— Его величество король раскрыл новый заговор где-нибудь в замке Мерресов? — откликнулся брат, убирая шпагу в ножны.

— К сожалению, нет. Это же настоящие враги Собраны, их так просто не разоблачишь, — улыбнулась герцогиня. — Очередная девица решила покарать обидчика, как в старину. Виктора Мерно — ты, кажется, его помнишь?

Герцог Алларэ смахнул волосы со лба и раскинул руки, потягиваясь. Тонкая, присборенная у ворота, рубаха намокла от пота, локоть испачкался в земле. Видимо, Мио пропустила некий интересный момент поединка. Брат удовлетворенно улыбался: герцогиня знала, как он любит уставать, и как редко это с ним случается.

— Какая чудовищная несправедливость! — Реми горестно всплеснул руками. — Если я не путаю его с кем-то еще, то покарать стоило его отца, притом еще до зачатия такого сына. Или повивальную бабку, не уронившую новорожденного. В конце концов, лошадь, не скинувшую его в детстве. Но почему исправлять подобные ошибки должны девицы?!

Первым расхохотался Кесслер, потом, не удержав на лице чопорную скорбь, хихикнула Кати. Мио улыбнулась, но не слишком искренне. Обычно шутки Реми были куда смешнее. По крайней мере, содержали в себе значительно большую долю шутки.

С востока земли баронства Лита были ограничены Северным морем. Сперва море, а за ним — Предельный океан. Если долго плыть прямо на восток, наткнешься на облако тумана, сперва редкого, а после — густого, словно взбитые сливки. Моряки на галере, осмелившиеся плыть вслепую, не различая, что творится на расстоянии вытянутой руки, вскоре обнаружат, что туман редеет. Капитан, решивший, что сумел преодолеть Предел Востока, поймет, что неведомая сила развернула корабль носом к западу.

К Пределу давно уже не ходили корабли. Пару тысяч лет назад люди ощупью искали границы своего мира, тысячу лет назад пытались найти проходы в границе. Потом перестали. У Предела океан оскудевал: рыбные косяки встречались только западнее, а к краю мира не заплывали и киты.

Человек в потрепанной одежде стоял на холме. Гряда холмов тянулась по всему побережью Северного моря. В десятке миль отсюда добывали известь, строительный камень, глину, многое другое, а выдававшийся в море участок земли с неизменным холмом и полоской песка у подножия был бесплоден, потому нога человека редко ступала сюда. Козопасы, и те брезговали выпуклостью земной тверди, на которой толком не росла трава.

Круг замшелых, уже наполовину ушедших в землю камней давно никого не интересовал. Кто-то когда-то втащил серые валуны на вершину холма, расставил их кольцом. Зачем, почему? Жители Литы не хотели об этом знать. Скажи им кто-нибудь, что здесь было одно из мест поклонения Истинному Богу, они отмахнулись бы: языческие суеверия, ересь. Сотворившим молятся в храмах, а камни на холме — только камни, пролежавшие там три с лишним тысячи лет.

Внизу плескала вода. Серые языки волн облизывали мелкий светлый песок и убирались назад, в жадную пасть моря. Иногда море выбрасывало на берег что-то из ненужных ему игрушек: корягу, тряпку, обрывок веревки, разбитые доски. Чаще море забирало. Людей, лодки, сети, носовые фигуры… Море было алчным, как всякая стихия.

Холодная серая гладь простиралась до самого горизонта. Весенние шторма еще не начались, вода была спокойной. Не волны — легкая зыбь. Над морем кружились чайки. Горланили, бросались к воде за рыбешкой, приседали на волну, потом вновь взмывали в низкое небо, такое же серое и холодное, как вода. На горизонте серое смыкалось с серым. Всех различий — снизу блеск, сверху туманная муть.

Человек, стоявший на холме, опустился на колени. На море он смотрел с единственной целью: очистить разум от суетных помыслов. Слишком много было волнений в последние девятины, слишком много погонь и преследований. Глупые заблудшие люди пытались пленить адепта Истины. Он не гневался на них — давно привык, но он устал. Устал бежать, устал постоянно быть настороже, ожидать предательства, измены, очередного проявления дурости и неблагодарности.

