Яковлев (разводя руками). Как же быть? Ведь и мне без людей лучше, да бедность понуждает…
Кемской. Подожди. Я дал дом Наташе, а ты устраиваешь тут постоялый двор какой-то. Нахлебники, постояльцы — это я плохо понимаю. Всё-таки это — мой дом! Да. Я прихожу, — вдруг — какой-то человек… Потом — этот Ефимов… Надо, брат, быть деликатным.
Яковлев (волнуясь). Однако же войдите в положение! Улица — глухая, не торговая, магазин работает плохо. На старом месте, на юру, — было лучше, а здесь — я потерял, — кто сюда пойдёт?
Кемской. Ну, это — я не знаю. Я сделал, что мог: пристроил тебе лавочку, испортил фасад дома, и так далее… Но — постоялый двор я осуждаю. Ефимов и все это — мне не нравится. Я, брат, старик…
Яковлев (глухо, нервно шевеля пальцами). Я тоже не молоденький.
Кемской. Ну, да! Я пойду к себе, скажи, чтобы мне дали мыться.
Яковлев (глядя в дверь магазина). Иванов идёт.
Кемской (с лестницы). К письмоводителю.
Яковлев (грозит вслед ему кулаком, Бобовой). Слышала, а? Каково?
Бобова. Что уж тут! Эхе-хе…
Яковлев (идя в кухню). Да, вот и живи… Иди, неси ему воду-то…
Бобова. Ладно, сейчас.
Иванов (околодочный, весёлый, бойкий франт). Эй, Бобиха, погоди!
Бобова (у двери кухни, подмигивая на лестницу). Шш…
Иванов. А что?
Бобова. Кемской.
Иванов. Ты что тут делаешь?
Бобова. Помогаю в уборке.
Иванов. Куда это нахлебник твой выехал?
Бобов а. А — дай бог память…
Иванов. В Сморгонь?
Бобова. Что ты, милый, такого места и нет на земле!
Иванов. Ну, я лучше тебя знаю, что есть и чего нет! А скоро я тебя поймаю, милая дама!
Бобова. Ах, гонитель ты мой, Нерон жестокой, — и за что ты меня поймаешь?
Иванов. А — за шиворот. Не держи воров, не скупай краденого.
Бобова. Да я всё покупаю, слона приведут, так я и слона.
Иванов. Ладно. Точи зубы-то. Слушай, — на-ко вот, пересунь. (Подаёт ей записку.) Понимаешь, кому?
Бобова. Ну, Клавдии…
Иванов. Шш! Не Клавдии, а Дуне.
Бобова. Уж и в эту сторону метнуло?..
Иванов. Если ты мне это дело наладишь…
Кемской (с верха). Что же воды?
Бобова (бежит). Сейчас, родимый.
Иванов. Найди мне письмоводителя. (Подошёл к окну, вынул из кармана письмо, улыбаясь, читает. Из двери на него смотрит Ефимов. Из комнаты Наташи вышел Глинкин, увидав околодочного — сморщился, хочет уйти обратно. Иванов, обернувшись, прячет письмо.) Примите два пакета.
Глинкин (подошёл, взял пакеты, взвесил на руке). Это что?
Иванов. Не знаю. Моё дело — сдать, ваше — принять да расписаться.
Глинкин. Прошу не указывать мне моих обязанностей.
Иванов. Ах, извините!
Глинкин. Да-с. (Расписываясь в книге.) Можете идти.
Иванов. Благодарю за разрешение.
Глинкин. Что-с?
Иванов. Скоро и вам лично повесточку вручу.
Глинкин. Опять? За что?
Иванов. Буйство в общественном месте.
Глинкин. Это — не буйство, а протест против засилия инородцев!
Иванов (даже удивился). Это — Кознов, Иван Лукич, — инородец?
Глинкин. Я лучше вас знаю, кто — кто!
Иванов. Проницательный вы человек!
Ефимов (входит. Рука подвязана). Н-ну, я думал, обед готов, а тут ещё — Содом и Гоморра…
Иванов. Что это?
Ефимов. Порезал.
Иванов (Ефимову). Вечером — в «Порт-Артуре»?
Ефимов (показывая руку). Какой же я игрок?
Иванов. До свидания, благороднейший господин Глинкин. (Ефимову.) Ну, до вечера, скучный господин.
