И тишина…

Во всём городе пахло весной, мокрым снегом и выползающей изо льда вмёрзшей за долгую зиму мерзотой. Капель выбивала маленькие радуги каждой сосулькиной слезой и громко чирикали довольные, что выжили, воробьи.

А здесь, в глубине самого большого парка города, всё ещё лежали, сохранённые оврагами и тенью, сизые в подступающем вечере сугробы. Уже рыхлый, но всё ещё пышный, густой снег лежал нетронутый. Её цепочка следов была едва ли не единственная в этой лощине, а может и во всём парке. Даже лыжные дорожки проходили только по главным аллеям. Испортил человека прогресс, что тут скажешь.

Здесь было тихо, холодно и прекрасно. Инга любовалась разговором последних на сегодня солнечных зайчиков и набирающихся влагой сугробов. Наметив несколько удачных углов, теней и бликов, она, затаив дыхание, нажимала на большой по сравнению с ней массивный фотоаппарат. В природной тишине, в которой слышны только перекатывающиеся снежинки и падающие капли, щелчки фотоаппарата звучали чуть ли не кощунственно.

Инга, подышав на покрасневшие пальцы, посмотрела на экране последние кадры, что-то удалила, нескольких удостоила улыбки. Кинула взгляд на часы, ойкнула: родители уже ждали её, небось, на стоянке. Как быстро пролетело время! Правы были мама с папой: тут действительно волшебно. Пусть не сравнить с канадским Банфом, да и до австрийского Гезойе местному парку несравненно далеко, но, чёрт побери, дух здесь какой-то… родной, что ли. «Это хорошо, — думала Инга, — что знакомство с биологической, так сказать, родиной я начала именно с основ. С природы».

Родители помчались по своим каким-то памятным местам, а Инга настояла высадить её на сегодня в парке. Пусть завтра уж будут всякие «А тут раньше была пельменная, помнишь, где из-под полы подливали водку в чай, и тут же закусывали пельменями?» и «Как всё-таки Горького изменилась, не находишь? Что? Не Горького уже? А что?.. Ужас какой». Они только приехали в город, и впереди целая неделя экскурсий, милых находок и грустных родительских разочарований. Сегодня она просто знакомится с духом этой новой для неё, но всё же родины. И, надо сказать, пока дух её радует.

А всё же пора и честь знать.

Инга неспешно, проваливаясь в рыхлый снег по колено, побрела по своим же следам к выходу из парка. Сначала цепочка отметин поплутает по кустам и оврагам, истопчет целую полянку у замёрзшего ещё пруда в окантовке ив и камышей, затем взберётся на бетонный бортик дорожки, немного по нему наследит, спрыгнет на лыжню, пересечёт её и вновь скроется в угнетаемых снегом кустах. Помалу таки выведет к малоприметной дорожке, видимой только по проплешинам жёлтого замерзшего снега и остаткам новогодней пиротехники. Отсюда цепочка следов, уже мало различимая среди таких же цепочек: торопливых внутрь парка и расслабленных — из, выведет к подземному переходу под автострадой, спонтанной автостоянке и недлинному ряду киосков, в которых продавали всё, что нужно весёлой и не очень компании для того, чтобы продолжить или начать это самое веселье.

Там, небось, уже ждут её родители, а звонок от них последует аккурат через минут десять, когда она будет сбивать снег с веток кустов, вмёрзших в землю.

Небо темнело стремительно, всё глубже синел снег, а голые силуэты деревьев всё больше напитывались чернью. От недалёкой автострады уже слышались гудение машин.

Вдруг Инга услышала зевок. Среди шуршания снежинок, хруста под ногами и приглушённых, еле слышимых клаксонов машин, этот такой природный и — домашний для человека звук слышался особенно чётко и воспринимался совсем не к месту. Девушка удивлённо посмотрела по сторонам и тут же наткнулась взглядом на чёрный силуэт существа, сидящего от неё в каких-то двадцати-двадцати пяти метрах. Собака. «Как она могла подойти так близко? Почему я её не услышала?» — подумала Инга, вовсю рассматривая овчарку.

