— Кто желает сказать?

Раздался чей-то визгливый голос:

— Ведьма!

И потух. Зато в ответ позвучал весёлый бас:

— Этот виконт от рождения импотентом был, поскольку на женщин у него не встаёт, а только на детские попки!

Толпа восторженно загоготала, но герольд вскинул руку:

— По обычаю древнему предлагаю спасти девку. Спрашиваю в первый раз — Кто желает взять её в жёны?

Мгновенно воцарилась тишина, слав наклонился к последовавшему за ним солдату:

— Почему все молчат?

— Взявший её в жёны сам может стать рабом. Либо должен будет возвести её в титул, а это стоит не меньше двух тысяч денье[50].

— Понятно…

Между тем герольд вновь крикнул:

— Спрашиваю вас второй раз, кто готов взять её в жёны?

И вновь тишина. Стоящая на помосте девушка качнулась, и до этого бледное лицо стало совсем, как мел… Герольд открыл было рот, собираясь закричать в третий раз, но тут сверкнул меч, выхваченный из ножен, и спокойный голос произнёс:

— Я.

Разодетый хлыщ даже качнулся от неожиданности:

— Что — я?

— Я, рыцарь Дар фон Блитц, готов взять эту грязную девку в жёны.

Герольд хитро прищурился:

— Известно ли тебе условие, рыцарь фон Блитц?

— Две тысячи денье? Конечно. Где и когда?

— Здесь, и сейчас.

Герольд заулыбался — у неизвестного спасителя ничего нет. А такая сумма должна занимать немало места. Но рыцарь, судя по имени, германец, спокойно открыл сумку своего седла, немного покопался в нём и вытащил нечто, от чего у тех, кто увидел, точно так же открылись рты, как и некоторое время назад в Святой Земле…

— Мне за него давали сто пятьдесят тысяч динариев. Какой титул я могу приобрести для этой девушки?

— А… Ва… А…

Дар одним могучим прыжком оказался на помосте, оттолкнул палачей, и когда ведьма начала падать, лишённая их поддержки, подхватил славянку на руки, и точно таким же прыжком оказался вновь в седле. Обернулся:

— Все условия соблюдены, герольд?

— Д-да…

— Сдачу принесёшь в командорство Ордена тамплиеров в Ла-Рошели.

Тот взмолился, едва не упав на колени:

— Но у города нет таких денег!

Дар усмехнулся:

— Тогда город будет у меня в долгу.

И тронул своего жеребца к ожидающим его тамплиерам. Шагом соскочил с коня, перед ним предупредительно отдёрнули полог тента, и он бережно уложил её на постеленную там солому, на которой все отдыхали по очереди, поскольку двигались практически без перерыва. Потом обернулся к сопровождающим его воинам и тихо, едва слышно произнёс:

— А теперь уносим ноги, и быстрее…

…Только оказавшись за городскими стенами слав успокоился, до этого непрестанно торопя своих спутников. Фон Гейер не выдержал:

— С какой стати ты так спешишь? Ведь всё по закону!

Дар хитро прищурился и показал назад, остановив своего жеребца:

— Слышишь?

Все тоже остановились — за стенами Пуатье набирал силу рёв толпы…

— Это ещё только начало — сейчас они камешек делить начнут между городом и сеньором…

Тут уж рассмеялся даже Брат Бонифаций… Но Алекс показал подбородком на повозку:

— А она? Что с ней?

— Ты же слышал — она с Руси. Только имя какое то не такое. Наверняка уже здесь перекрестили. Значит, землячка. А помочь земляку — святое дело.

— Это я понимаю. Тут другое — ты пообещал взять её в жёны перед городом, а значит, что по прибытии в Ла-Рошель тебя обвенчают. Ибо мы обязаны показать судье в Пуатье, что таинство было свершено, иначе нас обвинят в ереси и пособничестве ведьме.

