— Будет исполнено, — твердо сказал Пьер. После чего кивнул Арчибальду и тихо прошептал: — Ну, Затейник, это по твоей части.

— Слышу, Искусник, — процедил сквозь зубы Арчи и добавил уже обычным тоном: — Можете не беспокоиться, сударь, к сумеркам этот зубастик будет у вас. Но прошу учесть: к тому часу, когда фройлен имеет обыкновение отходить ко сну, куклу необходимо вернуть на прежнее место.

— Да, я тебя понял, — кивнул Вадим. — Но только почему же к сумеркам, а не сейчас? Что мешает это сделать, к примеру, сию минуту?

— Дело в том, сударь, — терпеливо пояснил Арчибальд, — что днем чертова кукла стоит в зале, прямо под елкой. И госпожа Мари строго-настрого приказала никому к ней не прикасаться. Нынче в сумерки слуги заканчивают уборку в зале, и в это время куклу как раз можно будет взять. Что Арчи и сделает.

И он тут же поднялся, оправил костюм и вышел из комнаты, не забыв, однако, прихватить с собой недопитую бутыль.

— Ясно, — сухо сказал баронет вслед закрывшейся двери. — И еще, Пьер…

— Слушаю вас, сударь, — Пьер почтительно наклонил голову в знак глубокого внимания.

— Почему вы так друг друга называете? Какие-то прозвища… У меня, кстати говоря, отменный слух.

Слуга молча внимал словам баронета, внимательно, но без подобострастия.

— Искусник, затейник… Кукла — и та зубастик?! — продолжил баронет.

— Первые два слова, — невозмутимо ответил слуга, — соответствуют складу наших с Арчи характеров. Мы очень разные, но всегда дополняем друг друга.

— Да, мне это тоже показалось, — саркастически сказал молодой человек.

— Что же до куклы, то осмелюсь лишь спросить, сударь. Вы видели ее прежде?

— Нет пока. А что? Какой-то солдат — в нем есть что-то особенное?

— О, да, — подтвердил Пьер. — Прежде всего, зубы.

— И что, большие зубы?

— О, огромные! — Пьер показал пальцами размеры, пожалуй что акульего клыка. — У них у всех такие — крепкие, острые, из наилучшей стали.

— У кого это — у всех? — не понял молодой человек.

— У всех кукол такого рода, — терпеливо объяснил Пьер. — Это ведь не простая кукла, господин Монтаг. Сейчас таких уже и не делают. У нее есть собственная функция, чрезвычайно полезная в доме. Это — щелкунчик.

Едва за окном стало смеркаться, Арчи пробрался в зал.

Накануне, после того, как больная удалилась в свою спальню, здесь открывали окна для проветривания. Теперь, в холодном воздухе елка благоухала еще сильнее, и Арчибальд некоторое время с удовольствием крутил носом, втягивая горьковато-сладкие запахи хвои и смолы. Одновременно слуга внимательно осматривал пустую залу, которую в будние дни освещали лишь редкие светильники, что было не удивительно в практичном и экономном доме советника медицины. Наконец ему наскучили елочные ароматы, и Арчи прямиком направился к высокому и раскидистому новогоднему дереву.

Под елкой в глубоких сугробах из свежей ваты стояли и лежали куклы, расписные деревянные звери и два батальона оловянных солдатиков, застывших в боевом порядке в самый разгар сражения.

Арчи сразу увидел игрушку. Щелкунчик стоял возле самого древесного комля, печально глядя на человека большими круглыми глазами. Вид у него был бы милый и трогательный, если бы не огромные зубы, тускло блестевшие и, по всей видимости, весьма острые. Рядом с игрушкой, очень большой, достигавшей колен Арчибальда, валялось несколько пустых скорлупок грецких орехов.

Механизм колки орехов был прост и понятен даже ребенку. Надо было просто вложить крепкий орех кукле в ее вечно разинутый рот, а затем дернуть бравого солдата сзади за косицу. Механизм мягко приходил в движение, и — кр-ра-кк! — скорлупа раскалывалась на две аккуратные ровные половины. Умная конструкция ограничителя позволяла не дробиться ядру и регулировать размеры ореха. Арчи знал устройство подобных кукол, ведь ему в жизни приходилось видеть в работе и не такое — даже мудреный китайский механизм для разбивания куриных яиц.

