Последний раз «передний» проявил характерность голоса, когда саквояж таки был втянут в заблудившийся автобус. Транспортное средство через пень- колоду таки пропыхтело до откупного. Панк Боб таки цапнул за ручку и с усилием поднял саквояж с полосы. Лихой джигитовки не получилось, но «ура!», что автобус вообще сдвинулся. Однако это был известный медицине всплеск жизненных сил перед окончательной… м-м… кончиной.

И снова зависла пауза.

– Ну?! За чем задержка?! – грянул гром небесный.

– Пересчитываю! – огрызнулся террорист.

Долгонькую паузу он затевал, если и в самой деле надумал пересчитывать обусловленные двадцать миллионов долларов!

Нет, не стал пересчитывать. Просто взвесил на руке, приподняв саквояж до уровня колен, будто гиревик. Потом раскрыл, щелкающе провел ногтем по пачке купюр и взревел:

– Э! Начальник! Здесь что, двадцать миллионов?! Перестреляю всех, понял?!

И верно. Условие бандитов было: только, «франклинами», стодолларовыми купюрами. В пачке десять тысяч баксов. Даже при стограммовом весе одной пачки двадцать миллионов зеленых – это два центнера. Саквояж от силы – сорок килограммов. А остальное?!

– Там пять миллионов! – признался гром небесный. Остальное – после освобождения заложников. Годится?

– Здесь условия ставлю я!!! – окоротил террорист. И неожиданно сам запнулся. Вероятно, впервые представил воочию, что за неуклюжую тяжесть предстоит взгромоздить на плечи. Два центнера! По сто килограммов на каждого бандита. Еще и бежать с таким весом, прыгать, бегать, метаться, из тэтэшки палить, от встречного огня уворачиваться. Да а-а…

– Сам подумай! – почти приятельски призвал гром небесный. – Калькулятор есть?!

– Даже машинка есть для подсчета. И еще одна, которая фальшивые от настоящих отличает. Дурь где?! Дурь давай! – дурным голосом заблажил бандит.

– Не блажи! В боковом кармане. Нашел?

– Не твое дело! – снова огрызнулся бандит, – Говори, когда остальные деньги будут…

Договаривались долго. Стало сумрачно.

Договорились так: вертолет садится вплотную к автобусу – дверь в дверь, допустимый зазор не больше трех метров.

Лопастями крышу автобуса срежет, – предупредил гром небесный. – Людей угробишь, борт угробишь.

– Людей я без твоего вертолета угроблю. Как раз если не дашь вертолет, угроблю, – посулил террорист. – А вертолет не угробить – это твоя задача, начальник!

… Итак, не больше трех метров. На борту – чтобы только один человек. Он сажает машину и уходит на все четыре стороны. Только без глупостей, без спецназа в засаде внутри. Один из террористов ползком забирается на борт и, если обнаружит, что условие не соблюдено, взорвет и себя и всех внутри – граната при нем, чека сорвана. В этом случае второй мгновенно поднимает на воздух автобус и заложников – граната при нем.

Если первый не откликается из вертолета, значит, его спеленали, значит, снова условие не соблюдено, значит, опять же автобусу и заложникам хана. Террористам терять нечего!

Остальные деньги должны быть уже на борту. Сколько там? Полтора центнера? Вот пусть будут.

И еще! Брезент! Понял, начальник?! На борту нам нужен брезент. И канат-капронка.

– Ты что, уже наширялся?! – громыхнули небеса. – Завтрак в постель тебе не надо?!

– До ужина доживем, а там посмотрим! – расхамился сиплый алкаш. – Ты о людях подумай. Им жить хочется. А мы о себе думаем. Нам тоже хочется. Но гранату взорвем. Жизни не пожалеем. Ни своей, ни чужих. Двадцать восьмое июля помнишь, начальник? О-о, тебе тогда попаде-о-от!

Двадцать восьмого июля действительно рвануло в аналогичной ситуации. Так что хоть вариант блефа не исключен, следует исключить вариант того, что теперь не блеф.

– А заложники?! Когда начнешь выпускать?!

