Раненый Адальберто помог Виктории освободиться от пут и прошептал:

— Я умираю… А ты — беги. Они могут нагрянуть сюда… Я любил тебя, Виктория!..

— Нет, не умирай! — закричала она, но глаза Адальберто закрылись, и смертельная судорога свела его тело.

Виктория заметалась вокруг него, не зная, что делать. Внезапно помутившееся сознание толкало ее обратно — к дому, к Хулиане, к ребенку, которого надо спасать. Но и оставить Адальберто у нее не было сил. Наконец она нашла, как ей казалось, разумное решение.

— Подожди меня здесь, — сказала Адальберто, не понимая, что он мертв, — я побегу к нашему сыну. А потом мы с Хулианой вылечим тебя!

Но на месте своего дома она обнаружила лишь пепелище и мертвую Хулиану.

Истошный крик вырвался из груди Виктории. Не помня себя, она стала рвать волосы на голове. И не сразу узнала Браулио, подъехавшего в тот момент к ранчо.

— Боже мой! Какая беда! — говорил он. — Бедная Хулиана!.. Но, слава Богу, вы живы, госпожа. Я увезу вас отсюда.

— Они убили моего мальчика, моего сына! — зарыдала Виктория, припав к груди своего верного слуги. — Они убили моего мужа Адальберто!..

Браулио отвез ее в «Эсперансу», но безумие, овладевшее Викторией, не давало ей покоя и гнало невесть куда. Под покровом ночи она покинула имение, никем не замеченная, и устремилась в глухую степь.

Глава 18

Поднятый по тревоге отряд бойцов под командованием капитана Муньиса скакал туда, где горели ранчо и гибли ни в чем не повинные люди.

По дороге им встретился обоз, везущий раненых бойцов, и среди них Энрике узнал своего друга Хименеса.

— Ты будешь жить! Росаура тебя вылечит! — сказал он Хименесу, но тот слабым голосом пробормотал:

— Мы в раю?

— О чем ты, друг? Мы живы!

— Но разве ты не погиб? — спросил изумленный Хименес. — Я сам слышал это от генерала и сказал сеньоре Марии…

— Боже мой, она тоже об этом узнала! — ужаснулся Энрике.

— Да, бедняжка потеряла сознание, когда услышала про твою гибель.

— Ладно, Хименес, поговорим обо всем потом, — сказал Энрике. — Я должен торопиться. Меня ждет бой.

Поцеловав Хименеса в щеку, он поскакал дальше и вскоре наткнулся на труп Адальберто.

— Какое несчастье! — повторял Энрике, копая могилу для человека, который был его другом. — Адальберто! Как же так?.. Проклятые дикари!..

Приказав солдатам сколотить деревянный крест, он сам вырезал на нем имя и фамилию покойного. Затем, молча постояв у холмика, над которым высился крест, двинул свое войско дальше.

Путь их пролегал через «Эсперансу», и Браулио сразу же узнал капитана Муньиса.

— У нас такая беда! — бросился он к капитану.

— Теперь вы будете защищены, — сказал Энрике.

— Но мертвых уже не воскресить, — вздохнул Браулио. — Хулиана погибла, и сеньор Адальберто!..

— Да, я знаю, — тоже вздохнул Энрике. — Я сам его похоронил.

— Хорошо, хоть я успел спасти госпожу, — продолжил Браулио, и Энрике взволнованно воскликнул:

— Мария здесь?

— Нет, капитан. Я говорю о сеньоре Виктории. Индейцы убили ее ребенка и мужа — сеньора Адальберто.

— Вот, значит, как? — в раздумье произнес Энрике, — Виктория и Адальберто… Отведи меня к ней, Браулио.

— Да, конечно, — засуетился тот, — только вы будьте поосторожней с нею. Она не в себе. Я боюсь за ее рассудок.

Однако войдя в комнату Виктории, они ее там не обнаружили. И во всем — имении не нашли ее.

— Что же с нею теперь будет? — плакал, не стыдясь своих слез, Браулио. — Нельзя было оставлять ее одну!.. Что я скажу сеньоре Асунсьон? Не уберег я молодую госпожу, не уберег!..

Энрике велел солдатам прочесать окрестности, но Виктория уже ушла слишком далеко от имения. Безумие вело ее к тому месту, где она оставила Адальберто. И, увидев свежую могилу, она не сразу поняла, кто здесь захоронен. Долго вглядывалась в буквы, вырезанные на кресте, и не могла сложить их в слова.

