Наконец, в качестве главы римско-италийского союза Рим не только вступил в систему организованных по эллинскому образцу государств, но также усвоил эллинскую денежную и монетную систему. До той поры общины северной и средней Италии, за немногими исключениями, чеканили только медную монету; напротив того, города южной Италии чеканили преимущественно серебряную монету, так что в Италии было столько монетных единиц и монетных систем, сколько было суверенных общин. В 485 г. [269 г.] все эти монетные системы были сведены к чеканке только мелкой монеты; для всей Италии был установлен общий денежный курс, и чеканка ходячей монеты была сосредоточена в Риме; только в Капуе осталась в ходу ее прежняя серебряная монета, которая хотя и выпускалась под римским названием, но чеканилась по иной пробе. Новая монетная система была основана на том же соотношении между двумя металлами, какое было издавна установлено законом; общей монетной единицей была признана монета в десять не фунтовых, а сведенных к трети фунта ассов, или динарий, который медью весил 3, а серебром 1∕72 римского фунта, т. е. немного более аттической драхмы. Первоначально чеканилась преимущественно медная монета, а самые древние серебряные динарии чеканились, по всей вероятности, преимущественно для нижней Италии и для торговых сношений с чужими краями. Но подобно тому как победы римлян над Пирром и над тарентинцами и отправка римского посольства в Александрию должны были заставить призадуматься греческих государственных людей того времени, так и дальновидные греческие торговцы должны были подозрительно смотреть на эти новые римские драхмы; это были монеты, которые конечно казались плохими и неизящными в сравнении с тогдашними чрезвычайно красивыми монетами Пирра и сицилийцев, но которые, тем не менее, вовсе не были таким же рабским подражанием, как древние монеты варваров, не похожие одна на другую ни по весу, ни по пробе; напротив того, по своей самостоятельной и добросовестной чеканке они могли с самого начала стать на одном уровне со всякими греческими монетами.

Итак, если мы оставим в стороне развитие государственных учреждений и народные распри из-за владычества и свободы, волновавшие всю Италию и в особенности Рим со времени изгнания рода Тарквиниев до покорения самнитов и италийских греков, и если мы обратим наши взоры на более мирные области человеческого существования, также подчиняющиеся законам исторической необходимости, то мы и здесь повсюду найдем следы влияния тех же великих событий, благодаря которым римское гражданство разбило оковы, наложенные на него родовой знатью, а богатое разнообразие существовавших в Италии национальных культур постепенно исчезло для того, чтобы обогатить собою только один народ. Хотя историк и не обязан проследить великий ход событий во всем бесконечном разнообразии индивидуальных фактов, все-таки он не выходит из пределов своей задачи, когда извлекает из отрывочных преданий некоторые указания на самые важные перемены, происшедшие в эту эпоху в народной жизни италиков. Если при этом все, что касается Рима, еще более прежнего выступает на первый план, то причина этого заключается не в одних только случайных пробелах в дошедших до нас сведениях; неизбежным последствием нового политического положения Рима было то, что латинская национальность все более и более затмевала все другие италийские племена. Уже ранее было нами замечено, что в эту эпоху начали романизироваться соседние страны — южная Этрурия, Сабинская область, страна вольсков, о чем свидетельствуют почти совершенное отсутствие памятников старинных местных диалектов и найденные в этих странах очень древние римские надписи; что латинизация средней Италии уже в ту пору была ясно осознанной целью римской политики, видно из того факта, что в конце этого периода сабинам были предоставлены права полного римского гражданства. Раздававшиеся во всей Италии земельные участки и рассыпанные по всей стране колонии служили для латинского племени аванпостами не в одном только военном отношении: они были также проводниками латинского языка и латинской национальности. Латинизация италиков едва ли имелась в виду уже в то время, напротив того, римский сенат, как кажется, с намерением поддерживал различия между латинской национальностью и всеми остальными; так, например, он еще не разрешал кампанским полугражданским общинам вводить латинский язык в официальное употребление. Однако естественные последствия совершившихся фактов более могущественны, чем самое могущественное правительство; вместе с латинским народом его язык и нравы приобрели первенство в Италии, а затем начали подкапываться под остальные национальные особенности италиков.