Слав посерьёзнел — как то в порыве благородства он об этом не подумал. Потом отчаянно махнул рукой:

— Ладно. Согласен…

А чего бояться? Брак по обычаям Распятого в Державе уж точно не признают. Так что… Но вообще надо помочь девчонке — всё-таки, хоть и седьмая вода на киселе, а своя… Спрыгнул с коня, зацепил поводья за крюк, вделанный в доски повозки, сам забрался внутрь и оттуда махнул рукой, мол, поехали. Тамплиер пожал плечами — сам решил, тебе и разгребать… Слав осторожно откинул лохмотья с ног девушки — мать моя… Похоже, испанские сапоги или тиски… А здесь — точно калёное железо. Скоты! Звери! Едва не зарычал от бешенства, но сдержался. Полез в свои сундучки, достал мази, стал обрабатывать. Очень осторожно, бережно. Смывал грязь, накладывал чистые тряпицы с лекарствами, забинтовывал. Закончив, хотел перейти выше, но вдруг наткнулся на настороженный взгляд зелёных глаз. Молча протянул руку, сдёрнул с тюка плащ, прикрыл её ноги, потом взял левую руку, снова прошипел нечто неразборчивое — хуже дикого зверя эти франки и слуги Распятого… Опять началась кропотливая работа: промывание, наложение тряпиц с лекарствами. Девушка охнула, когда телега качнулась — уж спина то точно исполосована… А он её, естественно, прямо на раны уложил…Вот балда!

— Эй, перевернись на живот, надо твою спину в порядок привести.

— Ты — русич?

Чуть не треснул себя по лбу — машинально, забывшись, обратился к ней на родной речи, как то расслабился, узнав, что она с Руси… Отрицательно мотнул головой, и увидев, что та сжалась, уже не таясь, пояснил:

— Слав я. Одного корня мы люди.

— Слав? Не слыхала…

— Свой я. Не бойся. Сейчас тебя подлечим, а потом к нашим отвезём. Кстати, почему тебя Франциской назвали?

— Ладога я. Это их поп меня так окрестил.

— Понятно. Ладно, Ладога. Всё плохое для тебя закончилось…

…Когда он закончил обрабатывать исполосованную плетьми спину, на которой не было живого места, и прикрыл её вторым плащом, она повернула к нему голову и спросила:

— А ты действительно на мне женишься?

— По их обычаю? Да.

— И ладно.

Опустила свою головку на скрещённые перед собой руки и вдруг мгновенно уснула. А Дар прислонился к стенке повозки, глядя на укрытое алыми плащами девичье тело, на котором не было живого места от пыток и избиений, и задумался…

Глава 14

Добрыня молча смотрел на тяжёлую серебряную княжескую гривну, лежащую перед ним на столе. Тяжёлую не потому, что весила она не мало мама по себе. Тяжёлую, потому что ответственность возлагала на своего обладателя неимоверную. Сорок миллионов подданных, огромные земли, половина из которых стоит пустыми до сих пор, спустя пятьсот лет после высадки славянских поселенцев на ней. Но самое главное — это Долг перед племенем, перед Богами. Спасти родной мир от чумы, несомой Распятым, Проклятым Истинными. И для этого нужно совершить невозможное… Брата он понимал. Видел ту людоедку. И сразу ощутил связь между Ратибором и этим… Исчадьем Подземного царства. Но не душевную, а телесную. Хоть и ненавидела старшего брата эта полузверь — полудевица, но без него бы жить уже не смогла. А брат… Что брат? Дела государства забирали у него все силы, и он совсем не научился общаться с женщинами, почему, в конце концов, и закончил свою жизнь так нелепо и страшно. Да и не смог бы слав жить без своего чудовища. Зачах бы, умер от тоски. Потому и выбрал злую участь — взойти на погребальный костёр с ней, своим роком, своей судьбой… И переложил свою вину и свои деяния на плечи среднего брата. Младший сейчас в Европе, плетёт шпионскую сеть, привязывает крепче Храмовников к Державе серебром и посулами. Долго колебались Соколовичи, прежде чем отправить одного из них в самую пасть зверя. Совещались со жрецами, знающими души людские лучше их самих. Беседовали с тайниками, обладающими Даром видеть. И со старыми, не забывшими ещё искусство прежних, шаманами. Общались и с ведунами, и с кобниками, и с ведьмами, и с кикиморами. Бросали кости, принесли в жертву ягнёнка чёрного подземным богам, вспомнили о Велесе и Свароге, о прочих Богах. Но всё же решились. Дар среди братьев больше всего талантов унаследовал, да и знал не мало. Ратибор последыша при себе держал, в отроках, и доверял ему, как самому себе. Так что поехал младший в логово Проклятого, а сердца братьев старших места себе не находили — как он там, что с ним… Правда, все ведуньи в голос утверждали, что всё с ним хорошо, доволен тот, как приняли его тамплиеры, что показали, что рассказали. Но одно дело бабки, что в блюдечко смотрят, по которому наливное яблочко заговоренное бегает, да в колодец с водой. Другое — что на самом деле творится с братом младшим, любимым…