Ефимов (вздыхая). Трудно быть весёлым, имея фамилию — Ефимов.
Иванов. А я вот Иванов, однако — не скучаю. Нисколько даже.
(Глинкин пожимает плечами.)
Наташа (с покупками, в дверях магазина). Здравствуйте, Пинкертон!
Иванов (щёлкая каблуками). Позвольте помочь?
Наташа. Не трудитесь. У нас домашних кавалеров в избытке заквашено. Вы с чем?
Иванов. С бумагами. А сейчас — к соседу вашему. До свидания!
Глинкин. Удивляюсь, как вы можете фамильярничать с этим…
Наташа. Ах, в моих жилах течёт рыжая, плебейская кровь. Крёстный здесь? (Идёт наверх.) Скажите Поле, что можно накрывать стол.
Глинкин. Ефимов, ступайте, скажите.
Ефимов (обиженно). Вы, сударь мой, тише командуйте! Я человек неожиданный, никто не знает, на что я способен.
Глинкин. Я не командую… Скучно, чёрт возьми! Вот и пожар был, а скучно…
Ефимов (миролюбиво и уныло). Вам жаловаться не на что. У вас всё-таки фамилия оригинальная: Глинкин. Глинку напоминает, оперу «Жизнь за царя». А вот, если Ефимов, так уж это безнадёжно…
Глинкин (с достоинством). Глинкин — это руссофизм, — понимаете? Моя фамилия — де Глинкэн, мой дед был француз, дворянин. А Глинкин — это переделка на русский лад, руссофизм… то есть руссизм…
Ефимов (вздохнув). Хотя бы и так — всё-таки хорошо. Но — уж если Ефимов, так что же? Вы можете представить себе — монумент Ефимову? Если поставить такой монумент на площади — так по ней никто ходить не будет…
Глинкин. Возможно — не будут! Фигура у вас…
Ефимов. Тут не в фигуре суть. Многие люди не обладали фигурой, а монументы им всё-таки поставлены.
Глинкин. Впрочем, я не совсем понимаю вашу идею…
Ефимов (задумчиво). Идея — простая. Все великие люди носили соответственные фамилии: Аристотель, Эмиль Золя, Степан Разин. А если сказать: великий человек — Ефимов — никто этому не поверит…
Бобова (идёт из кухни). Наташа пришла?
Глинкин (кивая на пакеты). Видишь…
Ефимов. Бобиха, — жену мою не видала?
Бобова (ставит стулья к столу). А вон, поглядите, на дворе-то… То есть до чего благочестивец наш, боголиз, кривой, Палагею заел — даже глядеть обидно!
Ефимов (у окна). С кем это она там?
Бобова. Только и твердит: я тебя с земли поднял, я тебя из грязи вынул!
Глинкин. Это мне не интересно…
Бобова. Эка важность — поднял! Эдакую-то бабочку, да не поднять! Всяк бы поднял, да снова положил, дело — дешёвое, а удовольствие большое, — да!
(Ефимов быстро идёт в кухню.)
Глинкин (Бобовой, тихо). Ревнив, чёрт!
Бобова. Без ревности любовь — как без соли хлеб.
Глинкин (идя за Ефимовым). Бобиха, скажи, чтоб скорее собирали обедать!
Бобова (про себя). Поспеешь, дроздова голова!
Полина (с тарелками). Господи, как тут всё нехорошо…
Бобова. Кому прибрать? У вас все — баре.
Полина (развёртывая пакеты). Ты в судьбу веришь?
Бобова. А как же?
Полина. И в бога веришь?
Бобова. И в бога. Что это ты, матушка, спрашиваешь как?
Полина. А кто сильнее: судьба или бог?
Бобова. Ну, уж этого я не знаю… Уж чего не знаю — так не знаю… Этого, поди-ка, и боголюбивый муженёк твой не знает, одноглазый чёрт! Ох, Поля, Поля, тяжела твоя доля…
Полина. Значит — заслужила такую.
Бобова. А ты — полно! Согрешив на грош, на рубль каешься… Ой, ой, утки-то, утки… (Бежит в кухню, в двери сталкивается с Яковлевым.)
Яковлев. Что ты, — слепая?
Бобова. Ох, прости…
Яковлев. Демоны… (Идёт в магазин.)