Когда Толедо почувствовал себя лучше, Энрике, наконец, получил возможность отправиться в Санта-Марию.

— Я могу проводить вас с мальчиком до города, — предложил он Росауре, но она отказалась покидать форт.

— Мое место — среди этих людей. Я живу тут уже пять лет после гибели мужа. Спасибо вам за все. Вы спасли мне жизнь, и я вас никогда не забуду.

— Прощайте, Росаура, хранительница форта! — сказал ей Энрике и погнал лошадь во весь опор, желая как можно скорее добраться до Санта-Марии.

Давно уже прошло то время, когда управляющий Вирхилио пытался игнорировать новую хозяйку имения. Постепенно Асунсьон удалось смирить его строптивый нрав, и Вирхилио вновь занялся своими делами, которых в «Эсперансе» было предостаточно. Основной доход имению всегда приносило коневодство, но с приездом Асунсьон здесь стали делать упор не на численность, а на породистость лошадей, что позволило получать гораздо большую прибыль.

Теперь основу табуна составляли самые лучшие — крепкие и норовистые кони, скупленные у индейцев, и потомки этих степных красавцев, выращенные в «Эсперансе», очень высоко ценились на рынках Америки и Европы.

Однажды, когда Асунсьон вышла взглянуть на новую партию молодых необъезженных лошадей, приведенных в имение индейцем, она узнала в статном табунщике своего давнего друга Шанке. В детстве у нее была трогательная дружба с индейским мальчиком, о котором она сохранила добрые воспоминания на всю жизнь.

— Ты не узнаешь меня, Шанке? — спросила взволнованно Асунсьон.

— Как я могу не узнать вас? — ответил он, тоже волнуясь. — Вы Асунсьон.

— Тогда почему ты ведешь себя так, будто мы не знакомы?

— Я простой индеец, ваш слуга. А вы — сеньора, хозяйка имения.

— Для меня ты, прежде всего, друг, которого я любила в детстве. Пойдем в дом, расскажешь, как жил все эти годы.

— Вряд ли это будет удобно, — смутился Шанке. — Люди могут плохо о вас подумать.

— Их мнение меня не интересует, — сказала Асунсьон, строго взглянув на Вирхилио. — Я вольна привечать моих друзей, как сама того хочу.

Вирхилио ее заявление явно не понравилось: он ненавидел индейцев и считал, что им нельзя доверять ни в чем.

Тем не менее, Асунсьон и Шанке провели несколько часов вместе, вспоминая детство и рассказывая друг другу о своей взрослой жизни. Время беседы для обоих пролетело незаметно, и Асунсьон попросила Шанке задержаться в имении:

— Поможешь объездить лошадей, ну а главное — я просто не хочу расставаться с тобой так скоро.

Однако к вечеру в «Эсперансу» заглянул владелец соседнего ранчо, привезший из Санта-Марии важные для Асунсьон новости:

— Сеньора Мария вместе с мужем вернулась из Лондона, а у сеньориты Виктории на днях состоится помолвка.

Асунсьон поблагодарила соседа за сообщение и тотчас же собралась ехать в город, упросив Шанке не покидать «Эсперансу» до ее возвращения.

Гонсало не терял надежды скомпрометировать Адальберто в глазах дона Мануэля и тем помешать своему незаконнорожденному брату жениться на Виктории.

— Этот человек — проходимец, — уверял Гонсало тестя. — У него нет ни состояния, ни хорошей профессии. Обыкновенный бродяга, вознамерившийся обеспечить свое будущее за счет Виктории.

— Нет, ты не прав, — спокойно возразил Мануэль. — У Адальберто процветающее дело в Альто-Валье, которое он унаследовал от матери. К тому же все эти годы он всячески поддерживал Викторию и не раз доказал, что является настоящим другом. Да и твой отец, дон Федерико, очень уважает Адальберто.

— Я знаю, как Гутьеррес умеет втереться в доверие к порядочным людям, — хмуро молвил Гонсало, поняв, что ему не удастся убедить дона Мануэля.

А тот в свою очередь буквально ошеломил Гонсало неожиданным предложением.

— Я уже стар, — сказал Мануэль, — мне трудно управляться с делами, и я хотел бы постепенно передать их тебе. Надеюсь, ты не откажешься?

