Ударив бородатого мужика рукояткой пистолета в висок, Микки с кряхтеньем присел на колени, устало достал из ножен на поясе простой деревенский пукко и, не особо даже торопясь, просто и буднично его зарезал. Будто поросенка у себя в хлеву заколол.

Над дорогой возник нечеловеческий истошный крик, который быстро оборвался. Мои солдаты, забыв про усталость, кинулись на безоружных обозников, как стая волков. Они бежали, и их били ножами в спину. Они поднимали руки, и тогда их били ножами в грудь или живот…

Кто-то, развлекаясь, вспорол опрокинутому на спину мужику живот, полез туда с ножом, вырезал кусок горячей, истекающей кровью печени и на глазах еще живого колхозника стал с веселым чавканьем её поедать, забавно пуская из уголков струйки смешанной со слюной крови…

Но без стрельбы, увы, не обошлось. Увлекшись избиением бородатых младенцев, мы не заметили, как из-за поворота дороги показалась ладная фигура в полушубке, через плечо которого была переброшена самозарядная винтовка.

Человек уверенно и быстро шел на лыжах, лишь только слегка раскачиваясь из стороны в сторону…

Мгновенно оценив ситуацию, ни секунды не промедлив, человек вонзил в снег лыжные палки, сбросил с плеча оружие, присел на одно колено…

«Тах! Тах! Тах!» — часто загремели выстрелы… И с каждым выстрелом падал один из наших солдат, кто навзничь, кто на бок… Бросив недорезанных обозников, солдаты в панике кинулись спасаться под защиту леса! И вся наша операция повисла буквально на волоске… Положение спас Отрывайнен. Он выхватил из висящего на поясе мешка гранату на длинной ручке, ловко подобрался со стороны подлеска к азартно расстреливавшему убегающих финнов красному лыжнику и швырнул её ему буквально под ноги… Короткий взрыв.

Рассматривая зеленые петлицы на изорванной осколками шинели, Микки злобно сплюнул:

— Проклятый убийца из NKWD! (Судя по всему, это был пограничник из отряда майора Львова, посланный им для установления утраченной проводной связи с группой Котова. Прим. Редактора).

Перехваченная радиокодограмма красных.

«Доношу что 2/146 самостоятельно бросил фронт и прибыл в район расположения 305 СП. Отход 2 бтн произвел не под давлением противника мотивируя тем что батальон не ел четверо суток и не привезли еды на пятые сутки. Направлен для расположения в обороне с задачей прикрыть меня с юга рекомендовал варить хвою и пить отвар разрешил есть лошадей не выполнено уже съели. Прошу дать огонь авиации по переднему краю обороны противника район между ЮВ берегом озера Хатапала озеру Вазинниеми перед передним краем обороны по западному берегу противника для того чтобы прикрытием огня занять прежнее положение опушка леса и не допустить подхода резервов противника с направления развилка дорог. Атака опушка леса безуспешна. С РБ связался по телефону он находится впереди от меня 21 километрах потом связь прервалась радио не получается сильно трещит. Почему нет доставки продфуража четверо суток люди не ели и срочно доставьте мне штадив свежей ветчины паюсной икры и консерв (!) ананасов. Боеприпасы на исходе. Котов Пархоменко»

… Вначале ничего не произошло… Только с лап могучей, столетней сосны, достойной украсить собой на Рождество даже Сенатскую площадь в Хельсинки, в такт мерным ударам топора сыпался и сыпался мелкий, как мука, снег… Потом лесная красавица вдруг дрогнула, застонала, совсем как человек, не желая умирать… медленно, как во сне, накренилась, и с протяжным стоном, обрушивая вниз белоснежные лавины, рухнула на дорогу…

Одновременно с другой стороны крест-накрест ей, с треском ломая ветви, рухнула огромная корабельная сосна. Деревья умирали, как финские солдаты, одно за другим, своими телами напрочь перегораживая дорогу.

Со всех сторон, слева и справа, слышался мерный стук топоров и взвизг пил, орошающих снег желтыми мелкими опилками.

Микки, радостно чувствующий себя в привычной ему обстановке лесосеки, метался от одного дерева к другому, показывая, советуя, поминутно упираясь в стволы плечом и оттаскивая за шиворот особо неумелых горожан, чтобы они не попали часом под рушащийся комель.

