Им ничего не запрещалось: хочется – болтайте, хочется – песни пойте. Кормились тем же, разве что не за одним столом: чтоб плебс осквернял трапезу благородных? кошмар! Вино им тоже давали, и горячую воду для мытья и бритья, спали они в одной комнате с благородными, хотя и на полу, но с тюфяками, подушками и даже постельным бельем. Наручники с Гая снимали только чтоб дать ему одеться и раздеться, а когда он однажды непроизвольно отдернул руку, просто активировали ошейник Дана. Гай больше резких движений не делал, лицо стало вовсе непроницаемым. Эх, ну где они берут такую выдержку? Что эльф ни разу не пикнул, хотя и был отделан до состояния пельменного фарша, что Гай даже губу не покривил, а Дан ведь видел багровые полосы от ожогов у него на запястьях. Что затеяла эта боярыня Морозова, эта чертова кукла, экспериментаторша, садистка? Довести опыт до конца и посмотреть, что случается с вампирами на кострах? А с Даном что? Уж теперь вряд ли она ограничится желанием просто его выпороть… И хорошо, если просто повесит…

Ему было по-настоящему страшно. Кончились игры, кончилось романтическое путешествие с приключениями и геройскими подвигами типа спасения эльфа. Начинается суровая реальность средневековья, и судьба отдельно взятого человека никаких правозащитников не волнует. Ну, может, Литы когда вспомнят о смешном «мальчике», чуть не покончившем с собой из-за такой обыденности, как поротая задница. Может, цепляя к платью брошку, сронит слезу милая Дана, покачает головой Мун. Вот кто будет помнить и скучать, так бедняга Шарик. Дракон и так почти не сводил глаз с Дана, клекотал и курлыкал и даже морковке не радовался. Благородные вовсе не пытались их разлучить, хочется обниматься с драконом – валяй, мы и не такие извращения видали.

Однажды Дан рискнул спросить, как их нашли, и один даже снизошел до ответа:

– Не без труда и не без магии. После Изумрудного города стало легче. Как вам удалось пройти Больной лес?

– Повезло, – буркнул Гай, – даже не видели никого. А на желтой дороге нас уже дракон догнал.

Глядя на благородных, Дан невольно задавался философскими вопросами: до чего же может дойти человек… Знали или догадывались, что уготовано Гаю и Дану, но никаких эмоций не испытывали. Велено отыскать и доставить – отыщем и доставим. Велят дровишки в костер подбрасывать – запросто. С пришельца шкуру сдирать – легко. Своего же, так сказать, коллегу вешать – без проблем. Люди? Киборги?

Во внешнем городе такие Дану не попадались. Истребители вампиров были идейные, сынки – нормальные мажоры, жулики и воры – жулики и воры. Живые люди. Эти и правда казались киборгами. Терминаторами. Они даже между собой почти не разговаривали. В программу не заложено, наверное.

Увидев вдали высокую стену города, Дан загрустил. Недолго ждать осталось. Прощайте, свобода и, скорее всего, жизнь. Рыжий «фермерский сын» и высокомерный эльф Алир Риенис. Аль. Впервые встретивший человека, не готового спокойно проехать мимо, когда толпа суд Линча устраивает… Легко быть героем, когда рядом сторожевой дракон и друг-вампир. Ведь проехал бы, кабы Шарик не являл собой мощную поддержку. А может, выкупил бы. Просто – деньгами. Взяли бы без разговоров.

Ничего, дракоша, будешь доброе дело делать, улицы патрулировать с усачами, ловить бандитов, приносить пользу и получать в награду морковку. Шарик подпрыгнул, чтобы лизнуть Дана в лицо, испугал лошадь, и облизанный Дан сверзился с седла в сугроб. Благородные, не выказывая никаких эмоций (хоть бы посмеялись, что ли!), подождали, когда он поймает лошадь и влезет на нее.

В городские ворота они въехали незадолго до закрытия. Шарика там и оставили, и он долго еще рвал Дану сердце, клекоча и высвистывая, пока регистратор фиксировал прибывших в книге. А во вторые ворота, во внутренний город, они въехали молча и без задержек: стражники только алебардами покачали. Страх рос пропорционально количеству света и достиг пика, когда они были предъявлены пред светлые герцогинины очи. И я считал, что у нее глаза зеленые? Ага, как у меня синие.

