— Остановился он в старой, неприметной гостинице, где работают сплошь местные старожилы, у которых можно о многом выведать. Возможно, это просто случайность, но этот постоялец поселился в номере на втором этаже, откуда виден краешек «Эмеральд вью» и откуда он мог спокойно наблюдать за отелем. Кстати, несмотря на холод, окна у него всё время были открыты.

— Как я понял, лет ему было около сорока, и говорил он с осакским акцентом, — сказал Сасаки, припоминая, что слышал раньше. Это был крепкого сложения человек с пристальным, «давящим» взглядом и крупными ушами. Порой ему недоставало сообразительности, что, впрочем, с лихвой восполнялось силой воли и напористостью.

— Совершенно верно. В гостинице он зарегистрировался под именем Комао Икэгами. Он назвал адрес в Осаке и представился писателем, только в писательском мире, оказывается, никто и слыхом не слыхивал о таком имени. Боюсь, здесь он допустил промашку.

— Да уж. И кстати, не исключено, что именно он приходил послушать выступление Мидори в «Эмеральд вью» одиннадцатого февраля, и он же «подкатывал» с расспросами к Садао Умэдзаки в баре двенадцатого февраля.

— Да, чует моё сердце, что здесь вы правы. И возраст тот же, и очки такие же, и тот же осакский акцент. Только, по словам Умэдзаки, человек, беседовавший с ним, управляет ночным клубом где-то на берегу озера Бива. Он даже назвал Умэдзаки свою фамилию, но тот забыл её. Правда, когда я беседовал с ним ещё раз позже, он, похоже, был твёрдо уверен, что фамилия незнакомца точно не Икэгами.

Кем бы ни был этот человек, он словно тень подкрался к Мидори Нагахара и Юко Кумэ. Это впечатление сложилось у Эды ещё на следующий день после убийства, когда он заезжал в «Эмеральд вью» и беседовал с Умэдзаки. Это чувство возникло у него сразу же после того, как Умэдзаки рассказал ему о смерти Мичия Кумэ два с половиной года назад и о подозрении, павшем в связи с этой смертью на Мидори Нагахара.

Эда не забыл, как Умэдзаки тогда пробормотал: «Кажется, недавно я кому-то уже об этом рассказывал». Эда тогда не преминул поинтересоваться, что означают эти слова. Умэдзаки копался в смутных воспоминаниях, но благодаря настойчивым расспросам Эды история начала вырисовываться. В прошлый приезд Умэдзаки в Хаконэ, кажется, вечером двенадцатого января, в баре отеля к нему, помнится, привязался какой-то тип с осакским акцентом, который принялся расспрашивать его о Мидори. К тому времени сам Умэдзаки уже порядком «поднакачался» спиртным, но всё же поведал незнакомцу всё, что знал о Мидори и о прошлом Мичия Кумэ.

После таких слов Умэдзаки Эде сразу же припомнилась сестра Мидори Аканэ. В ночь убийства она сознательно избегала каких бы то ни было упоминаний о личной жизни сестры. Эда пока ещё не мог понять, как это можно было бы связать с делом, но смекнул, что здесь, возможно, есть за что зацепиться. Когда он первый раз беседовал с Аканэ, она упомянула о каком-то мужчине, который шагал за Мидори по тропе. Эда сразу же послал одного из своих подчинённых проверить все местные отели и гостиницы в надежде обнаружить возможные нити. В ходе этих поисков выяснилось, что человек с кансайским акцентом, представившийся писателем, останавливался в гостинице «Фумотокан».

Теперь важно было установить, является ли постоялец гостиницы «Фумотокан» и незнакомец, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом.

Сасаки задумчиво погладил двойной подбородок и с сомнением посмотрел на смятые бумажки Эды.

— Короче говоря, нам предстоит выяснить, солгал ли этот человек насчёт своего имени и рода занятий как в гостинице, так и во время разговора с Умэдзаки, а также установить, существует ли такой управляющий ночным клубом на побережье озера Бива.

— Вообще-то мы уже это сделали, — поспешил сообщить Эда. — Человека, подходящего под это описание, нам так и не удалось обнаружить. Кто бы он ни был, но он хорошо замаскировался и попытался выведать как можно больше о Мидори.

