— Рот фронт, товарищ учитель! Давай, проходи, там тебя уже давно ждет…, — и мотнула своей шестимесячной завивкой в сторону директорской, обитой черным дермантином двери.
— Кто меня ждет-то?
— Конь в пальто!
— В каком еще пальто? — несказанно удивился я.
— В кожаном!
И вправду.
В кабинете Петровича, на стоящем у стены диване с высокой деревянной спинкой, на котором обычно закатывали глаза в ужасе от предстоящей порки (увы! к сожалению, только моральной! А так хотелось бы иной раз…Ну хоть линейкой по ладошкам! ещё хорошо коленками на горох поставить, под образа, на часочек…) прогульщицы, двоечницы и прочие отпетые хулиганки, теперь расселся мордатый тип в действительно, хромовом черном пальто…
Его мокрая, разумеется, тоже черная же широкополая касторовая шляпа лежала на краю двухтумбового, крытого зеленым бархатом дубового директорского стола, по слухам, притащенного в гимназию революционными матросами с самого Певческого моста (там до Октябрьского Переворота размещалось Министерство Иностранных Дел Империи. прим. переводчика).
— А! Здравствуйте, Валерий Иванович…Вот, с Вами хочет поговорить товарищ…
— Лацис. — угрюмо представился незваный гость.
— Товарищ Лацис… из Органов.
— Из каких органов? — тупо переспросил я своего директора.
— Из Внутренних. — «Вот уж действительно, хуже татарина!» — невольно подумалось мне.
— Ну, я пойду? — как-то робко, не похоже на себя, спросил гостя наш всегда грозный директор. В ответ гость чуть кивнул своей до синевы бритой наголо головой, от чего по ней скользнул электрический блик.
Когда директор, осторожненько прикрыв за собой двойные двери, оставил на наедине, товарищ Лацис с неуловимой змеиной грацией перетек за директорский стол, уверенно, по-хозяйски открыл роскошный кожаный бювар, подаренный вскладчину Петровичу на пятидесятилетний юбилей, достал из него лист писчей бумаги номер два, взял из высокого малахитового стакана химический карандаш и пододвинул все это на мой край стола:
— Присаживайтесь по удобнее, Владимир Иванович. И давайте, не торопясь, подробненько, опишите ваши контрреволюционные действия.
— Никаких контрреволюционных действий я не вел., — К счастью, мой голос почти и не дрогнул. — И ничего я писать не буду! И вообще, вы сами-то кто будете?
— Вам же сказали — я из Органов. Внутренних! — внушительно произнес Лацис, слегка удивившись моей тупости. Два раза ему представляться пришлось!
— Внутренние органы, они ведь разные бывают… Печенка там, селезенка, прямая кишка опять же…, — плоско пошутил я, испуганный собственной наглостью.
— Ты что же, вражина, наши славные Органы задницей считаешь?! А работники Органов тогда — кто?! — как Лацис оказался рядом со мной, я так и не понял. Вот, ведь только секунду сидел напротив меня за столом — и вот его желтые тигриные глаза смотрят мне прямо в душу…
— Какой я тебе вражина?! — еще больше, до цыганского пота, испугался я. — Я советский человек! И НЕ СМЕТЬ со мной разговаривать в таком тоне!
— А то что будет? — с интересом спросил меня мигом отстранившийся чекист.
— Уебу стулом., — доверительно сообщил ему я, сам при этом замирая от смертного ужаса.
— Ишь ты какой… Смелый, да?
— Какой уж есть. — пробурчал в ответ я.
— Н-ну ладно… смелый. У Колчака служил? — резко спросил мой визави, точно нож под ребро воткнул.
— Да. — глухо и стыдливо буркнул я в ответ, будто был на приеме в кабинете венеролога.
— Где, сколько времени? («Будто сами не знают!» — пронеслось в голове).
— В технической приемочной комиссии…
— Чего же ты там принимал, белячок? Водочку или коньячок?
— Гаубицы, системы «Виккерса», калибра 234-мм. Месяц всего и пробыл.
— А потом?
— А потом всю дорогу уже у наших…у красных, то есть.
— Почему же ты к нашим перешел?
— Да так. Личное…(«Конечно, личное. Там, в Читинской пробке, девицы из Императорского Воспитательного общества эвакуировались да застряли, в том эшелоне…девицы, да. Двенадцать, тринадцать лет, может, больше? Да господам офицерам, освиневшим от ректификата, сие было все равно, сколько тем лет от роду. Пришлось вмешаться. Семь пуль в нагане, минус три благородных золотопогонных господ офицеров… Перейдешь тут. Зато девки уцелели.»)
— Личное, значит… — прищурился недоверчиво Лацис… — В РККА ты где служил?
— В ТАОНе. (тяжелая артиллерия особого назначения. прим. переводчика).
— Уволен почему? («Ну чего он мне душу мотает? Возьми моё личное дело, да почитай!»)