Герцогиня похвалила своих псов, но даже это не вызвало на их лицах никакого энтузиазма. Дану и Гаю велено было снять теплую одежду, и на сей раз Гая не избавили от наручников, а странным образом разъединили цепочку, и он снимал куртку, звеня кандалами.

Они стояли, дураки дураками, перед толпой кавалеров в цветных колготках и дам с вываливающимися из декольте грудями, и Дан отчаянно трусил и столь же отчаянно завидовал достоинству, с которым держался Гай. В этот раз он не кланялся и не изображал почтение.

– А красив, – заметила герцогиня, вдоволь налюбовавшись тонким лицом Гая. Ага. Красив. Прямо хрестоматийный революционер перед царскими палачами. Декабрист накануне казни. Высокие сапоги, черные штаны, белая рубашка, оковы, вдохновенное… нет, одухотворенное лицо среди тупых рож вырождающейся знати и вообще… Гай, дружище…

Рожи у знати были разные. Равнодушные в основном. Или вяло любопытные. Пресыщенные. Всем, даже зрелищем пыток и казней. Говорят, иные новые русские придумали себе развлечение: в отпуск едут не в Антиб или Куршавель, а живут недельку в хрущевке-однушке, имея в кармане двести рублей. А экстремалы – и вовсе в деревне. Чтоб сортир во дворе, вода в колодце, еще и свет им обрезают для полного осознания полезности ленинского начинания насчет электрификации… Этих бы в такой экстрим. Дамочкам – коров доить, кавалерам – сено косить.

Господи, страшно-то как… кто бы сказал, что спокойный и уравновешенный Данила Лазарцев будет смотреть на феноменально красивую женщину и тревожиться о чистоте своих штанов… В животе бушевало.

– Мы не закончили с тобой, вампир, – нежно проведя рукой по щеке Гая, сообщила герцогиня. – Я хочу посмотреть, как долго ты можешь пробыть в огне. Успокойся, я вовсе не хочу твоей смерти, милый. Идемте во двор. И принесите мне плащ.

Гай не дрогнул и не моргнул. Глаза его явственно отсвечивали красным. Он прошел к костру, сам поднялся по двум ступенькам, терпеливо подождал, пока кандалы застегнут позади столба, чтоб он улететь не мог. Дана подтолкали поближе. Убивать. Этих – только убивать. Деловито резать, как, наверное, резали эльфов их предки. Можно еще шеи ломать. Чтоб просто: хрусь – и душа отлетела прямо к местному заменителю Люцифера. И тошнить потом не будет. Наоборот, появится ощущение правильности. И чувство хорошо выполненного долга. Гай…

На нем сгорела уже вся одежда, вспыхнули тонкие волосы. Сквозь пламя Дан чувствовал его взгляд, потом перестал. Сколько прошло времени? Час? Полтора? Знать ежилась от холода, хотя все были в плащах – слуги позаботились, а Дан не мерз. Он вообще ничего не чувствовал, кроме лютой ненависти. Имей силу эмоции, в радиусе ста метров уже все корчились бы в агонии.

Гай закричал. Страшно, нечеловечески. Дан невольно сделал шаг, и ошейник тут же опрокинул его на землю, вывернув наизнанку не только тело, но и душу. То ли именно это послужило герцогине сигналом, то ли ей надоел однообразный эксперимент, то ли она убедилась в практической несгораемости вампиров, но когда Дан начал воспринимать мир, огонь не горел. То, что было у столба, не было Гаем. Его тело представляло один сплошной багровый ожог. Убивать.

– Вампирчика отвезите домой, – распорядилась герцогиня, – пусть его полечат. Говорят, вампиры хорошие лекари. В качестве компенсации… в качестве компенсации я разрешаю ему в течение года пить свежую кровь вдосталь… и если при этом жертва не умрет, то никакого наказания. Пусть хоть средь бела дня и посреди площади. Если умрет – выпороть. Никаких казней. Мальчик заслужил хорошее питание

Дана потрясло, что Гай держался на ногах. Это напомнило сразу все фильмы ужасов. В терракотовых глазах полыхала боль.

– Ваша светлость, – услышал он свой голос, – ему станет лучше, если он получит свежую кровь сейчас.

Герцогиня задумчиво осмотрела приближенных, бледневших так, будто один только ее взгляд высасывал у них половину крови.

– Вот пусть у тебя и попьет, – решила она. Благородные порозовели. – Я никогда не видела, как это, собственно, происходит. Да сними ты с него ошейник, Люм, куда он денется…