— Легко, но не воздушно, — сказал Голос прямо у меня над ухом. Я вздрогнула от неожиданности, к счастью, сеньор Сорро успел отвернуться и этого не заметил.

— Что?

— Нужно ещё легче, — шепнул голос, — ты летишь, не касаясь земли. Попробуй начать из затакта.

Музыка заиграла снова, и я попробовала.

— Вот, вот! — сразу закричал Сорро, забыв о том, что новичков положено ругать. — Совсем другое дело!

— Кстати, — сказал Энрике, возвращая меня в настоящее, — а не попробовать ли нам порепетировать что-нибудь посложнее? "Зачарованный лес", скажем?

— Мы его уже репетировали.

— Кусочки и отрывки. А теперь почему бы нам не пройти всю партию обеих Птиц?

— Хорошо бы, но зачем? Я ведь всё равно не буду её танцевать.

— Кто знает, кто знает… Так вы согласны?

Я кивнула.

— Согласна.

— Тогда начнём прямо со следующего раза. До свидания, Анжела.

Энрике вышел.

— Анжела, — тут же позвал меня другой голос из пустоты.

— Да? — ответила я, поднимая глаза к потолку. Почему-то мне казалось, что голос доносится сверху.

— Анжела, тебе не кажется, что ты проводишь с ним слишком много времени?

— Нет, — сказала я, — не кажется.

— Зачем он встречается с тобой?

— Вы же видите — мы репетируем вместе.

— И ты в это веришь? Что у него к тебе чисто благотворительный интерес?

— Послушайте, оставьте эти намёки. Он, между прочим, женат на очень милой женщине и счастлив в браке.

— А его жена знает, чем он занимается?

— Конечно, знает, и ничего не имеет против. И вообще, если бы у него был другой интерес, за год с лишним это в чём-нибудь да проявилось бы. Да и с кем ещё я смогу репетировать Деву-Птицу? Ваши советы бесценны, но ведь это только советы.

Голос заткнулся. Приняв молчание за знак согласия, я отправилась переодеваться.

Сезон открылся "Зачарованным лесом", а потом был вечер одноактных балетов. Первым отделением шла "Цыганка", вторым — "Гарсиада". Я несколько подтрухивала, но всё прошло достаточно хорошо, хотя и не идеально. Можно было станцевать и лучше, но свою порцию аплодисментов мы получили, а после спектакля Марио, танцевавший со мной в этот вечер, поздравил меня с почином. Получила я поздравления и иного рода — мне вручили целых два букета. Один, как я решила, мог быть от Голоса, а вот второй от кого? Долго гадать не пришлось: после следующего спектакля — "Замка снов" — ко мне подошёл Андрес и вручил цветы лично.

— Вы же мне этого не запретили, — сказал он мне.

Я немного смутилась, хотя, казалось бы, смущаться тут не из-за чего, и присела, несмотря на то, что на мне были сапожки и короткий камзольчик, из-под которого свисал полосатый хвост.

— Мне понравилось, как вы танцевали, — добавил Андрес. — Действительно похоже на кошку — изящно и выразительно.

Танец и впрямь имитировал кошачьи движения, насколько это возможно в балете. Комплимент мне польстил, и это не укрылось от бдительного ока моего "ангела".

— Опять этот хлыщ ошивается рядом с тобой, — с явной досадой сказал он.

— Проход за кулисы открыт всем.

— Но это не значит, что ты должна выслушивать его любезности с таким блаженным видом. Если хочет быть поклонником — пусть будет, но при этом знает своё место.

Я промолчала, хотя его сентенция вызвала во мне немалое раздражение. И всё же я дорожила нашими странными отношениями и его советами, которые он начал давать мне прямо во время репетиций, неслышимо для других. Даже Энрике Корбуччи не мог этого — всего одним-двумя словами указать, что именно нужно, чтобы танец наполнился красотой и смыслом. "Руку чуть ниже" — говорил "ангел", и поза сразу становилась изящнее и как-то одухотворённее. "Не задерживайся на пальцах, сразу плие [приседание на двух или одной ноге]" — и разорванное движение обретало необходимую слитность и плавность. Он уделял внимание в основном мелочам, деталям, утверждая, что именно из них складывается образ, от них зависит, как именно ты сделаешь роль. И был прав, конечно. Движения-то одни и те же, и выучить их может каждый танцовщик. Но у одного выйдет шедевр, а другой будет лишь честно демонстрировать выученное, так и не ставшее ролью.