В то же время, с другой стороны, на эти италийские народности стал влиять эллинизм, превосходство которого имело другое основание. Именно в ту пору греки начали сознавать свое умственное превосходство над другими народами и стали распространять свое влияние во все стороны. Этого влияния не избегла и Италия. Самым замечательным явлением в этом смысле было то, что Апулия с V века от основания Рима [ок. 350—250 гг.] мало-помалу отвыкла от своего варварского диалекта и незаметным образом эллинизировалась. Это совершилось, так же как в Македонии и в Эпире, не посредством колонизации, а посредством цивилизации, которая, как кажется, шла рука об руку с тарентинской сухопутной торговлей; в пользу этого предположения говорит по крайней мере то, что находившиеся в дружественных с тарентинцами сношениях педикулы и давнии эллинизировались полнее, чем жившие в более близком соседстве с тарентинцами, но постоянно с ними враждовавшие саллентинцы, и что раньше других эллинизировавшиеся города, как например Арпий, лежали не у моря. Что на Апулию эллинский дух имел более сильное влияние, чем на какую-либо другую италийскую область, объясняется частью географическим положением Апулии, частью незначительным в ней развитием собственной национальной культуры, частью также тем, что по своей национальности апулийцы были более близки к греческому племени, чем какое-либо другое из остальных италийских племен. Мы уже обращали внимание на тот факт, что хотя южные сабельские племена заодно с сиракузскими тиранами подавляли и искажали эллинизм в Великой Греции, однако вследствие соприкосновений и смешения с греками некоторые из них, как например бреттии и ноланцы, стали употреблять греческий язык наравне с туземным, а некоторые другие, как, например, луканцы и частью кампанцы, усвоили греческую письменность и греческие нравы. Стремление к подобному развитию обнаруживается и в Этрурии в замечательных, принадлежавших к этой эпохе вазах, в выделке которых Этрурия соперничала с Кампанией и Луканией; а хотя Лациум и Самний держались в стороне от эллинизма, у них также не было недостатка в признаках начинавшегося и постоянно усиливающегося влияния греческого образования. Во всех отраслях римского развития этой эпохи, в законодательстве и в монетной системе, в религии, в складе народных сказаний, встречаются греческие следы. Вообще с начала V века [ок. 350 г.], т. е. со времени завоевания Кампании, греческое влияние на римский быт, по-видимому, быстро и непрерывно возрастало. К IV веку [ок. 450—350 гг.] принадлежит устройство замечательной и в лингвистическом отношении graecostasis — трибуны на римской площади для знатных греческих иноземцев и преимущественно для массалиотов. В следующем веке летописи начинают упоминать о знатных римлянах, носивших греческие прозвища, как например о Филиппе, или по-римски Пилипе, о Филоне, Софе, Гипсее. Проникают греческие обычаи; так, например, появляется вовсе неиталийское обыкновение делать на гробницах в честь усопших надписи, образчиком которых может служить самая древняя из известных нам надгробных надписей — та, которая сделана в честь Луция Сципиона, бывшего консулом в 456 г. [298 г.]; вводится также незнакомое италикам обыкновение воздвигать без разрешения общины на публичных местах памятники в честь предков. Этому положил начало великий реформатор Аппий Клавдий, когда он развесил в новом храме Беллоны бронзовые щиты с изображением и с восхвалениями своих предков (442) [312 г.]; в 461 г. [293 г.] вводится на римском народном празднике обыкновение раздавать участникам состязаний пальмовые ветви. Но всего более заметно греческое влияние на римских застольных обычаях: и обыкновение не сидеть за столом на скамьях, как это делалось прежде, а обедать лежа на диванах, и перемещение главной трапезы с полудня на промежуток времени между двумя и тремя часами дня по нашему счету времени, и присутствие на пирушках распорядителей, которые большей частью назначались из гостей по жребию и на которых лежала обязанность указывать гостям, что и когда они должны пить, и поочередное пение гостями застольных песен, которые конечно были у римлян не сколиями, а восхвалениями предков, — все это не существовало в Риме в древнюю пору, но недавно было заимствовано у греков, так как во времена Катона эти обыкновения были всеобщими и частью даже отживали. Поэтому их введение должно быть отнесено никак не позже чем к той эпохе, о которой теперь идет речь. Также весьма замечательно сооружение на римской площади статуй «мудрейшему и храбрейшему из греков», состоявшееся во время самнитских войн по требованию пифийского Аполлона; при этом выбор пал, очевидно под влиянием сицилийцев или кампанцев, на Пифагора и на Алкивиада — на спасителя и Ганнибала западных эллинов. О том, как было распространено между знатными римлянами знание греческого языка еще в V в. [ок. 350—250 гг.], свидетельствует отправка римского посольства в Тарент, где оратор-римлянин объяснялся если и не на самом чистом греческом языке, то все-таки без переводчика, и отправка Кинеаса в Рим. Едва ли можно сомневаться в том, что, начиная с V в. [ок. 350—250 гг.], все молодые римляне, посвящавшие себя государственным делам, приобретали знание тогдашнего международного и дипломатического языка. Итак, в умственной сфере эллинизм стремился вперед так же неудержимо, как неудержимо стремились римляне к всемирному владычеству, а такие второстепенные нации, как самнитская, кельтская, этрусская, будучи теснимы с двух сторон, постепенно утрачивали и свою территорию и свою внутреннюю силу.