— …все замечательно, только это не квадратное уравнение! Обычное линейное! Все гораздо проще, понимаешь?
Практикант тыкал в одну из цифр, как будто в кнопку ракетной пусковой установки.
Молчун сузил глаза, чтобы навести резкость. Точно: двойка, нарисованная нетерпеливой рукой математика, чуть прыгнула вверх. Это была просто двойка, а не вторая степень. Молчун опустил голову.
— Но, — продолжал бодрый практикант, — с другой стороны… решил-то ты правильно… Хотя это не по программе… Ладно, ставлю пять, но в следующий раз будь внимательнее.
У Молчуна не осталось сил даже кивнуть. Он с трудом добрел до своего места и упал на стул. Все гудело, как будто после штурма горы. Он почти не почувствовал, как в спину ударила жеваная бумажка. Наверное, это был остроносый Александр. Или кто-то из его шестерок. Оборачиваться и выяснять не осталось сил, да и не хотелось.
Молчун прикрыл глаза. «Надо попросить врача, — подумал он, — чтобы дозу успокоительного уменьшил. Я так совсем отупею…»
Все каникулы Женя сознательно избегал одноклассников, как впрочем, и Птиц. Зато воплотил в жизнь давнюю мечту родителей — вместе покататься с гор. Карпаты ему понравились, поляки оказались людьми вполне милыми, а их язык — почти понятным. На слух ничего не разберешь, но читать Женька научился довольно сносно, корни были родные, славянские. За все каникулы он ни разу не вспомнил Вику, и у него созрело твердое убеждение, что дурь из головы вылетела.
«Я же умный! — уверял себя Женя. — Я все знаю о психологии и методах манипулирования людьми… Ну не все, но достаточно, чтобы понять: Вика мной крутила. А теперь не будет крутить. Теперь я все понимаю. Теперь я не поддамся!»
Но первый же день в школе разрушил эту иллюзию. Вика никуда не выветрилась. Она сидела рядом, живая и теплая — Женька отодвигался чуть не в проход, но все равно ощущал ее мягкое, домашнее тепло. И улыбалась она все так же. И голову запрокидывала по-прежнему, как будто специально выставляя напоказ длинную гладкую шею.
Краешком ума Женька все еще понимал, что не «как будто», а именно «специально» ему демонстрировали изгиб шеи, но этот краешек ума отчаянно вопил в абсолютной пустоте Женькиной головы. Мысли все испарялись, и можно было только любоваться.
На переменах он брал себя в руки и думал о холодном душе. За неимением оного бегал в туалет и подолгу держал ладони под ледяной струей. Немного помогало. Первые пять минут урока он держался, а потом начинал невольно коситься, отвлекался…
Чтобы продержаться подольше, стал тянуть руку и проситься к доске — там было полегче.
Самое плохое в этом всем было молчание Вики. Она болтала с кем угодно о чем угодно, даже во время урока шепталась с подругами через проход — но Женя не удостоился услышать в свой адрес хотя бы междометия.
Домой он пошел вкруговую, через парк. Быстро шел, почти бежал, чтобы утрясти мысли. Ему нужен был совет. Ему нужен был Впалыч. Но телефон учителя снова не отвечал, и тогда Женька постарался раздвоиться.
Вот он — обычный десятиклассник обычной школы, который влюбился по уши в соседку по парте. И вот он — психолог со стажем Виктор Павлович.
«Что делать? — спросил десятиклассник. — Я думаю только о ней! Но я ей не нужен! Я не должен думать — а все равно думаю…»
«Не должен о ней? — вопросом на вопрос ответил психолог. — А о ком должен? Или о чем?»
«Об учебе…» — даже в мыслях это прозвучало неубедительно.
«Допустим. А еще?»
«Не знаю… Нужно что-то еще. Что-то очень важное!»
«Ты прав. Что-то важное. Но не только для тебя. Еще для кого-то».
Десятиклассник наморщил лоб и предположил:
«Индивидуальный проект?»
«Не в названии дело. Назови как хочешь. Пусть проект. Но в чем он заключается?»
«Что-то важное для другого… Что-то для другого…»
И вдруг Женька остановился, как будто ударился обо что-то.
— Молчун! — сказал он вслух. — Его отец просил, чтобы я ему помог!