Наконец ее сознание чуть-чуть прояснилось, она прочитала надпись на кресте. С плачем бросилась обнимать сырой земляной холмик, причитая над своей несостоявшейся любовью и не видя никакого просвета в будущем.

Обессилев от рыданий, долго еще лежала Виктория рядом с могилой Адальберто, а затем встала в полный рост.

— Прощай, мой дорогой друг, — вымолвила она потрескавшимися губами. — Какой-то добрый человек похоронил тебя здесь. А где мой сын? Где наш маленький Адальберто?.. Господи, почему Ты так жесток со мной? Почему не дал мне хотя бы взглянуть на него в последний раз? Никогда Тебе этого не прощу! Слышишь, никогда!

Послав это страшное проклятие Всевышнему, она вновь побрела по степи — без цели, без дороги, пока не прибилась к пьяным бродягам, которые напоили ее вином и согрели у своего костра.

А затем один из них увел захмелевшую, полубезумную Викторию в придорожную хижину и воспользовался этой нечаянной добычей по своему разумению.

Горько заплакала Асунсьон, приехав с Шанке в «Эсперансу» и узнав, какая беда свалилась на ее любимую племянницу.

— Бедная Виктория! Она была беременна… Вот почему они с Хулианой ушли. Ты теперь все понял, Шанке? Они не хотели мешать нашему счастью. А я!.. Я… Слепая дура! Не почувствовала, как нужна Виктории. Где она теперь?

Прощаясь с безутешной Асунсьон, Энрике клятвенно пообещал ей, что отомстит виновным за содеянное зло.

— А вы знаете, кто во всем этом повинен? — бросила ему в сердцах Асунсьон, и эти ее гневные слова долго еще звучали в ушах Энрике.

Вернувшись в свой форт, Энрике еще успел проститься с Хименесом, который умер у него на руках.

— Прости, я не сумела его спасти, — сказала горестная Росаура.

— Не казни себя, — обнял ее Энрике. — Не ты повинна в том, что гибнут люди, что я потерял сразу двух своих друзей, что молодая женщина, девочка, которую я знал веселой и жизнерадостной, обезумела от горя и бродит где-то по степи… Господи, что же мы все натворили? Когда придет конец этому кровопролитию?!

Для Гонсало наступили весьма ответственные дни. Он ни на шаг не отходил от Марии, боясь упустить момент родов. И когда они, наконец, начались, решительно приступил к осуществлению своего изуверского плана.

Прежде всего, ему надо было выставить из дома тестя — под любым предлогом. И он сказал Мануэлю, что того будто бы вызывает к себе депутат Байгоррия.

— Но не могу же я сейчас оставить Марию, — возразил Мануэль.

— Не волнуйтесь, Доминга уже пошла за доктором, — успокоил его Гонсало. — А Байгоррии я пообещал, что вы приедете к означенному часу.

Обязательный Мануэль не мог подвести зятя и поступил в соответствии с расчетом Гонсало — уехал, доверив дочь ее опасному супругу.

Доминга же не дошла до доктора Падина: по дороге на нее напали бандиты и, ударив тяжелым предметом по голове, оттащили старую няньку в глухое место.

А тем временем в доме Оласаблей появилась повитуха Рамона и, передав Гонсало завернутую в одеяльце дочь Маргариты, занялась роженицей.

Гонсало с нежностью глядел на девочку, говоря ей:

— Клянусь, ты будешь богата и счастлива. Я, твой отец, не пожалею для этого сил. Никого не пощажу, только бы ты, моя доченька, была здорова и жила в роскоши. Потерпи немножко, скоро я представлю тебе твою маму.

Он старался не слушать, как за стеной стонала и кричала Мария, как мучилась она, рожая другого ребенка, отцом которого тоже был Гонсало. Того, другого, ребенка он считал чужим и недостойным жить на белом свете. Головорезы Бенито затаились наготове, ожидая только сигнала от дона Линча.

Марии же, по плану Гонсало, отводилась другая роль: он великодушно даровал ей жизнь — в обмен на то, что она, именно она, вырастит его дочь. Единственную, как он полагал, его дочь.

А между тем в соседней комнате Рамона уже приняла на руки младенца, рожденного Марией. Это была тоже девочка — хорошенькая, похожая на мать, беззащитная.