— Ничего путного вы не сказали, — вновь рассердился Рикард. — Все это я уже слышал. Делать-то что?

— Я могу сказать, что делал бы, если бы оказался в подобной ситуации. Представить это затруднительно, но я постараюсь.

— Ну, попробуйте, полковник, — Рикард дураком не был и изящный маневр Эллуа оценил: эллонец не хочет советовать генералу впрямую, он просто будет рассуждать, и если Меррес воспользуется чем-то из его размышлений, это будет решение господина генерала, а не совет полковника.

— Я начал бы с того, что подробно и честно описал сложившуюся ситуацию и направил донесение в столицу. Привел расчеты, убедительно доказал, что вз данных обстоятельствах зимовка армии будет крайне осложнена. Попросил бы оказать содействие. Уже начались дожди, а на побережье — и шторма, но к тому моменту, когда будет принято решение и начнется отправка обозов, ударят заморозки, груженые телеги пройдут. За это время я бы навел порядок здесь и в Къеле. Лита в подобном не нуждается, но там и затруднений нет.

— Порядок? Как? — Рикард очень любил это слово, но его слишком замусолили, обещая установить, навести, развести и завести; а вот в устах Эллуа оно звучало свежо, словно накрахмаленное. — То есть, как бы вы стали его наводить…

— Повесил бы мародеров, убийц и грабителей. Не только солдат, но и командовавших ими офицеров. Вновь ввел бы патрулирование, отмененное девятину назад. Поставил патрулям задачу охранять мирное население от непозволительных действий солдат. Нарушивших Устав разрешил бы казнить на месте, прилюдно, на глазах у тех, кого они убили или изнасиловали.

— Да я что, половину армии перевешать должен? — опешил Рикард, и тут же прикусил язык: ничего себе признание вышло. А ведь правда, придется если не половину, так треть. Ну как, как эти сволочи ухитрились так быстро распуститься?

— Я бы взял под арест всех, кто уже замечен в преступлениях, незамедлительно судил, а потом амнистировал примерно три четверти, кроме особо злостных нарушителей. После этого начал бы именно казнить и именно на месте всех тех, кто недостаточно умен, чтобы сделать выводы.

— Хитро придумано, — Меррес вздохнул и еще раз оглядел вытянувшегося — будто кол проглотил, ей-ей, — полковника Эллуа. Вот что б ему раньше не начать рассуждать вслух? Что за люди эти эллонцы: пока не пригрозишь, не покажешь, кто в доме хозяин — не понимают. — И что бы вышло? Любовь народа так бы и началась?

— Я не рассчитывал бы на любовь и даже понимание со стороны крестьян, — пожал плечами Эллуа. — А потому приказал бы ввести наказание за намеренную порчу и уничтожение фуража, а также за его сокрытие.

— Вешать?

— Отнюдь нет. Штраф, причем налагаемый на всю деревню укрывателя. Двойной объем фуража к сдаче. За исключением случая, когда укрывающего выдали сами жители деревни. В этом случае деревня освобождалась бы от штрафа. Таким образом крестьяне быстро выучили бы, что им ничего не грозит, пока они не нарушают установленный порядок. Они не боялись бы грабителей и насильников, знали, сколько именно должны отдать армии, и были заняты своим делом, а не засадами в лесах и на дорогах. И — я бы освобождал от сдачи провианта некоторые семьи. Например, те, что остались без кормильца, и те, мужчины из которых служат в армии. И семьи пострадавших от мародеров и насильников.

— Да, ловко, ничего не скажешь, — рассмеялся Меррес. — Вы свободны, полковник, благодарю. Я обдумаю, что из сказанного вами может пригодиться.

Когда Эллуа ушел, Рикард развернулся к так и торчавшему у стены Агертору.

— Все слышал? Все запомнил? Садись, писать приказы будем. И в столицу писать тоже… писаря зови, всю эту шелупонь тоже зови! — и не сдержавшись, добавил: — У, гад!

— Кто? — спросил капитан.

— Да ты гад, ты! Ишь, по стеночке распластался, трус поганый, — Рикард еще раз хохотнул. — Хотя эллонец тоже гад, как есть гад. Но он гад умный, а ты — тупой.

8. Графство Саур — баронство Брулен — Веркем — Сеория

Обратная дорога удалась. Заставы на дорогах были расставлены так бестолково, что объехать их не составляло труда даже с повозкой. Несколько раз им попадались разъезды, но герцогу достаточно было назвать себя — теперь уже не было смысла скрываться, — и офицеры, салютуя, пропускали маленький отряд, а временами даже предоставляли сопровождающих. На дорогах по-прежнему было неспокойно — грабили, мародерствовали, жгли и насиловали. Но извлеченный из кофра парадный серый плащ с гербом на спине служил отличной охранной грамотой.

— Почему туда мы ехали скрытно, а обратно — не таясь? — спросил как-то Саннио.

— Узнав, что я еду, этих детей укрыли бы понадежнее. Вы ведь тоже подумали, что я собираюсь отдать их королю — так что ж вы, одиноки в этом мнении?

— Не слишком-то их укрывали, особенно Литто, да и Сауру…

— Насчет Литто вы ошибаетесь. Пришлось повозиться, чтобы его отыскать, а нападения отряда мародеров на ту деревушку никто не ожидал. Да и девочку я взял с боем, ее едва не увезли в Тамер.

— Работорговцы? — удивился Саннио. — В Къеле?

— Родственники, — улыбнулся герцог.

Секретарь покосился на тихоню, сидевшую в повозке плечом к плечу с Альдингом. За всю дорогу она проронила едва ли больше двух десятков слов в адрес герцога и Саннио, а вот с последним из Литто они, похоже, подружились. Девочка — или девушка? — Саннио никак не мог определиться, — часами сидела рядом с ним, а иногда подолгу перешептывалась. Парочка северных молчунов быстро нашла друг друга и тихо, но упрямо отказала в своем обществе Бориану, который был все так же несносен.

Рыжий Саура вел себя, как умел, но, нарвавшись на упрямый отпор, удивился и обиделся. Когда он попытался подергать Керо за косы, Альдинг ударил его в нос так, что кровь шла до вечера, и пришлось останавливаться, чтобы положить рыжему на лицо мокрую тряпку. Саннио отчитал заступника, но в основном за то, что тот, едва встав на ноги, рискует вновь оказаться больным. Кулаки у Бориана были тяжелые, и, если бы Саннио вовремя не вмешался, не обошлось бы без потасовки. В глубине души секретарь ссору одобрял. К четырнадцати годам пора понимать, что девочек не дергают за косички, не отбирают у них башмаки, чтобы забросить их на дерево и хохотать.

— В столице им будет не до чувств, — пообещал герцог.

— Чувства? — Саннио выплюнул травинку и изумленно воззрился на герцога. — Я бы назвал это иначе…

— Полноте, да посмотрите на Бори повнимательнее, это же первая любовь во всей красе. Он пытается обратить на себя внимание, отчаянно ревнует к Литто, пытается показать себя с лучшей стороны…

Секретарь глубоко задумался над тем, что если под лучшей стороной понимается башмак на дереве, то какова же худшая сторона первой любви? Сам он пока не представлял, что это за чувство, за всю жизнь ему не встретилось ни одной женщины или девицы, к которой можно было его испытать, но он сильно сомневался, что, будучи влюблен, попытается толкнуть объект страсти в лужу. Вообще, рыжий казался ему каким-то умственно недоразвитым; все, что он делал, больше подходило мальчику года на три-четыре младше. Этим соображением он поделился с герцогом.

— Саннио, если бы вы пережили то же, что этот парень, вы могли бы начать лепетать и писать в штаны, — резко ответил герцог. — Оставьте его в покое, мне он тоже не слишком симпатичен, но после удара остается синяк, и нелепо обвинять в этом того, кого ударили.

После такой неожиданно суровой отповеди секретарь старался быть с рыжим поласковее, но добился только того, что Бориан окончательно распустился, и вновь пришлось навешать ему оплеух. Гоэллон на это только вздохнул и пожал плечами.

— Ни снисходительность, ни жалость ему не нужны. Просто не обращайте внимания на все его странности, к середине зимы он будет держаться не хуже Литто.

По правде говоря, Саннио не понял, для чего нужно было отбирать у родственников девочку, которую и так спасли бы, увезя в соседнюю страну, где нередко скрывались бунтовщики и мятежники. Спросить об этом он не мог, чувствуя, что этот вопрос окажется за той чертой, которую секретарь переступать не смел. Планы герцога Гоэллона, связанные с детьми Старших Родов, секретаря никак не касались; вот "дядюшка Руи" и не говорил об этом ни слова.