Благодаря Голосу и Корбуччи Дева-Птица быстро продвигалась вперёд. Энрике танцевал и за принца, и за Мага, как выяснилось, ему уже приходилось исполнять эту партию в Раворской Опере, где он начинал свою карьеру. Однажды после репетиции он пригласил меня посидеть в кафе. Там Энрике рассказал мне парочку забавных случаев из своей тогдашней жизни, видимо, чтобы придать мне смелости. Потом заговорил о том, что после Птиц можно будет заняться чем-нибудь ещё. Скажем, "Франческо и Джильдой" или "Источником слёз". Если не в этом году, так в следующем межсезонье, когда снова приедет сеньор Арканжо, мне будет, что ему показать.

— Кстати, вы знаете, что "Сильвану" планируют снять с репертуара? — вдруг спросил он.

— Правда? Ведь это же старейший балет на нашей сцене!

— Вот сеньор Эстевели с сеньором Росси и решили, что он уже исчерпал себя.

— А что вместо неё?

— Пока думают, но, скорее всего, "Жозефину". Это я к тому, что вы вполне можете рассчитывать получить в ней роль.

— Вы думаете?

— Конечно. Та же Ясмин — вы ведь её уже знаете. Хореографию у нас всегда берут классическую, так что учить заново не придётся.

Я неопределённо повела плечами.

— На Рождество "Сильвана" пройдёт в последний раз, — добавил Энрике. — А новый спектакль выпустят, скорее всего, к весне.

— Посмотрим, — сказала я. — Поживём — увидим.

Мы распрощались. А на следующий день я снова имела неприятный разговор с Голосом. Андрес и Энрике раздражали его в равной степени.

— Я, понимаю, он занимается с тобой ролями, это дело весьма похвальное, — вещал "ангел", — но при чём тут совместное распивание кофе? Анжела, ты должна думать о работе, а не о мужчинах. Ни к чему переводить деловые отношения в плоскость личных, у этого счастливого супруга есть жена, пусть он ею и довольствуется.

— Неужели вы думаете, что в его отношении ко мне есть любовный интерес?

— Ты веришь, что мужчина может просто дружить с женщиной и столько делать для неё исключительно по дружбе?

— Да! Будь дело не в дружбе, за то время, что мы знакомы, это в чём-нибудь, да проявилось бы, — повторила я свой прошлый аргумент. — Мы ведь знакомы уже больше двух лет.

— Что ж, ваша дружба весьма трогательна, вот только зачем она тебе нужна? У этого Энрике хватило ума оценить силу твоего таланта, так что ты можешь не бояться остаться без его уроков, если дашь понять, что желаешь сохранять дистанцию.

— Зачем нужна дружба? А разве дружат зачем-то? Если вы так полагаете, то ваши представления о дружбе бедны и убоги. Дружат, потому что доверяют друг другу, потому что имеют общие интересы, потому что могут быть друг другу опорой и поддержкой в трудную минуту. Дружат, в конце концов, просто потому, что дружат.

— Разве ты всёго этого и не имеешь и без него?

— От кого?

— Разве я тебе не друг? Разве я тебе не помогаю и не поддерживаю? Разве у нас нет общих интересов, или ты мне не доверяешь?

Я помолчала. Действительно, неловко получилось, хотя в последнем пункте он прав. Я действительно ему не доверяю, потому что не знаю толком, что он такое, и чего в действительности хочет.

— Вы мне, безусловно, друг, — осторожно подбирая слова, сказала я, — но почему я должна из-за вас отказываться от других друзей? Разве одна дружба мешает другой?

— Мешает, если толкает к необдуманным поступкам. Ты можешь забыть, зачем живёшь на свете, увлёкшись дружбой с Корбуччи, а особенно — с этим ди Ногара.

— Но ведь могу и не забыть? К тому же, зачем я живу на свете, решаю только я.

— Я в этом не уверен. Женщины — слишком слабые существа, слишком легко поддаются тщеславию, соблазнам, а также тому, что они зовут любовью.