Карна, великоколесничный воин, одаренный от рождения прекрасным панцирем и серьгами, повержен. Тяжко вздыхает Дурьйодхана и изливает росу из своих глаз. Но он, как великий кшатрий никогда не отступающий от намеченной цели, ищет выход для спасения своей армии.

— Шалья, тебе надлежит стать главнокомандующим. Прими бразды правления, яви свое бесстрашие, повергни Пандавов.

Так говорил старший Каурав отважному Шалье, царю Мадров, некогда проигравшему Пандавам на сваямваре свою невесту Амбу.

— Мой гнев против Пандавов велик, и я все еще не забыл унижение на сваямваре. Но выслушай меня, о мощнодланный. Не равны наши силы, пока в колеснице Арджуны великий Джанардана. Ты хочешь, о царь, переплыть на маленькой лодке бескрайний океан, если думаешь, что силой оружия и храбростью можно победить Обезьянознаменного, который своим сутой избрал Кришну. Кто способен в схватке одолеть их обоих? Только в Кришне — дхарма, только в Арджуне — победа.

— Что говоришь ты, ничтожный?! — воскликнул в разъярении Дурьйодхана. — Разве время сейчас вести себя как евнух? Или утерял ты свою доблесть при виде лука Гандивы? Видно, правду говорят люди о зловредном характере Мадров. Недаром рассказывают о том, что жены ваши бесчестны и бесстыдны. Обезумев от выпитого вина, они срывают с себя одежды и пускаются в пляс. В плотской любви они необузданны и похотливы. Может ли сын, рожденный от них, быть иным? И ты, рожденный от одной из них, не имеющих стыда, мочащихся стоя, как верблюдицы, смеешь говорить о дхарме!

Кровью налились глаза Шальи от этих обидных слов. Но, привыкший к обузданию своих чувств, он произнес:

— Слова твои, оскорбляющие мою мать, ранят меня как диск Кришны. Но, зная тебя много лет, я понимаю, что тобой движет не желание оскорбить, не ненависть к Мадрам, сражающимся доблестно на твоей стороне, но гибель Карны, обладателя оружия Рамы. Не время сейчас враждовать, о царь. Меня не пугает смерть, ведь говорят, что первейшая дхарма кшатрия — упокоиться сраженным на поле брани. Дабы ты не сомневался во мне, я приму войско и, обуянный яростью, совершу завтра достойный меня подвиг!

С новой зарей вновь сошлись две армии. Во главе Кауравов вместо погибшего Карны стал бесстрашный Шалья. Жестоким ливнем из стрел явилась та битва. Стук колес, треск ударов, грохот колесниц, ржание коней, свист летящих стрел, топот слонов — под такую музыку расставались с жизнью мужи-львы. Погибли многие: сын Бхимы Гхатоткача, царь Мадров Шалья, дядя Кауравов Шакуни, брат принцессы Панчали Дхриштадьюмна…

Когда на поле боя наконец сошлись Духшасана и Бхима, встреча которых была неминуема и желанна для обоих, они были подобны двум истекающим мадой слонам, бьющимся из-за слонихи в период течки. Жестоко избивали и разили они друг друга губительными для плоти дубинами и стрелами. Духшасана атаковал и рассек лук Бхимы стрелой-бритвой, а шестью отборными стрелами настиг его возницу. Но Бхима, истекающий кровью, метнул в него свою палицу, и Духшасана, содрогаясь, рухнул на землю. Палица Бхимы на лету сразила и коней неприятеля, и его колесницу. Сам Духшасана лежал на земле с растерзанными доспехами, окровавленной одеждой и порванным венком и громко кричал от боли.

Затем Бхима, отравленный ядом мести, соскочил с колесницы и направился к поверженному врагу, вперив в него тяжелый взгляд. Обнажив заточенный по краям меч, он наступил лежавшему в судорогах Духшасане на горло, рассек ему грудь и принялся пить еще теплую кровь, бросая вокруг свирепые взгляды. Он пил жадно и кричал:

— Превыше всего я ценю этот напиток, добытый мною в бою. Выше материнского молока, меда и простокваши!

