Кошка тогда так хохотала, что Димке пришлось ее отпаивать водой с газом, а Кошка пила, хохотала и икала…
Димка понял, что бессмысленно улыбается, глядя мимо учебника. Он спохватился, прогнал улыбку — надо было делать уроки.
Будильник сначала был выключен, а при повторном срабатывании отправился в стену, от соприкосновения с которой замолк навсегда. Женька не хотел идти ни в какую школу. Он решил заболеть. Просачковать. Не пойти — и все! Все четвертные у него уже проставлены, а видеть эту лживую физиономию… Женька спохватывался: это не Вика виновата, это он что-то не так сделал. Она просто не хотела ему говорить, боялась обидеть.
Женька перевернулся на другой бок, свернулся калачиком и накрылся одеялом. Когда-то давным-давно он так прятался от грозы у бабушки в доме.
Мама заходила пару раз, тихонько звала, но будить не стала. Ее всегда подтянутый и собранный сын забыл куртку в школе, не помнил, обедал ли он, да еще и будильниками швыряется. Наверное, мама даже заподозрила, что тут замешана девочка. Трудно сказать — у Женьки была очень тактичная мама. После трех робких попыток напомнить сыну о школе она плотно прикрыла дверь и дала ему уснуть.
Сон получился смутный и неприятный, Женька его не запомнил. Может быть, из-за способа, которым его из сна выдернули.
— Вставай, медведь, весну проспишь! — заорали над ухом и для убедительности ударили сверху подушкой.
Женька подскочил на кровати. Это была Кошка — кто же еще. И что самое интересное, это была та самая Кошка, с которой они могли моря переплыть и горы своротить (и однажды своротили — после неудачного моделирования сдвижки тектонических плит).
Кошка искрила энергией и хаотически перемещалась по комнате. В углу, чтобы не мешать перемещениям, терпеливо блестел очками Димка.
— Вставай, говорю! — не унималась Кошка. — Пролежни будут!
Женька вопросительно посмотрел на Димку как на более адекватного.
— Впалыч звонил, — пояснил тот. — Через час собрание в актовом зале. В нашем актовом зале!
Чувство было такое, как будто все вернулись с полярных экспедиций — народ шумел, бурлил и хлопал друг друга по спинам. Хотя все это время учились рядом, в соседних школах, но… Нет, это была другая планета. Много других планет, между которыми, конечно, существует межгалактическая связь, но это не то. И вообще, в командировке хорошо, а дома лучше.
Директор и Впалыч пришли вместе. По их лицам ничего было невозможно прочитать, и это сильно остудило пыл находящихся в зале. Они ждали радости, моря эмоций и праздничного фейерверка.
— Дорогие ребята! — начал Впалыч.
После чего встал, сел и, сцепив руки, уставился в стол.
Зал замер.
— Знаете, — тихо сказал Впалыч, — я два дня эту речь репетировал. Я ж психолог… Ну вы в курсе…
Такой тишины, какая воцарилась после этих слов, в этом зале не было никогда.
— Я все продумал. Я знаю, в какой последовательности вам нужно преподносить новости. Я консультировался…
Впалыч поднялся и прошел вперед.
— А сейчас я стою перед вами и понимаю, что все это сработает, конечно, но нам всем от этого не будет легче.
— Что? — выдохнула Лиза.
Высокая пятнадцатилетняя блондинка, лидер группы «Цветы», сидела в первом ряду и изо всех сил старалась не заплакать.
— Мне очень больно — сказал Впалыч, — но я вынужден вас огорчить. Нашей школы больше не будет.
— Нет! — пронеслось по залу.
А потом все заговорили разом. Кричали, что этого не может быть, что надо бороться, что нельзя сдаваться…
Анечка плакала, сидя на последнем ряду.
— Тихо! — сказал Михаил Александрович.
Все затихли.
