Изменить стиль страницы

Он станет ключом, который откроет дверь для Господа.

Имя воина будут помнить в царстве Его вечно.

— В книге сот… узурпаторов… — поправил себя воин; напрасно поправил: ему жить среди заблуждающихся, под их жадными взглядами, ищущими повод для доноса. Господь простит слуге ложь в речи, если тот сохранит веру в сердце. — Там сказано, что…

— Забудь, что там сказано, — оборвал его проповедник.

Зачем одному рассказывать, а другому слушать общеизвестное? Жития и поучения прислужников фальшивых богов — тлен и прах, дешевле ткани, на которой написаны. Запреты и позволения, заповеди и перечень грехов — нити, из которых сотканы повязки на глазах глупцов.

— Господь наш Фреорн ждет от тебя не знания слов его врагов. Не касайся грязи и не запачкаешь руки. Тебе — служение, тебе — деяние.

— Я готов.

— Господь знает. Дорога к нему складывается из многих камней, и тебе дано положить один уже сегодня.

— Что я должен делать? — вот так-то лучше. Путь воина лежит через сражения во имя Его.

— Добудь источник крови узурпаторов.

Жить с постоянным ожиданием неприятного сюрприза Фиор Ларэ привык давным-давно. Он не мог точно вспомнить, когда появилось чувство, что за правым плечом постоянно летит или сидит поблизости жирная откормленная ворона. Сидит и неотрывно смотрит черными глазами-бусинами, сидит и ждет того момента, когда неприятность все-таки случится, и можно будет торжествующе каркнуть.

Многие не любили ворон; ничего необычного в этом не было. Птица-мусорщик, птица-падальщик, грязная птица. По народным поверьям — спутник Противостоящего. Впрочем, с поверьями все было забавно. Еще лет триста назад никто не связывал помоечных птиц и извечного врага Сотворивших. На старых фресках и мозаиках Противостоящего изображали без всяких ворон. Человекоподобный гигант в старинном багровом одеянии, с яркими серебристыми глазами — тут и художники, и мозаичники не жалели серебра, чтоб выглядело повнушительнее, сразу лишало бессмертного врага сходства со смертными. Ореол пламени вокруг фигуры; светлые, словно высушенные этим неугасимым огнем яростного противоборства с богами до полной потери цвета, волосы. Никаких ворон.

Лет двести назад Противостоящего уже изображали с вороной на плече. Почему вдруг? Никто толком не знал, в старых записях не нашлось ни единого объяснения. Вдруг, будто и без всякого повода старинный недруг начал видеться мастерам именно так, а церковники не возражали, считая такой образ вполне верным. Фиор несколько лет пытался решить загадку, а потом забросил исследования — все равно проку с них не было никакого. Даже бессмысленная ненависть к горластым обитательницам помоек не становилась понятнее.

Ворона сидела за плечом и выжидала момента, когда король призовет младшего сына назад в Собру.

Со второй седмицы первой весенней девятины отец словно забыл о существовании принца Элграса. Шла уже шестая. Король даже не удосужился, вопреки просьбе Фиора, прислать гвардейцев, учителей и лекарей. Словно был уверен в том, что принц никуда из Энора не денется — и в этом, конечно, был прав; также будто решил, что без занятий Элграс девятину-другую перебьется, и тут тоже не ошибся.

Лекарь и священник тоже нужны были младшему брату, как рыбе румяна. Ничего, кроме крепкого сна вволю, прогулок верхом и долгих бесед обо всем на свете Элграсу вообще не было нужно. "На нет и суда нет", — не без радости подумал Фиор и принялся воспитывать малолетний кошмар по собственному разумению. Раздражала только полная неопределенность: в какой день отец вспомнит про беглеца, никто предположить не мог. Может, послезавтра, а может — через год.

Элграса тревожили похожие мысли: Фиор понял это по тому, как замирал и умолкал мальчик, когда старший брат разбирал пришедшие письма. Принц не говорил ни слова, но ресницы начинали нехорошо подрагивать. Элграс старательно делал вид, что ему все равно, и прилагал слишком много усилий. Слишком заметных даже постороннему.

Письма, которого они оба боялись, все не было.