— С маршалом Тухачевским покойным я поспорил…
— И о чем же?
— Да он ху… всякую ерунду на трибуне нести начал. Про пушки безоткатные, про пушки универсальные, про полигональные снаряды…
— А ты?
— Да что я…встал и сказал — что с полигональными снарядами на Волковом поле (русский артиллерийский полигон. Прим. Переводчика) игрались тридцать лет еще при старом режиме и все без толку, а универсальная пушка — это смесь ужа и ежа, а…короче, навалились гурьбой, сорвали с меня петлицы и определили сначала на кичу, а потом уж в лазарет. Нашли у меня какую-то эпилиптоидную психопатию (наш консультант, врач-психиатр проф. Яалло Суурманенн, исследовавший представленную нами рукопись, этот диагноз полностью подтвердил. Прим. Редактора).. а потом в запас уволили.
— О как! А как вы себя сейчас чувствуете? — с видимым интересом спросил меня Лацис.
— Хорошо. Жалею только, что Тухачевского, разбившегося на аэровагоне (автомотриса с авиационным двигателем и толкающим воздушным винтом. Разработана в Германии проф. Юнкерсом, испытывалась в Советском Союзе. При известной катастрофе аэровагона вместе с Тухачевским погибли несколько высокопоставленных советских политических деятелей, включая Артема (Сергеева), Павлуновского, конструкторов Яковлева и Бекаури. прим. переводчика), кремировали да в кремлевской стене погребли… — сварливо отвечал ему я.
— Почто так? — искренне удивился чекист.
— Да если бы он в могиле лежал, я бы ему на могилу бы насрал. А так очень высоко, не достать! — с сожалением покачал головой я.
— Нет, ну ты точно псих… Органы ты не боишься, могилы обсираешь…, — непонятно чем восхитился Лацис и решительно встал из-за стола — Ну, собирайся.
— Мне… с вещами? — мой голос предательски дрогнул. Чуть-чуть..
— Ага. С вещами и на выход.
Когда я, с руками, привычно скрещенными позади, выходил на покрытый летящим косо снежком школьный двор, Наташа подбежала ко мне и отчаянно схватила за рукав моего «семисезонного» пальтишка на рыбьем меху:
— Владимир Иванович! Куда это Вы?
— Бог его знает, девочка! Может, в Большой Дом на Литейный, а может, прямо в Кресты…
— Я Вас буду ждать!! Я Вас обязательно буду ждать…
2
Легко обогнав зазвеневший на повороте краснобокий трамвай с двумя прицепными вагонами, черная как ночь «эмка» взвыла мотором и еще наддала… Господи, куда мы так торопимся, прямо как на пожар? Как голый в баню… Добро бы, а то ведь в тюрьму!
Эх, эх…дурак я, дурак! Расслабился, рассопливился. Классовая борьба, меж тем, как видно опять обострилась, на манер застарелого люмбаго …
Ни чему меня жизнь не учит!
Вот в прошлый раз, когда я под «Весну» попал… в смысле, не под время года, а под операцию по очистке нашего Города от бывших офицеров…
Вызвали меня на Литейный — а я и пришел, такой весь из себя в шелковой полосатой безрукавке, белых брюках и теннисных туфлях…На Острова (Кировские острова — место отдыха ленинградцев. Прим. Переводчика) я прямо от туда ехать собирался, выходной ведь у меня был! Так в этих туфлях я потом до самого СЛОНа и доехал! (Соловецкий Лагерь Особого Назначения, один из самых страшных островов «Архипелага» GULAG.. Так что на остров автор рукописи в какой-то мере все же и попал. Прим. Переводчика).
Нет бы чтобы держать под рукой ДОПРовский (Дом Предварительного Заключения. В Советской России тюрем нет. Прим. Переводчика) чемоданчик со сменой белья, зубной щеткой (а лучше взять их две! А то, не дай Бог, уронишь щетку на пол, а ведь поднимать её и зубы потом ей чистить — западло! (смысл слова неясен. Прим. Переводчика) А где щетку потом взять? В лабазе щеток просто не бывает…), зубным порошком, мылом, мочалкой, полотенцем, сухарями…папирос надо взять, ну например, «Ира», россыпью…хоть я не курю, а на обмен сгодится! Ну, там иголку, нитки — может, цирики (монгольские воины. Почему данное слово употреблено автором в настоящем контексте, не ясно. Прим. Переводчика) иголку на «вокзале» не отныкают? Кто знает, какие сейчас у нас «дома» веяния…Бывает и так, и этак… Тапочки еще хорошо «домашние» взять… Черт, да ведь я даже газетку свежую сегодня не прочитал! Вот, зайду я нынче в хату, а постояльцы — бродяги меня и спросят, что нового в стране и мире? И что я им расскажу? Что соседская кошка давеча у меня в шкафчике кухонного шифоньера окотилась, причем все котята оказались разных цветов?