– Да на! Подавись! Нужны они нам!… Э-э, нет, начальник, семерых мы пока придержим. Пусть на вертолете покатаются. Мы и так, видишь, не десять человек отпускаем, а двадцать. И этих семерых тоже отпустим, не бойся. Только если ты, начальник, дашь команду сопровождать наш борт, мы этих семерых по одному станем отпускать прямо в воздухе. Парашютов, кстати, не надо. Как понял? Прием?

– Принимается… – затихающе рокотнул гром.

Террористы при всей их грозности и опасности наделали массу глупостей, придурки. Экстремальная ситуация развязывает языки. Террористы наговорили достаточно:

В автобусе двадцать семь человек и два бандита.

Оба террориста – бывшие афганцы. Оба – наркоманы (Ты только нам иглу не подсовывай. Откуда нам знать, что ты туда накачаешь. Анашу давай, понял!).

Вооружены шалашами и гранатами, хотя тренированное ухо спецназа поймало одиночные пистолетные выстрелы. ТТ! Значит, у них еще и тэтэшки.

Требование «не сопровождать». Придурки! Эрэлэсками, то есть локаторами, доведут бандитский борт до точки приземления, а там… ведь это наши горы.

Да что там говорить, когда эти придурки затребовали двадцать миллионов и даже предварительно не посчитали, сколько они, миллионы, потянут на вес!

Возьмем! На раз! Ну, на два, на три. И без жертв. Без лишних жертв.

Брезент, им понадобился не с бухты-барахты. Когда вертолет на цыпочках приземлился в трех метрах от автобусной двери, а пилот покинул борт, передний бандит просипел:

– Кто послушный, того первого освобождаем. Ты послушный, да… – подтвердил он пришибленный взгляд панка-дружбана. – Пойдешь первым. А ты – вторым… – ткнул стволом в сторону панка Боба. – Если все сделаете правильно, они вас не снимут, веришь мне?

Не такие уж бандиты придурки. Первым из автобуса ползком пошел панк-дружбан. (Пошел, брат! Ты на прицеле, но они тебя не снимут. И я тебя не сниму, обещаю. Только обещай все сделать как договорились. Договорились?!). Вторым проявился панк Боб. Ëжась от ожидания пули – в спину? в грудь? разница-то?

Тишина возникла вакуумная.

Панк-дружбан послушно подавал голос из вертолета. (Только говори все, что делаешь. Ни на секунду не молчи. Если замолчишь, гранату в люк бросаю. Не хочу этого делать – ты понравился мне, брат. Но сделаю, если замолчишь!). Панк-дружбан ни на секунду не прерывал комментария:

– Я иду. Boт иду. Вот смотрю. Здесь никого нет. Здесь стоят шесть чемоданов. Они большие. Они закрытые.

– Открой, посмотри! – скомандовал бандит из автобуса. – Не бойся, не взорвутся.

– А точно? – задрожал голосом первопроходец.

– Что, не веришь милиции? Генерал сказал: доллары. Значит, доллары! – с издевкой подбодрил терорист. – Ну? Что там? Не слышу!

– Не вижу! – откликнулся панк-дружбан. – Бумаги. Похоже. Доллары. Открываю. И здесь тоже. Открываю. Тоже. Открываю. Опять. Здесь везде, доллары. В каждом! – от чемодана к чемодану он креп духом. А поначалу-то совсем скис, веры в милицию у него явно не в избытке.

– Брезент ищи, брат. Брезент и канат.

– Вот иду. Вот ищу… Ай, епппп! Нет! Нет! Это я споткнулся. Здесь никого нет. Я просто споткнулся! – панк-дружбан мандражнул: щас ка-ак прилетит граната в ответ на машинальный «епппп», ка-ак рванет! – Я вот он! – показался в проеме, руками повертел, мол, никто меня не брал на прием, никто не скручивал, нет тут никого!

– Брезент ищи!

– А? Да-да! Я нашел. Вот я нашел брезент. Вот я его разворачиваю. Он тяжелый.

– Не разворачивай… – тоном терпеливого воспитателя остановил террорист. – Неси к выходу и бросай на полосу, вниз. И не молчи.

– Я не молчу. Я несу брезент. Он цепляется. Я могу опять споткнуться. Я заранее предупреждаю.

– Шевелись, брат… – И заранее предупредил пассажиров: – А вы – никто не шевелится… Я стреляю хорошо, он тоже стреляет хорошо.