Справа и слева от нас в веретене появилось множество щелей. В этих щелях закипели металлические существа; кружились шары, кубы, пирамиды. На мгновение все стало бесформенным.

И вот справа и слева от нас стояла армия причудливых гигантских воинов. Головы их на пятьдесят футов вздымались над нашей движущейся платформой. Они опирались на шесть колоссальных колоннообразных ноги. На высоте в сто футов эти шесть ног поддерживали громоздкое круглое тело, образованное из шаров. И от этого тела, которое одновременно было и головой, отходили десятки колоссальных рук в форме цепов – усаженные пиками балки, титанические боевые палицы, циклопические молоты.

И в ногах, в корпусах, в руках – всюду возбужденно горели маленькие глаза металлических существ.

И вот от них, от всего существа, на котором мы передвигались, послышался тонкий вой, торжествующий вопль пронесся по всему полю битвы.

И веселым ритмичным шагом чудовища пошли по городу.

Внешние стены под ударами металлических рук разлетелись, как под тысячами молотов Тора. По их обломкам, по вооруженным людям шагали существа, вдавливая людей в камень.

Весь город, кроме небольшой части, скрытой холмом, открылся моему взгляду. В краткое мгновение остановки я увидел толпы, заполняющие узкие улицы, люди бежали, топча упавших, перебирались через баррикады тел, набрасывались друг на друга.

Широкая ступенчатая улица из белого камня, как огромная лестница, поднималась на вершину холма прямо к обширной площади, вокруг которой толпились дворцы и храмы – акрополь города. По этой улице стремился живой поток, тысячи жителей Рушарка искали спасения в святилищах своих богов.

В одном месте поднимались большие резные арки, в другом стройные изысканные башенки, крытые красным золотом; дальше ряд колоссальных статуй, еще дальше множество стройных решетчатых мостиков, начинавшихся среди цветущих деревьев; сады, полные цветущими кустами, в них сверкают фонтаны; тысячи и тысячи многоцветных вымпелов, знамен, полотнищ.

Прекрасный город – крепость Черкиса Рушарк.

Его красота привлекала глаз; от него поднимался аромат цветущих садов – и крик агонии, какой вырывается у душ в Дисе.

Ряд разрушительных фигур удлинился, каждый гигантский металлический воин отошел от своих товарищей. Они сгибали многочисленные руки, боксировали с невидимым противником – гротескно, ужасающе.

Вниз обрушились молоты и булавы. Под их ударами здания раскалывались, как яичная скорлупа, их обломки погребали под собой толпы бегущих по улицам. Мы перешагивали через руины.

Снова и снова опускались страшные молоты. И город под ними рушился.

Огромный металлический паук полз по широкой улице, вдавливая в камень пытавшихся убежать по ней.

Шаг за шагом Разрушители пожирали город.

Я не испытывал ни гнева, ни жалости. Во всем моем теле бился торжествующий пульс, как будто я превратился в частицу уничтожительного урагана, как будто стал одним из этих грозных воинов, обрушивающих удары на город.

В голове зашевелились мысли, смутные, незнакомые, но как будто уловившие самую суть истины. Почему я никогда не понимал этого? Почему не видел, что эти большие зеленые штуки, называемые деревьями, уродливы, несимметричны? Что эти высокие башни, эти здания – отвратительные искажения?

Что эти маленькие существа с четырьмя отростками, которые с криком разбегаются внизу, – они отталкивающе ужасны?

Их нужно уничтожить! Все это уродливое искаженное безобразие нужно стереть с лица земли! Превратить в гладкие непрерывные плоскости, гармоничные дуги, в гармонию линий, отрезков, углов!

Что–то глубоко во мне пыталось заговорить, пыталось сказать мне, что это нечеловеческие мысли, не мои мысли, что это отражение мыслей металлических существ!

Это что–то пыталось достучаться до меня, объяснить, что оно говорит. И его настойчивость сопровождалась какими–то ритмичными ударами, будто били барабаны горя. Все громче и громче доносились эти звуки; я все яснее понимал бесчеловечность своих мыслей.

Эти звуки взывали к моей человеческой сущности, скорбно стучали в самое сердце.

