— Значит, черногорские митрополиты лично сражались?

— Ещё как сражались! Едва Пётр II взошёл на трон, как последовало турецкое нашествие. Турецкий авангард в несколько тысяч человек был разбит черногорским отрядом в 800 человек. Тем нашествие и закончилось.

— По-тамплиерски!

— Черногорцы всегда сражались по-тамплиерски. В 1835 году 10 черногорцев врасплох захватили старинную крепость Жабляк и держали её 3 дня против 3 тысяч турок. А война 1712 года. Турки двинули армию в 100 тысяч, а всех черногорцев вместе со стариками, женщинами и детьми было тогда 40 тысяч, армию смогли выставить в 12 тысяч. И что ты думаешь? Митрополит Данило первым напал на турецкий лагерь. Потеряв 318 человек, он перебил по крайней мере 20 тысяч турок.

— Ну вы даёте! Кажется, вся мировая история войн знает не много примеров таких несоразмерных потерь двух сторон.

— Это потому что сама по себе война черногорцев с турками была такой, каких не знала история. Это была растянувшаяся на много столетий постоянная война без перерыва. Война горстки христиан с несметными сарацинскими полчищами. На этой войне не было числа изумительным подвигам, именно потому, что это была война за веру. Войну вела Черногорская Церковь. Церковь и народ на этой войне стали одним понятием.

— А ведь черногорские митрополиты-воители были монахами.

— Разумеется, — вставил Серёга. — Епископскую хиротонию в Петербурге могли дать только монаху.

— И если сами монахи-архиереи бросались в бой, значит, в Черногории вообще существовало вооружённое монашество?

— Да как же иначе могло быть? Сражался весь народ, а монашество сидело бы по кельям? Не только монашество, но и священство было вооружённым. Вот любопытное описание столичного черногорского храма конца XIX века: «Икон в Церкви очень мало, но зато по стенам и на мощах владыки Петра I много ружей, револьверов и ятаганов. Митрополит в старенькой протёртой ризе стоял на войлочном коврике, священники служили в лаптях, и револьверы торчали у них из-под облачений».

— А как согласуется с канонами вооружённое священство?

— Никак не согласуется, — отрезал Серёга. — Если священник вооружён, участвует в боях и проливает кровь — это грубейшее нарушение чуть ли не половины корпуса канонического права. Но как было сказать это черногорцам? Для них мужчина, который не воюет — не мужчина. И кто бы у них согласился стать священником, если для этого пришлось бы перестать быть мужчиной? Каноны неумолимы, но Бог милостив, Он видит правду сердец.

— Особые условия церковной жизни диктуют особую церковную практику, — задумчиво протянул Андрей.

— Точно так же, как особые, исключительные условия крестовых походов породили особую форму церковной жизни — появилось вооружённое монашество, тамплиерство. И на примере Черногории мы убеждаемся, что это феномен отнюдь не исключительно католический. Православный мир знает примеры ещё куда более радикальных церковных практик. А у кого повернётся язык осудить черногорцев?

— Действительно, — улыбнулся Андрей, — давайте-ка спросим себя, симпатичен ли нам священник, у которого из-под фелони торчит револьвер? Ведь симпатичен же, хотя с канонами тут полные нелады. Но сегодняшние относительно мирные условия очень трудно объявить настолько особыми, чтобы они оправдывали появление вооружённого монашества.

— А разве условия царства Антихриста — не совершенно особые условия? — голос Серёги зазвенел металлом. — И разве не для грядущего противостояния Антихристу точат свои мечи доблестные заморские братья?

— А здесь и сейчас, посреди мирной Москвы? — не унимался невыносимый Сиверцев.

— Особых условий нет, но есть особые задачи. Нет Антихриста, но есть Антихристовы предтечи, которые сражаются за будущее царство своего мерзкого господина. Это уникальные нелюди. Их остановит только меч. Так пусть это будет меч освящённый и благословенный. С ними невозможен никакой диалог, им нельзя давать ни капли религиозной свободы. Их можно только уничтожать. Но их нельзя уничтожать без молитвы. Иначе отравишь своё оружие в их ядовитой крови и, победив, проиграешь, уподобившись побеждённым. Задача встаёт не просто особая — уникальная. И решать эту задачу могут только люди особого служения, которое не вписывается ни в какие привычные церковные рамки. Эти особые люди — вооружённые православные монахи.