В Эноре братьям было хорошо, даже вопреки слякоти и дождям со снегом, норовистым ветрам и серому унынию поместья. Угрюмая громада замка могла напугать кого угодно, но не Элграса, а Фиор провел здесь половину жизни и давно привык к толстым каменным стенам, комнатам, которые невозможно было нормально протопить, парку, в котором вечно не приживались даже самые терпеливые цветы, и пыли, которая сама собой набиралась невесть откуда, стоило покинуть комнату на полдня.

Зато здесь было тихо и свежо. Западная граница поместья выходила к недурному для столичных окрестностей лесу, в котором братья регулярно видели заячьи и лисьи следы. За лесом начиналось довольно большое озеро Эйя, по берегам которого можно было кататься верхом. Никаких уроков, никаких проповедей и никаких пакостей Араона. Этого вполне хватило для того, чтобы Элграс начал успокаиваться на глазах.

Фиор посвящал ему все свободное от обязанностей управляющего поместьем время — то есть, девять десятых каждого дня. Энор не требовал постоянного внимания. Помощники были хорошо вышколены, и, вздумай Ларэ пару девятин не интересоваться происходящим, ничего страшного не произошло бы. Пережило же поместье его зимнюю поездку в Алларэ, пережило — словно и не заметило. Фиор, который приехал за три дня до принца, перебрал бумаги, одобрил все распоряжения и мгновенно заскучал. Замечательная служба для старика: знай, спи, читай да гуляй по парку, все равно ничего не меняется, от тебя ничего не требуется… После замка Алларэ Энор казался невыносимо унылым, пустым и бессмысленным. Сюда б десяток родичей со стороны матери — они нашли бы, как расцветить мрачный замок.

После приезда принца оказалось, что десяток Алларэ прекрасно заменяет один юный Сеорн. Скучать Фиору больше не приходилось.

Младший брат, казалось, не видел особой разницы между собой и Фиором, который был ровно вдвое его старше. Он с равным энтузиазмом предлагал брату отправиться поохотиться на зайцев, обсудить найденный в библиотеке свиток, кинуть в пруд к карпам большой булыжник и привязать старшему садовнику к котте свернутую спиралью полоску жести. Причем эти предложения сыпались из него по десятку в час, словно зерно из сказочной бездонной шапки, доставшейся умной падчерице от Матери.

— И кошку в мешок я тоже сажать не буду, — с улыбкой отказался Фиор. — Кошку жалко, мешок тоже. Тебя — не очень: на тебе все заживает быстро. А вот мешок вообще не заживает.

— Мешка жалко! — рассмеялся Элграс. — Какой ты жадный, а я и не знал…

— Я не жадный. Я бережливый и распорядительный.

— Ну так распорядись купить мешков. Дюжину.

— Хорошая мысль. Есть такая крестьянская забава, бег в мешках. Хочешь попробовать?

— Это как?

— Завяжем тебе мешок под грудью — и беги себе, если не упадешь.

— Весело! А с кем?

Разумеется, юному чудовищу нужно было с кем-нибудь состязаться. Без этого он не умел. Если кидать булыжники в пруд — то хоть с садовником, лишь бы выяснить, кто дальше. Если кататься верхом, то непременно с братом — кто быстрее и лучше управляется с лошадью. Фиор смеялся, говоря, что Элграс готов съесть даже котел ненавистной овсяной каши, если с ним будут состязаться, в кого больше влезет.

Фиор Ларэ вообще в последние седмицы много смеялся. Столько, сколько позволял себе только в детстве, лет до семнадцати, особенно в компании Эмиля Далорна.

Эмиль дважды приезжал из столицы — невиданная роскошь, учитывая, что три года друг детства провел невесть где, якобы в Брулене, но скорее всего — за пределами Собраны. Единственный сын владетеля Далорна вообще был перелетной птицей. Рос он то в родном владении, с отцом, то в Брулене, с родственниками по матери, то в Эноре, составляя компанию королевскому бастарду. "В дороге вырос, в дороге и умру…", говорил он.

Впрочем, оба раза он приезжал не столько к Фиору, сколько к принцу Элграсу. Болтался с мальчишкой по лесам, фехтовал, обучая младшего пользоваться не только шпагой с кинжалом, но и кавалерийской саблей, придумал для него целую кучу упражнений, чем здорово испортил жизнь приятелю. Ларэ поднимался рано, но до полудня предпочитал разбираться с делами поместья, читать и отвечать на письма, теперь же Элграс вытаскивал его спозаранку, еще до завтрака, во двор, где принимался лазить с шестом по бревнам, подтягиваться на ветках и прыгать через препятствия.