Собак она не боялась. Ни дворовых, ни боевых, ни бешенных. Вообще никаких. Она не боялась не только собак, но и волков, тигров и прочих крокодилов. Однажды в Кении в национальном парке Кора она устроила салки с львиным прайдом и загоняла их до полного изнеможения. Если на неё произойдёт нападение, и нападение это будет не из засады, у нападавшего не было ни единого шанса достать её ножом, мечом (однажды в Китае), дубиной, битой или топором. Когтём, клыком, жвалом, щупальцем. Ну, не успевали просто.

Вот потому Инга не испытала никакого страха, когда увидела собаку.

Всего лишь обозначила сектор, от которого может исходить угроза, пошла таким образом, чтобы боковым зрением держать собаку на контроле. Даже сказала вполголоса:

— Хорошая собачка, — произнесла, правда, на английском. Наиболее употребляемом языке в их семье. Потом повторила на португальском, французском, испанском, и, наконец, на русском.

Собака вновь зевнула, лениво качнула хвостом — и пошла неспешно за девушкой. Инга представила себе медленно текущую широкую реку, запруженную обломками деревьев и целыми стволами с сидящими на них попугаями: такую картину видели они, переплывая на пароме Амазонку. Представила — и с удовлетворением заметила, как замедлила ход собака. С таким темпом на пять её шагов псина успеет сделать лишь один.

«Ну и ладненько, — улыбнулась девушка. — А вот интересный кадр!»

Солнечный зайчик, запутавшийся в листве, высвечивал на стволе дерева давным-давно вырезанное сердечко. Трогательно. Инга примерилась и — щёлк, щёлк! Посмотрела на экран. Хорошо! Сделала шаг дальше, но тут же застыла на месте. Эта собака теперь просто улеглась на её следах! Как она умудрилась не только догнать, но и оббежать юного фотографа, да так мастерски, что она ничего и не заметила?! Это уже подозрительно.

Инга нахмурилась, но тут же, не мешкая, вызвала в памяти изображение стремительно несущегося по бурому грязному потоку ржавого осеннего листа. Уж в таком состоянии она легко и вообще без вопросов уйдёт не то, что от собаки — от мотоциклиста! Погрозив овчарке пальчиком («Странно, она что, заметила? Кажется, её глаза смотрели именно на мой жест!»), девушка по пологой дуге стала обходить разлёгшегося прямо на пути «верного друга человека». Но когда, казалось, всё осталось позади, и о странной псине можно было забыть, та сама о себе напомнила. Звонкий почти обиженный лай, мягкий перестук лап о снег: собака догоняла упорно не желающего с ней играть человека!

— А, чёрт! — и Инга разразилась длинным списком ругательств, мешая языки и страны. Раз уж «поток» её не берёт, значит, эта тварюшка такая же, как и она сама. А значит, бежать, бежать что было сил к семье, к машине, за прочные железные двери. А уж машину никакая овчарка не обгонит. Тем более, машину, которую «вырезает» из реальности её мама. «Посмотрим, как ты справишься с этим», — с вызовом подумала Инга, и в её сознании с неуловимой скоростью мысли промелькнули: скачущий меж здоровенных камней горной реки надувной плот с дюжиной смельчаков в одинаковых красных комбинезонах; белоснежная пена речного потока, громогласно врывающегося в сжатую утёсами горловину; отвесная стена водопада; хобот смерча, затягивающий в себя лодку с обречённым рыбаком; утробный рёв урагана, сметающего всё на своём пути.

«Ну-ка, псина, справишься с этим?» — ехидно подумала Инга — и уже не глядя по сторонам, засеменила по следам на выход. Она оглянулась назад и облегчённо вздохнула, увидев уменьшающуюся, застывшую в прыжке фигуру собаки.

Вдруг её ушей достиг крик:

— Куда торопишься, красавица? — причём первое слово было писклявым и быстрым, второе — утробно рычащим и тянучим, и только третье — вполне себе нормальное, с «человеческой интонацией».

«Что за чёрт?! — Инга обернулась и упёрлась взглядом в громадную фигуру, несомненно, человека, вдруг выросшую прямо на пути. — Попалась…»

Единственно, что оставалось — на всей скорости сигануть в кусты, что выросли по бокам дорожки, а там уже обходными путями продраться таки к родителям и прочь, прочь отсюда! Кто же знал, что приём, так сказать, Родины, окажется настолько непредсказуем и опасен?