Плач Черкиса!

Широкое лицо сморщилось, щеки обвисли; жестокость и злоба исчезли; злость в глазах смыта слезами. Из глаз струились потоки слез, грудь разрывалась от рыданий. Черкис смотрел на гибель своего города и своего народа.

А Норала безжалостно, холодно наблюдала за ним; казалось, ей не хочется пропустить ни тени его боли.

Теперь я увидел, что мы близки к вершине холма. Между нами и большими белыми зданиями на его вершине теснились тысячные толпы. Они падали перед нами на колени, молились. Рвали друг друга, пытаясь спрятаться в массе. Бились о закрытые двери святилищ, взбирались на столбы, толпились на золоченых крышах.

Всеобщий хаос – и мы его сердце. И тут храмы и дворцы раскололись, взорвались, разлетелись. Я мельком увидел скульптуры, блеск золота и серебра, сверкание великолепных шпалер – и повсюду толпы людей.

Мы сошлись с ними, наступили на них.

Ужасные всхлипывания прекратились. Голова Черкиса повисла, глаза закрылись.

Разрушители сошлись. Их руки свернулись, ушли в тела. На мгновение они образовали колоссальный столб. Потом снова изменили форму, прокатились по руинам, как расширяющаяся волна, вдавливая в камень все, над чем прокатывались.

Далеко впереди я увидел все еще играющего змея, он уничтожал немногих беглецов, каким–то чудом проскочивших мимо Разрушителей.

Мы остановились. Мгновение Норала смотрела на обвисшее тело того, на кого обрушилась ее ужасная месть.

Потом металлическая рука, державшая Черкиса, дернулась. Фигура в плаще отлетела от нее, как большая летучая мышь. Упала на плоскую вершину, где недавно находилось гордое сердце его города. Синим пятном среди всеобщего разрушения лежало разбитое тело Черкиса.

Высоко в небе появилась черная точка, она быстро росла – стервятник.

– Все–таки я оставила для тебя падаль! – воскликнула Норала.

С хлопаньем крыльев птица опустилась к телу, вонзила клюв.

27. БАРАБАНЫ СУДЬБЫ

Мы медленно спускались с холма, на котором стоял уничтоженный город; останавливались, словно глаза Норалы еще не насытились зрелищем разрушений. Ни следов зелени, ни следов человека, вообще никаких следов жизни.

Мужчина и дерево, женщина и цветок, ребенок и бутон, дворец, храм и дом – все это Норала растоптала. Вдавила в скалу, как и пообещала.

Грандиозная трагедия заняла все мое внимание; мне некогда было подумать о товарищах, я забыл о них. И вот, неожиданно приходя в себя, начиная осознавать всю бесчеловечность этого разрушения, я обернулся к ним за поддержкой. Смутно удивился легкой одежде Руфи; она была почти нагой; с любопытством взглянул на красную полосу на лбу Вентнора.

В его глазах и в глазах Дрейка я увидел отражение того же ужаса, что просыпался во мне. Но в глазах Руфи ничего подобного не было – строго, равнодушно, безжалостно, как сама Норала, рассматривала Руфь пустыню, которая еще час назад была цветущим городом.

Я почувствовал прилив отвращения. Ведь не могли же все уничтоженные так безжалостно быть порождениями зла. Однако и мать, и расцветающая девушка, и юноша, и старик – все проявления человеческой жизни за большими городскими стенами теперь превратились в камень. Мне пришло в голову, что в Рушарке не могло быть больше плохих людей, чем в любом крупном городе нашей цивилизации.

Я, конечно, не ждал, что Норала подумает о чем–нибудь подобном. Но Руфь…

Реакция на прошедший ужас становилась все сильнее, начали жечь жалость и гнев, ненависть к этой женщине, которая стала душой катастрофы.

Взгляд мой упал на красную полоску. Я увидел, что это бороздка, будто вокруг головы Вентнора затянули петлю и врезали ее в кость. На краях борозды виднелась засохшая кровь, двойное кольцо вздувшейся побелевшей плоти окаймляло полосу. Это был след – пытки.

– Мартин! – воскликнул я. – Кольцо? Что они с вами делали?