Я нервно прохаживался взад и вперед перед завалом, посматривая, как приданные нам саперы из седьмого отдельного саперного взвода быстро и тщательно его минируют… Осталось только выбрать позиции для стрелков, вооруженных пистолетами-пулеметами «Суоми», которые будут прикрывать минное заграждение на подступах к завалу.

Внезапно я остановился, как вкопанный. На востоке, куда я послал вторую роту под командованием скучного и нудного, похожего на страдающего хроническим геморроем бухгалтера, которым, собственно, он и был до войны, фенрика Карла Лоусто, поднимался густой черный дым.

Peijakas sentään! Говорил же я ему, когда он, сверкая круглыми очками, усаживался в трофейные, освобожденные от прессованного сена сани: не поднимай раньше времени тревоги! Дай нам завал сначала соорудить. Так нет. Хоть кол ему на голове теши…

Да еще и нагло спросил меня, рыбья морда: а что ему делать с лазаретом красных? И что я ему должен был ответить, по-вашему? Сверни, мол, Гаагскую конвенцию в трубочку и засунь её себе в дупло? Поступай, говорю, как тебе твоя совесть велит… Так он зачерпнул с обочины горсть снега, протянул мне и говорит: Умойте себе руки, господин капитан! Как Понтий Пилат!

Вот ведь идиот. Не зря о нем идет такая слава по всему батальону…

… «Красная» лошадка, все так же, на манер нашего Сивки, помахивая хвостом, бодро рысила по дороге, периодически всхрапывая и косясь налитым кровью глазом на следы, оставшиеся после прохождения второй роты.

Вот опрокинутый на бок фордовский грузовичок (ГаЗ-АА. Прим. Редактора), из открытой кабины свисает что-то лохмато-красное, которое клюет взлетевшая при нашем приближении ворона…

Вот удушенный куском телефонного провода, прикусивший выпученный сизый язык связист, прикрученный к стволу дерева, провожает нас мертвым взглядом…

Вот на перекрестке стоит, вкопанный по пояс в снег, пробитый насквозь, как копьем, обломанным дорожным указателем регулировщик…

Видно, моя идея с переодеванием в шинели убитых русских обозников сработала целиком и полностью.

Но пограничный кордон всё приближается и приближается, и вместе с ним приближается огромный черный столб дыма… Наконец, вдруг появляется и запах! Совершенно неожиданный здесь аппетитный запах поджаренного на гриле люля-кебаба!

Дорога сворачивает за поворот и возница натягивает вожжи…

Перед нами большая поляна на берегу круглого, как блюдце, лесного озера… На берегу длинный кирпичный дом с острой, покрытой черепицей крышей. Над высоким крыльцом бессильно повис белый флаг с красным крестом.

На дороге, возле поднятого шлагбаума и деревянной полукруглой арки с надписью «Tervetuloa Suomi!» жарко горят пять или шесть трехосных грузовиков, с огромными лопнувшими от жара цистернами вместо кузова.

На левой и правой опорах арки распяты обнаженные женские тела, почему-то бордово-красного цвета… а слева и справа от них огромные дымящиеся кучи, от которых исходят струи пара, дыма и от которых несет ароматным запахом жареного мяса…

Кучи содрогаются, мелко подергиваются, лениво шевелятся… временами тихо и жалобно стонут…

Гуманный хельсинский бухгалтер не дал солдатам мучить медсестер и издеваться над ранеными! Он приказал привязать схваченных женщин к арке и обдать их крутым кипятком. А русских раненых фенрик велел вынести из здания, свалить в кучи… Облить бензином из захваченных бензовозов и поджечь. К сожалению, бензин прогорел слишком быстро… И русские умерли не все и далеко не сразу…

Потрясенный, я смотрел на всё это, а мой Микки только судорожно гонял по щекам желваки:

— Образованный, чо… оне, в очках, все такие…

— Русские! Спасайтесь!! Русские идут!! — раздался истошный крик. К нам, со стороны русской границы, быстро приближался отряд лыжников, с зеленой окантовкой красных звезд на буденновках.

Микки одним рывком развернул сани, вскочил в них и начал яростно нахлестывать лошадку. Бежать, только бежать…