Некоторое время он стоял и внимательно разглядывал куклу. Затем осторожно раздвинул еловые ветви и протянул руки к щелкунчику. Тут вдруг в носу у него засвербило, защекотало — видимо, сказались усилившиеся тут, под кроной, хвойные ароматы. И Арчи, не сдержавшись, в который уже раз чихнул.

Немедленно что-то произошло в елочном зале. Все свечи разом мигнули и превратились в узкие язычки пламени, тускло светящие во тьме. Арчибальд наклонился ниже, нащупывая в сгустившейся полутьме злосчастную куклу. И в тот же миг что-то вцепилось ему в руку.

Боль была такой, что Арчи не сдержался и заорал во всю глотку. Но изо рта у него внезапно повалил вонючий серый дым, все закачалось перед глазами, а потом что-то крепко ухватило его за шиворот и потащило вверх. Последним, что запомнил Арчибальд, были тысячи маленьких раскаленных иголок, впившихся в тело. Они как будто высасывали из него силы, каплю за каплей забирая, кажется, саму жизнь. Потом все закачалось перед глазами, все сильнее и быстрее, и Арчи лишился чувств.

В то же время у стены, возле плинтуса послышалось тихое шуршание. Маленький темно-серый мышонок внимательно следил за тем, что происходило под елкой. Его блестящие черные глаза-бусинки становились все злее и испуганнее. Наконец мышонок взволнованно пискнул, стремительно развернулся и юркнул в невидимый ход под половицей. И в зале настала мертвая тишина.

А затем свечи понемногу принялись разгораться, все ярче и ярче, и очень скоро вокруг елки тьма совсем рассеялась. Только нити серебристого дождя тихо покачивались, свесившись с ветвей. И словно бы в такт им слегка подрагивала на длинной нитке маленькая фигурка елочного арлекина, усыпанная блестящей стеклянной пылью, на которой равнодушно и безучастно поблескивали свечные отсветы.

— Потому прошу покорнейше меня извинить, — наклонил голову Вадим. — Разумеется, я дождусь вашего полного и, надеюсь, скорейшего выздоровления. А затем мы с вами спокойно все обсудим.

Он сидел на высоком стуле возле кровати Мари. Девушка смотрела мимо него неподвижными, ничего не выражающими глазами.

— Вы согласны со мной, Мари? Доктор Вендельштерн запретил мне долго вас беспокоить.

Больная по-прежнему смотрела куда-то вдаль широко раскрытыми глазами. Так что молодому человеку даже почудилось, что она смотрит на все, в том числе и на него, Вадима, как сквозь стекло. Так зачарованно, затаив дыхание, порой смотрят малые дети на вечернюю улицу под снегом сквозь замерзшее холодное окошко, продышав в нем маленький кружок. Вадим не на шутку встревожился, встал и, быстро подойдя к изголовью, осторожно наклонился к Мари.

— Вы меня слышите, сударыня?

Девушка медленно кивнула и побледнела. На ее лбу и кончике прелестного носика тут же выступили мельчайшие бисеринки пота. Глаза Мари тихо закрылись, однако она тут же разлепила пересохшие горячие губы и, все так же глядя мимо баронета, неожиданно произнесла в высшей степени странные слова:

— Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чем штука. Трик-и-трак! Всегда и впредь должен маятник скрипеть. А когда пробьет звонок: бим-и-бом! — подходит срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в срок и, кстати, на погибель мышьей рати…

Она осеклась на мгновение, облизала воспаленные губы и тут же продолжила:

— А потом слетит сова. Раз-и-два и раз-и-два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чем штука. Тик-и-так и трик-и-трак…

Губы ее сомкнулись, тело дрогнуло, вытянулось и обмякло.

Молодой человек ошеломленно смотрел в чудесное лицо девушки, не в силах понять сказанных ею слов, более всего, пожалуй, похожих на горячечный бред. Он готов был уже в страхе отчаянно звонить в колокольчик, Стоящий рядом с постелью нарочно для вызова прислуги. Но в этот миг глаза больной вновь раскрылись, широко и ясно. Как у огромной куклы.

— Баронет Монтаг! — ясно и отчетливо прошептала Мари. — Никогда и ни при каких обстоятельствах я не стану ни вашей невестой, ни тем более — женою. Так и знайте. Можете уезжать. И чем скорее это случится, тем, пожалуй, будет лучше.