Разумеется, Гонсало не мог отказаться от такого подарка! Ведь он с самого начала только и мечтал о том, как бы прибрать к рукам весь капитал дона Мануэля. И теперь, когда перед ним открылись столь заманчивые перспективы, он тем более не мог допустить, чтобы Адальберто стал членом семьи Оласабль.

Отправившись к отцу, Гонсало открыто потребовал от него поставить на место Адальберто, запретив тому жениться на Виктории.

— Хватит того, что он просадил все наши деньги! — возмущенно говорил Гонсало. — За три года пустил на ветер целое состояние! Ведь у тебя, как мне стало известно, дела идут из рук вон плохо.

— Да, мне в последнее время не везло в делах, — ответил ему дон Федерико. — Но это лишь потому, что я стал стар, а ты уехал, решил жить самостоятельно. И единственным человеком, который выручил меня в трудную минуту, помог деньгами, — был Адальберто! Он буквально спас меня от банкротства.

— Как же низко вы пали: просить помощи у какого-то бродяги! — заметил на это Гонсало,

— Адальберто — не бродяга! И поступил он — как настоящий сын. В отличие от тебя…

— Ну да, запретный плод вашей любви, он вам дороже, — язвительно усмехнулся Гонсало.

— Не надо издеваться над тем, что было в прошлом и чего нельзя исправить, — сказал дон Федерико. — У меня — два сына, и обоим есть за что меня упрекнуть. Поэтому я и делаю все, чтобы хотя бы в дальнейшем вы оба были счастливы и не враждовали между собой.

— Нет! Никогда я не признаю этого проходимца своим братом! — кипя от гнева, воскликнул Гонсало. — А если вы не отговорите его от помолвки с Викторией, то мне придется открыть всем вашу тайну. За грехи молодости надо платить!

Оставив отца размышлять над этой угрозой, он отправился к жене, которую тоже надо было настроить против Адальберто.

Однако и тут надежды Гонсало не оправдались: Мария горой встала на защиту Адальберто, говоря, что он всегда был надежным другом и она рада, что Виктория в него влюбилась.

А вот намерение дона: Мануэля передать все дела зятю огорчило Марию, о чем она прямо сказала не только отцу, но и Гонсало.

— Ты не веришь в мои предпринимательские способности? — с обидой и злостью спросил Гонсало.

— Меня пугает твое непомерное тщеславие и страсть к деньгам, — честно призналась Мария. — Боюсь, как бы предложение отца не вскружило тебе голову, и ты вновь не пустился в весьма рискованные предприятия.

Гонсало грубо оборвал ее, сказав, что это не женское дело — совать нос в финансовые вопросы семьи. Мария тоже не осталась в долгу, защищая свое достоинство, и впервые за три года между супругами Линч возникла серьезная размолвка.

— Ты — холодная, бездушная кукла! — не желая больше сдерживаться, обвинял жену Гонсало. — Все эти годы я пытался пробиться к твоему сердцу, к твоим чувствам, но ты, кажется, вообще не способна на любовь!

— Ничего ты обо мне не знаешь! — вырвалось у Марии, о чем она тотчас же пожалела, потому что Гонсало сразу ухватился за ее слова:

— Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, что любишь другого?

— Оставим эти никому не нужные разговоры о любви, — с досадой произнесла Мария. — Будем жить, как жили до сих пор…

Но Гонсало не был удовлетворен ее ответом и решил проверить свои подозрения, использовав для этого бесхитростную Домингу.

— Ты лучше всех знаешь Марию, — подкатился он к старой няньке, — посоветуй, что я могу для нее сделать. По-моему, Мария несчастна со мной, а я готов отдать все, только бы она улыбалась.

— Будьте с ней поласковей, любите ее, балуйте как ребенка, — только и могла подсказать Доминга.

— Да, все это я знаю. Но как сделать, чтобы она забыла того, другого?

— Какого другого?

— Тебе же известно, что она была влюблена. Мне это тоже известно, — продолжал блефовать Гонсало. — Как стереть его образ из памяти Марии?

— Это дело прошлое, сеньор. Несбывшаяся мечта сеньориты и солдата, — тяжело вздохнула Доминга. — Постарайтесь забыть об этом. Как постаралась она, когда вышла за вас замуж.