После того разговора с Умэдзаки Эда сразу же поехал в Токио, где первым делом наведался в полицейское отделение района Йоцуя. Там он разузнал все подробности обстоятельств, сопровождавших смерть Мичия Кумэ. Несмотря на то что эта смерть была признана результатом несчастного случая, Мидори, как женщина, состоявшая с Кумэ в тайной любовной связи, была тщательным образом допрошена.

Затем Эда позвонил в театр, где в своё время работал Кумэ, и узнал там нынешний адрес вдовы Кумэ Юко. — На мой взгляд, мы пока ещё не располагаем достаточной информацией, чтобы прийти к заключению, является ли человек, крутившийся вокруг Юко Кумэ, и человек, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом. Конечно, тень вины, павшая на Юко, не так велика, как та, что пала на Мидори после смерти Кумэ.

Недоверчиво выпятив вперёд нижнюю губу, Сасаки возразил:

— И всё-таки кто-то же оставил у неё на крыльце этот журнал о здоровом питании.

— Да. Поначалу я тоже не переставая об этом думал. Я даже решил поторопить события и спросил у неё, откуда взялся этот журнал. Она сказала, что нашла его, когда разбирала вещи мужа. Но когда я взглянул на него поближе, я заметил, что он датирован апрелем этого года, а стало быть, появился на прилавках в конце февраля или начале марта. Во всяком случае, он никак не мог затесаться среди вещей Кумэ, умершего более двух лет назад.

Всерьёз заинтересовавшись журналом, Эда принялся настойчиво расспрашивать о нём у Юко, и та ответила: «Вообще-то я нашла его вечером пятого марта. Я жгла ненужные бумаги мужа в саду и, когда вернулась в дом, обнаружила журнал на крыльце. Вокруг я никого не заметила и решила, что это покойный муж посылает мне знак, вот и сберегла его на память». В глазах её при этом стояли слёзы.

— А потом она отвернулась и вовсе замолчала. В тот момент я даже предположить не мог, зачем вдова Кумэ рассказывает мне такую историю.

Однако по некотором размышлении Эда нашёл две возможные причины появления журнала. Первая заключалась в том, что женщина могла говорить правду и попросту не знала, откуда взялся журнал. Но Эда не исключал и такой вероятности, что у неё имелся какой-то собственный план, какая-то своя причина желать, чтобы полиция поверила в её рассказ.

Только во втором случае он совсем не знал, как быть с этим неподдельно скорбным выражением её лица и этой неизбывной печалью, туманившей взор бедной вдовы.

— В любом случае у неё имеется железное алиби. Еженедельно по вторникам и пятницам она бывает в Камакура, где работает в одном небольшом издательстве, выпускающем книги по искусству. Вечером восьмого марта она, как обычно, работала там до шести. Трое её сотрудников, включая начальника, подтвердили, что она работала до самого вечера и ушла только в шесть пятнадцать. В её поведении они не заметили ничего необычного, так что её история похожа на правду. Поэтому нам придётся навсегда отбросить в сторону ту идею, что Юко Кумэ могла бы иметь прямое отношение к убийству Мидори Нагахара.

— Понятно.

— Однако на обратном пути у меня появились кое-какие соображения.

Эда сгрёб со стола свои бумажки и засунул их обратно в карман, продолжая между тем самым непринуждённым образом излагать свои мысли. При этом он едва заметно улыбался, что случалось редко, когда он обсуждал деловые вопросы. Вообще-то он довольно часто «подпускал» в официальные отчёты соображения и мысли личного характера, необычным сегодня было другое — то, что сейчас его аудиторию представлял только один человек, Сасаки.

— После разговора с Умэдзаки я поехал прямиком в полицейское отделение в Йоцуя и там узнал подробности самоубийства, случившегося два с половиной года назад. Потом я разузнал нынешний адрес вдовы Кумэ и поехал повидаться с ней. После разговора с ней я сразу вспомнил о человеке, который привязался к Умэдзаки в баре отеля вечером двенадцатого декабря и расспрашивал его о подробностях смерти Мичия Кумэ. Я тогда ещё подумал — а что ему стоит, так же как и мне, сесть на тот же поезд и добраться до Кита-Камакура? Эта мысль не давала мне покоя. Во всяком случае, то обстоятельство, что этот человек интересовался прошлым Мидори. А ведь знай он с самого начала о существовании Юко Кумэ и о том, что там произошло, он не стал бы расспрашивать об этом Умэдзаки и подвергать себя тем самым опасности быть выслеженным.