Воображаемый психолог одобрительно кивнул.
Прошла неделя, и Кошка стала лучшей подругой Эли. Она не влилась в ее «свиту», но была все время рядом.
Когда Эля позвала ее в кино (собиралось идти шесть девчонок), отмахнулась:
— Да ну. Глупо женским табором в кино ходить. Ты выглядишь с ними как воспиталка с детским садиком. К тому же тебя за ними не видно!
На следующий день Эля пришла в новой блузке. Девчонки квохтали вокруг, рассказывали, как они вчера эту блузку выбирали, восхищались Элей, которая стала неземной красавицей. Кошка только бровь подняла и прошла мимо.
— Тебе не нравится? — спросила Эля.
— Да ей никогда ничего не нравится! — возмутилась Алка.
— Что ты ее вообще спрашиваешь! — поддакнула Анжела.
Кошка усмехнулась.
А на следующий день принесла Эле распечатку с описанием женских цветотипов.
— И что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросила Эля.
— А то, что этот цвет — единственный, который тебе категорически нельзя носить.
Эля погрузилась в чтение. И чем дальше читала, тем больше возмущалась.
— Послушай, но почему? Мы же вместе выбирали!
— Понимаешь, Эля, у женщин есть такая особенность. Они всегда советуют подруге то, что ей не идет. Не со зла. Просто они так устроены, — объяснила Кошка.
— А ты?
— А я не женщина, — отрезала Юля.
— Ты лесби? — испуганно спросила Эля.
— Нет.
И тут Кошка выдала заранее сочиненную историю о своей несчастной любви. О том, как Он был старше и опытнее. Как она влюбилась в него до потери сознания. О том, как им было вместе хорошо. А потом его забрали на войну, и вот уже год от него ни слуху ни духу… И спросить не у кого, потому что связь их была тайная.
— А почему на войну? А почему тайная?
— Он боец. Владеет всеми восточными единоборствами. Он меня и научил… Пока было тихо, он преподавал. А когда понадобился — забрали. А тайна, потому что я несовершеннолетняя. Его просто посадят, если узнают. Мы думали подождать до моих шестнадцати, а сейчас я даже не знаю, увижу ли его когда-нибудь…
Эля слушала, затаив дыхание.
— Поэтому мне все эти женские штучки глубоко пофиг! — сказала Кошка. — Делить мне с вами нечего, соблазнять некого. Я умерла внутри. Выгорела. Дотла.
Кошка внимательно следила за Элей, чтоб не переборщить с пафосом. Но это было невозможно. Эля как губка впитала всю историю целиком и заглотила бы еще и попытку самоубийства, двух тайно рожденных детей и убитую жену.
Кошка даже слезу пустила, а Эля тут же кинулась ее обнимать.
— Бедная… — прошептала она. — А мы думали, ты просто стерва!
«И правильно думали!» — отметила про себя Юля.
Кошка не стала брать с Эли слово, что та никому не расскажет. Зачем зря человека напрягать?
И на следующий день в школе она уже точно знала, что теперь все в курсе ее «тайны».
А тем временем начали проявляться первые результаты Юлиной «работы». Эля стала сторониться девчонок в классе. Отказалась идти с ними в кафе, на переменах старалась посидеть в сторонке.
А потом к Юле подошла Алка и спросила, правда ли то, что ей рассказала Эля.
— Конечно, правда, — улыбнулась Кошка. — Эля и про вас только правду рассказывает.
— Э-э-э-э… — зависла Алка. — А что, Эля про нас тебе рассказывает?
— Ну конечно! — обрадовалась Кошка. — Мне же интересно!
Она наклонилась к уху Алки и принялась увлеченно шептать.
Если бы она видела, как на нее смотрит Димка, то поежилась бы. Но Кошка не видела, она была занята.
Анечка сидела в классе и смотрела в окно. Ей было ужасно скучно. Она пыталась занять себя хоть чем-то, но Анастасия Львовна все время мешала. Книжку забрала, рисовать запретила, телефон выключила. Теперь Аня просто смотрела в окно и пыталась найти в проплывающих мимо облаках предметы, у которых первые буквы, последовательно, по алфавиту. Она уже дошла до «Колеса» и «Кастрюли», когда услышала очередной окрик: