Тем не менее мы должны смотреть на находящиеся в числе катоновских сочинений поэтические нравоучения и руководство к ораторскому искусству как на римскую квинтэссенцию или, пожалуй, как на римское caput mortuum греческой философии и риторики. Ближайшими источниками служили для Катона в его поэтических нравоучениях, конечно, наряду с восхвалением простых отцовских нравов, по всей вероятности, пифагорейские нравоучительные сочинения, а в его книге об ораторском искусстве — фукидидовские и в особенности демосфеновские речи, которые Катон усердно изучал. О духе, в котором были написаны эти руководства, можно составить себе приблизительное понятие по следующему золотому для ораторов правилу, которое впоследствии чаще цитировалось, чем исполнялось: «Заботиться о содержании, так как слова найдутся сами собой»²⁸⁵. Подобные пропедевтические руководства Катон писал и для врачебного искусства, и для военной науки, и для сельского хозяйства, и для правоведения, причем все эти науки также более или менее находились под греческим влиянием. В Риме нашли для себя до некоторой степени доступ если не физика и математика, то находящиеся в связи с этими науками общеполезные познания. Главную в этом отношении роль играла медицина. После того как первый греческий врач, пелопоннесский уроженец Архагаф, поселился в 535 г. [219 г.] в Риме и приобрел там своими хирургическими операциями такую известность, что правительство отвело ему особое помещение и даровало права римского гражданства, его товарищи по профессии тоже стали толпами переселяться в Италию. Правда, Катон не только нападал на этих иноземных знатоков врачебного искусства с усердием, достойным лучшего применения, но и попытался своей медицинской справочной книжонкой, составленной по собственным наблюдениям и вместе с тем, конечно, черпавшей свои указания из медицинской литературы греков, восстановить старинный обычай, по которому отец семейства был вместе с тем и домашним доктором. Однако и врачи и публика, конечно, не обращали внимания на это упрямое ворчанье; тем не менее докторское ремесло, бывшее в Риме одним из самых доходных, осталось монополией иностранцев, и в продолжение нескольких столетий в Риме не было других врачей кроме греческих. Варварское равнодушие, с которым до тех пор относились в Риме к измерению времени, стало до некоторой степени исчезать. Со времени выставки первых солнечных часов на римской торговой площади в 491 г. [263 г.] стало входить у римлян в употребление греческое измерение времени по часам (ὥρα, hora); правда, при этом случилось так, что в Риме оказались выставленными солнечные часы, изготовленные для Катаны, которая лежит четырьмя градусами южнее, и римляне руководствовались этими часами в течение целого столетия. В конце описываемой эпохи некоторые из знатных римлян стали интересоваться математическими познаниями. Маний Ацилий Глабрион (консул 563 г. [191 г.]) попытался устранить из календаря путаницу путем издания закона, разрешавшего понтификальной коллегии вставлять и опускать добавочные месяцы по ее усмотрению; если эта мера не достигла своей цели и даже ухудшила зло, то причиной этому была не столько глупость, сколько недобросовестность римских богословов.

Получивший греческое образование Марк Фульвий Нобилиор (консул 565 г. [189 г.]) тоже старался распространять знакомство с римским календарем. Гай Сульпиций Галл (консул 588 г. [166 г.]), не только предсказавший лунное затмение 586 г. [168 г.], но и высчитавший расстояние между землей и луной и даже как будто бы писавший астрономические сочинения, был в глазах своих современников чудом трудолюбия и проницательности.

