здоровенных пса рванулись к забору. Хрипят, от злобы задыхаются.