— Родные вы мои… — сказал директор, — неужели вы думаете, что мы не боролись? Мы провели в министерстве всю четверть, мы не вылезали из кабинетов. Мы просили и умоляли. Мы предоставляли цифры и отчеты. Мы даже пытались взятку дать…
— Не взяли? — удивился Дима.
— Не хватило, — мрачно пошутил Впалыч.
— Простите нас, — сказал директор, — мы не смогли спасти нашу школу. Приказ о расформировании уже подписан, и подписан на таком уровне, что ничто нас не спасет…
— А мы? — дрожащим голосом спросил кто-то из мелких.
— А вы останетесь там, где провели эту четверть.
А Впалыч добавил:
— Но если у кого-то совсем не сложилось, то вы можете перейти в любую другую школу города. Это ваше право.
Анечка зарыдала, и ее кинулись утешать. И в это время с заднего ряда поднялся Ворон.
— Ну и хорошо! — заявил он. — Все равно это не школа была, а бардак. Я б здесь по-любому не остался.
Он махнул рукой и направился к двери. За ним поднялось и вышло еще несколько человек.
Пару секунд ушло на осознание того, что произошло.
— А что будет с вами? — спросил Женя.
Директор нервно дернулся.
— Какая разница? — отмахнулся он. — Главное вас пристроить…
И тут взвыла Кошка.
До этого она сидела молча, сцепив руки в замок и покачиваясь на стуле.
— Вы… вы…
Кошка вскочила.
— Вы хоть понимаете, что вы сделали?
От ярости Кошка проглатывала половину слов, но смысл был понятен.
— Лучше б я не знала, что так бывает! Если б мы с самого начала учились, как все… Мы бы были, как они! Мы б не знали, что бывает по-другому! Мы бы шли в школу, как на каторгу! Мы бы умели матом ругаться! Вы нас убили, понимаете, да? Мы ж теперь пушечное мясо!
Женя подошел к ней и хотел ей что-то сказать.
— Не трогай меня! — заорала Юля. — Не трогайте меня все!!!
Ее колотило. Кошка бросилась к двери и уже оттуда заорала:
— Я ненавижу вас!!! Я всех ненавижу!!!
После громового раската хлопнувшей двери Впалыч сказал нарочито спокойным голосом:
— Это хорошо, что она все высказала…
Зимние каникулы
Обычно на зимних каникулах 34-я школа отрывалась. Каждая группа готовила что-то свое — даже не проект, а «злостное хулиганство», как в притворном ужасе заявлял Михаил Александрович. В предновогодние дни не щадили никого. На любого учителя (что уж говорить об учениках) могла напасть банда снежных орков или снежный человек трех метров роста. Причем орки были в исключительно натурально выглядящих (хоть и искусственных) шкурах, а снежный человек оказывался составлен из пяти-шести «хулиганов». Жертву немедленно утаскивали в логово, купали в снегу или заточали в снежный каземат.
Впрочем, сидели в плену недолго — очень скоро раздавалось гиканье каких-нибудь снежных гномов или треск снегобитной машины, после которого темница разваливалась на кусочки, а «негодяи» отступали, оставляя пленных. Тех опять-таки заковывали в ледяные кандалы — и снова начинался штурм. Никаких долговременных союзов между «кланами» не наблюдалось, просто группа узнавала, что кого-то пленили, и бросалась на выручку.
Когда Кошка пересказывала эти битвы родителям, те только качали головой и иногда говорили:
— Так сидела бы дома, раз там так опасно.
Кошка глупые реплики игнорировала и продолжала, не снижая темпа, рассказывать, как Птицы сначала взяли в плен Цветов, а потом отбивали их у Ежей.
Когда менее темпераментному Димке задавали вопрос: «А зачем вы так над собой издеваетесь?», он добросовестно отвечал:
— Так интересно же! Весело!
— Весело, — бурчала Димина мама. — Позаболеваете все…
Бурчала для порядку, потому как на зимних каникулах в 34-й школе не болел никто и никогда. Весной и осенью — случалось, но кто станет болеть в самую веселую пору?