— Деус вульт, — хором сказали братья.

Пока братья миролюбиво предавались воинственным историко-церковным изысканиям, их руководители занимались обычными для тамплиеров грязными делами.

Князев, Ставров и Кирилл притащили в арендованный ими гараж помятого пленника. Молодой мужчина лет 30-и, весь в чёрном, отнюдь не выглядел зловеще, поскольку являл собой живое (точнее — полумёртвое) олицетворение страха.

— Рассказывай, почему за тобой охотятся сатанисты? — жёстко и хладнокровно спросил Кирилл.

— Кто вы такие?

— Мы — люди, которые только что спасли тебя от смерти. Говори, что за дела у тебя с сатанистами? Ты ведь — один из них?

— Я ничего не буду вам рассказывать.

— Ну и ладно. Сейчас мы тебе вколем скополамин — «сыворотку правды». Ты нам расскажешь всё, что нас интересует, под скополамином и покрепче тебя мужики становятся откровенными. А потом мы тебя отпустим на все четыре стороны, после чего ты проживёшь максимум час. Киллеры, которых послал Рома, до сих пор крутятся где-то тут неподалёку. Думаешь, ты сможешь от них уйти?

Пленник тяжело засопел, потом весь затрясся и наконец зарыдал.

— Успокойся, парень, и постарайся правильно оценить ситуацию, — вошёл в разговор Князев. — Мы — враги Ромы. Значит мы — единственные, кто может защитить тебя от него. А ты с нами говорить не хочешь. Тогда зачем нам тебя защищать?

— Мне всё равно не жить.

— Да, парень, шансы выжить у тебя небольшие. Но они есть. Воспользуйся ими.

— Что вы хотите знать?

— Первое — за что Рома приговорил тебя к смерти?

— Я уже несколько лет работаю на «Северную пентаграмму». Я знал, на кого работаю. Хотел стать одним из них. Нравилась чёрная мистика, зловещая романтика. Год назад меня посвятили в первую ступень. И тут началось такое. Вам это не понять. Короче, мне становилось всё хуже и хуже. Казалось, душа умирает. А это страшно, это и есть ад. Я решил соскочить, надеялся, что смогу выкарабкаться, вернуться к нормальной жизни. И вот меня решили посвятить в следующую ступень. Когда-то я очень этого хотел, а тут испугался, ведь потом точно не соскочить будет. Но моего желания никто уже не спрашивал, только приказывали. Вломились ночью ко мне домой, велели выпить водки. Я не хотел, водку просто влили мне в рот. Потом куда-то тащили, я оказался в какой-то квартире. Кажется, там никто не жил. Какой-то толстый мужик подал мне чистый листок бумаги и сказал, чтобы я расписался внизу. Потом провели в другую комнату, там сидел привязанный к стулу человек. Мне положили в руку пистолет с глушителем, и сказали, чтобы я стрелял в него. Я отказался, бросил пистолет на пол. Тогда кто-то сзади вложил в мои руки пистолет, прицелился, я закрыл глаза, услышал хлопок выстрела. Когда открыл глаза, увидел красное пятно на рубашке привязанного к стулу человека. На моих глазах пистолет положили в полиэтиленовый пакет. Меня вывезли оттуда и отпустили.

— Когда это было?

— Три дня назад.

— Всё ясно. Они думали, может быть оставить тебя. Ты у них теперь на крючке и не рыпнешься. Потом решили, что ты хлюпик, человек ненадёжный, и лучше тебя убрать. Какую работу ты для них делал?

— Шофёр. Работал в транспортном предприятии «Северной пентаграммы».

— Что возил?

— Что прикажут. Обычно, я не знал, что вожу.

— В храме бывал?

— Много раз привозил туда продукты на кухню. Других помещений не знаю.

— Давай-ка, расскажи подробно, какова система доступа на кухню, охрана, какие помещения.

Сатанист в деталях выложил всё, что знал о внутренних помещениях храма.

— Значит, так, — резюмировал Князев. — Мы запрём тебя здесь, оставим продуктов. Через три дня выпустим. Или, может быть, тебя сразу отпустить?