Само собой разумеется, что в сельском хозяйстве и в военном искусстве римляне руководствовались и тем опытом, который унаследовали от предков, и тем, который приобрели сами; о том же ясно свидетельствует то из двух катоновских руководств для сельского хозяина, которое дошло до нас. Однако и в этих второстепенных интеллектуальных сферах, так же как и в самых высших, совмещались результаты греческой, латинской и даже финикийской культуры — и уже по одной только этой причине не могли быть совершенно оставлены без внимания те произведения иностранной литературы, которые касались этих предметов. То же, хотя и в меньшей степени, относится и к правоведению. Деятельность ученых юристов того времени все еще заключалась главным образом в том, что они давали советы по тяжебным делам и поучали менее опытных слушателей; но из этих устных наставлений уже образовался запас традиционных правил, и к тому же уже имелись кое-какие литературные произведения по этой части. Для законоведения более важное значение, чем катоновский краткий очерк, получила так называемая «Tripartita» (делившаяся на три части книга), написанная Секстом Элием Петом, которому было дано прозвище «искусного» (catus); он был первым практическим юристом своего времени и вследствие такой общеполезной деятельности достиг в 556 г. [198 г.] консульства, а в 560 г. [194 г.] цензорства; его сочинение касалось законов «Двенадцати таблиц»; оно объясняло каждую статью этих законов и в особенности встречавшиеся в них устарелые и непонятные выражения и дополняло их соответствующими исковыми формулами. Хотя в составлении этих объяснительных заметок бесспорно проглядывает влияние греческого грамматического учения, но составление исковых формул находится в связи с более древним сборником Аппия и со всем национальным и процессуальным развитием римского законодательства. Об объеме научных познаний того времени можно составить себе очень определенное представление по написанным Катоном для его сына руководствам, которые представляют нечто вроде энциклопедии, объясняющей в кратких изречениях, каким должен быть «дельный человек» (vir bonus) как оратор, как врач, как сельский хозяин, как воин и как законовед. В то время еще не делалось различия между общим и специальным образованием, но вообще требовалось от каждого порядочного римлянина, чтобы он обладал теми научными познаниями, которые считались необходимыми и полезными. При этом исключение составляли отчасти латинская грамматика, которая поэтому и не могла получить в то время того формального развития, какого требует настоящее научное преподавание языка, отчасти музыка и вообще вся область математических и физических наук. От науки требовали того, что имело прямое практическое применение, но не больше, да и это должно было излагаться по возможности кратко и просто. При этом, конечно, пользовались греческой литературой, но только для того, чтобы извлекать из массы сора и разной дряни отрывочные, полезные на практике, указания. Одно из руководящих правил Катона гласит: «Греческие книги надо просматривать, а не изучать». Именно вследствие такого воззрения и появились те домашние справочники и пособия, в которых не было ни греческой изощренности и неясности выражений, ни греческого остроумия и глубокомыслия и которые именно потому раз навсегда определили отношение римлян к греческим наукам.

Итак, всемирное владычество вызывало в Риме появление поэзии и литературы или, выражаясь словами одного поэта цицероновских времен:

В тех странах, где говорили по-сабельски и по-этрусски, тоже не было в то время недостатка в умственном движении. Так как некоторые писатели упоминают о трагедиях на этрусском языке и так как глиняные сосуды с оскскими надписями свидетельствуют о знакомстве их изготовителей с греческими комедиями, то сам собой навязывается вопрос, не развивалась ли и на берегах Арно и Вольтурна во времена Невия и Катона литература, принявшая подобно римлянам за образец эллинов. Но до нас не дошло об этом никаких сведений, и история может только указать на существующий в этом отношении пробел. Мы в состоянии судить только о римской литературе, и как бы ни казалось проблематичным в глазах эстета ее абсолютное достоинство, все-таки для того, кто изучает историю Рима, она имеет громадное значение, потому что в ней отражалась, как в зеркале, внутренняя духовная жизнь Италии бряцавшего оружием и чреватого великими событиями VI века [ок. 250—150 гг.], когда закончилось объединение Италии и когда эта страна стала вступать в более общую сферу античной цивилизации. В ней преобладает такое же раздвоение, которое пронизывает в ту эпоху все сферы народной жизни и каким характеризуется переходное время. Относительно недостатков подражавшей греческим образцам римской литературы не может впадать в заблуждение ни один беспристрастный наблюдатель, у которого взор не отуманен почтенной ржавчиной двух тысячелетий.