Чтобы переплыть через два пролива, отделявшие Литу от Алларэ, ему пришлось убить хозяина лодки. Глупый алларец не хотел везти его даром, а денег у проповедника не осталось. Зато они нашлись в карманах убитого. Двадцать золотых монет в кошеле на поясе, еще полсотни — зашитых в пояс.

Теперь можно было не беспокоиться о ночлеге, даже если придется идти через чужие деревни. Разумеется, большую часть денег придется перепрятать понадежнее, а золото разменять на медь: у бродяги не должно быть золота, это может смутить глазастых завсегдатаев кабаков.

…очередная суетная мысль, очередной признак усталости.

Человек прикрыл глаза.

Кольцо древних камней, хранившее память о прошлом, откликнулось тихим басовитым гудением. Чужие не разобрали бы голоса сейдов, священных камней — скорее, в панике бросились бы прочь от неожиданно зазвучавших валунов.

Проповедник не боялся. Много лет назад он уже взывал к Истинному Господу именно здесь, в его древнем святилище, и впервые получил ответ. Не касание силы, не видение: настоящий отклик, о котором могли лишь мечтать другие адепты. Тогда Владыка Фреорн лишь взглянул в глаза своего слуги, но и этого было вполне достаточно. Проповедник навсегда запомнил этот миг.

Взгляд Бога сжигал огнем и утешал лаской теплого бриза, впечатывал в землю жалкое ничтожество, посмевшее потревожить его и возвышал до небес верного слугу… Глаза цвета голубиного крыла, глаза цвета окалины на металле — серо-синие, как вечернее небо над морем.

Бог смотрел на своего слугу, оглянувшись через плечо. Длинные черные волосы ручьями стекали по плечам, по черному с серебром плащу. На плечах у Создателя сидели две вороны, священные птицы, единственные из всех тварей сохранившие ему верность.

Ту, первую встречу проповедник запомнил навсегда, хотя потом случились иные, где ему было открыто больше, куда больше. Но, как девушке никогда не забыть своего первого мужчину, так и адепту Истины не забыть первого взгляда, которым удостоил его Истинный Господь.

Дорога между камнями была создана из ветра и песка. Упругий трепещущий воздух, что мог поднимать в небо, чуть пружинил под ногами, как трава середины лета. Девять шагов, — проповедник знал: ровно девять, не больше и не меньше, — по пустоте, по прозрачному ничто под ногами. Испытание веры. Усомнись в том, что сила Создателя может поднять тебя — и рухнешь на камни скомканной кровавой тряпкой.

Он не сомневался, он верил, но каждый следующий шаг был тяжелее предыдущего. Сквозь опущенные веки проповедник видел свою дорогу, сияющий свет и ветер. Лилось под ноги расплавленное серебро, вздымался пенный гребень волны. Из птичьего пенья, из рассветного тумана, из молитвы и надежды создавалась эта тропа.

Плакала виола, захлебывалась флейта, шелестела листва, травинки щекотали босые ступни. Битое стекло и бритвенные лезвия впивались в ноги, рычал медведь-шатун, мчался по следам конный всадник. Боль и ласка переплетались в тугую двойную спираль, возносившую адепта к Создателю. Так сливаются в одну могучую реку притоки, мешая желтую и красную воду в единую прозрачную лазурь. Так возникает из слияния телесных соков новое существо, и выходит на свет через кровь и судорогу.

Распахнулся черный провал двери, принимая идущего в объятия тьмы и забвения.

Там, где я — ты.

Там, где ты — я.

Создатель стоял в ореоле лазурного света, на его предплечье, наподобие ловчего сокола, сидела ворона. Черный плащ тяжелыми складками ниспадал с плеч. Серебряное шитье по краю — письмена великой и неведомой мудрости, недоступной смертным, — едва заметно колыхалось.

Проповедник распластался по полу, осмелившись все же совершить дерзость: неловко вывернуть голову, чтобы видеть не только складки черной ткани, доходившей до земли, но и очертания фигуры Создателя. Он жил этим, годами поддерживая в себе огонь веры лишь воспоминаниями о бесконечно прекрасном, совершенном облике Господа Фреорна.