Тот, кто видел Бхиму, приплясывающего и пьющего кровь, бежали в ужасе прочь. Даже видавшие виды бойцы содрогнулись от такого нечеловеческого действа. А Бхимасена продолжал свою речь:

— Скажешь ли ты теперь, о нечестивейший из людей, то, что говорил раньше Драупади: «Корова! Корова!»

Я мщу за тот вред, который вы, Кауравы, нанесли нашей семье: за оскорбление Драупади, за сожжение смоляного дома, за похищение царства с помощью плутовской игры, за изгнание и за жизнь в лесу, за гибель наших родных и воинов. Сколько претерпели мы из-за низости и зависти Дурьйодханы! Наконец я выполнил данное мною обещание и убил ненавистного Духшасану!

Теперь мне предстоит выполнить другое свое обещание — убить Дурьйодхану, убить как жертвенное животное. Только поправ ногою нечестивца на глазах у всех, я обрету покой.

Затем Бхима, безмерно могучий и страшный, окропленный кровью с головы до ног, издал громкий клич радости и принялся лихо отплясывать у тела повергнутого врага.

Бойцы обеих армии, деморализованные увиденной картиной расправы, покинули ратное поле. Курукшетра на время опустело и превратилось в пиршество воронов и коршунов, которые слетались на запах и садились на груды обезглавленных тел. Они жадно насыщались костным мозгом и жиром убитых, то и дело принимаясь пить кровь и сосать мозг, терзая плоть.

Лютая смерть Духшасаны привела братьев в смятение, воинов-Кауравов в ужас, Гандхари упала в обморок, а Дхритараштра потерял на время рассудок.

Война продолжалась. Воины падали один за другим. Жестокость и ярость нарастали. Кшатрии, как хищники, почувствовавшие кровь, бросались друг на друга. Мужчин оставил страх, ими владела только слепая жажда убийства.

— Что ты благодаря духовному оку можешь поведать мне, о верный Санджая? — промолвил разбитый горем слепой Дхтритараштра.

— То, что открыто мне, не порадует тебя, о царь! Твой старший сын и любимец Дурьйодхана с самого начала вступил в бессмысленную и свирепую вражду. Кто еще, рожденный в роду Куру, будучи мудрым и рассудительным, способным распознавать добро и зло, стал бы сражаться, зная, что противник превосходит его по приверженности дхарме? Кто бы еще с пренебрежением отнесся к мудрым советам старейшин и родителей о заключении мира? Какое лекарство сегодня поможет тому, кто сражается с войском, в рядах которого великий Кришна? Совершенно очевидно, что сей злоумышленник родился на свет для истребления своего рода. Он не отдаст Пандавам причитающегося им царства. Пока будет теплиться в нем жизнь, он будет ненавидеть Пандавов — благородных и невиновных!

Так говорил дваждырожденный прозорливец и был прав. Война, которую Дурьйодхана вынашивал тринадцать лет и которая должна была принести ему победу, закончилась поражением. Его армия осталась на поле брани, где теперь царствуют шакалы и вороны. Его учитель обезглавлен, его любимый брат Духшасана сражен, его сын застрелен, его многочисленные друзья и братья ушли в обиталище бога Ямы. В течение этих страшных 18 дней войска безжалостно и яростно уничтожали друг друга. Перед глазами Дурьйодханы то и дело всплывает тягостная картина: «Воины с воплями бегут прочь, слоны издают низкий рев, колесницы перевернуты. У робких увеличился страх, у одержимых появился восторг и упоение. Поле Курукшетра походит на дикий лес, где вместо колючек и терний валяются в изобилии дротики, где булавы и заостренные бревна служат тропами, а сломанные колесницы и мертвые слоны напоминают павшие некогда могучие дубы. Явилось множество знамений: издавая гулкий шум, задрожала Земля, метеоры с пылающими остриями, разлетаясь на куски во все стороны, попадали с неба на землю, газели и буйволы в панике оставили леса».

Но, несмотря на потери, в Дурьйодхане живет сердце воина. Он ни за что не отдаст Пандавам своего царства и своей власти. Он готов принять последний вызов — сражение с ненавистным Бхимой, из которого один из них не выйдет живым.