Повсюду в Африке, на любом уровне организации обнаруживаются сходные черты. Внимание сосредоточено скорее на социальной личности, а не на индивидууме. Человек становится социальной личностью как член биологической семьи, которая сама по себе всегда является кооперативной экономической ячейкой. Та же самая семья служит моделью для более широких общественных отношений, для всего общества, будь то группа, племя или нация. К этому ощущению «родства» прибавляется и чувство духовного единства благодаря тому, что в своей идеологии люди концентрируют все внимание на естественной окружающей среде (какой бы она ни была), которую они берут за образец при установлении социального и интеллектуальною порядка.
Все это ведет к возникновению обществ, которые, конечно, несовершенны и не свободны от нарушений порядка, но в основе своей демократические и эгалитарные. Это сравнительно небольшие общества, а если речь идет о более крупных государствах, то они обычно разбиты на мелкие общества, внутри которых идея семейного единства рассматривается на основе фактического биологического родства. Где бы вы ни путешествовали, вы видите, что в подобном обществе повсюду существуют группы биологических родичей, у которых своя собственная система семейных, экономических и политических отношений. Поэтому, где бы вы ни ездили, действительность в какой-то мере подтверждает существование мифического племени как биологической ячейки и сохраняется идеал семейных отношений, основанных на обязательствах, привилегиях и взаимной привязанности.
Вероятно, из-за крупных размеров современных западных и некоторых восточных государств мы утеряли тот «естественный» социальный порядок, при котором нет нужды и физическом принуждении, так как его заменяет внутреннее, моральное принуждение, основанное на ощущении социальной индивидуальности и единства. И частично из-за бурного технического развития, которое мы предпочитаем именовать прогрессом, мы были вынуждены отказаться от социальной личности в пользу нового идеала — индивидуальности — и поставили свою жизнь в зависимость от банковского текущего счета, а не от помощи соседей и родных. Таковы некоторые различия между традиционным африканским и нашим образом жизни, и таков главный урок, который можно извлечь из изучения народов Африки[42].
Африка и эпоха изменений
Кажется, далеко ушла от бушменов из Калахари нынешняя Африка, Африка современных городов, промышленности и коммерции. Но так ли это на самом деле? Они существуют по соседству, они и составляют сегодняшнюю Африку. Принадлежавшую когда-то бушменам землю захватили южноафриканцы, которые увидели, что она может приносить доходы, — и богатую саванну, и плодородные поля, где охотились на просторе бушмены, и пустыню, в которую их загнали, но где вскоре, как и на Атлантическом побережье, были обнаружены алмазы. Белые южноафриканцы давно уже грабят и эксплуатируют бушменов, гонят их на каторжный труд или заставляют работать батраками.
Таково одно из изменений, которые претерпела Африка, но, к счастью, другие изменения носили иной характер. Повсюду колониальные державы, хотя и неохотно, ушли или были изгнаны, и Африка опять стала африканской, но уже не той, что была раньше. Ее коснулась волшебная палочка прогресса, и мы еще не знаем к чему это приведет. Может быть, Африка вырастет во что-то великое и могущественное, но, может быть, она опустится до беспомощного подражания тому миру, который никогда не станет ее собственным миром. А может быть, и это будет счастье, этот мир не окажет на нее никакого влияния и Африка останется по-прежнему Африкой.
Изменения всегда происходили на континенте. Они потрясали его с древнейших времен, но человек пережил их, постепенно адаптировался и изменялся сам, создавая новый образ жизни, соответствовавший новым условиям. В исторические времена, еще за тысячи лет до того, как западные колониальные державы навязали свое недолговременное господство, на континент вторгались чужие народы и чужие идеи, но Африка выходила Африкой из всех испытаний. В более поздние времена Африка приняла ислам и сделала из него нечто африканское. Она приняла более податливую христианскую религию и тоже делает из нее нечто африканское, изменяя больше ее содержание, а не форму, но иногда и то и другое. Западные державы оставили в наследие политические структуры и институты, созданные по образцу их собственных, но постепенно эти институты сбрасывали с себя чужую шелуху и принимали африканский облик.
То же касается и семьи, хотя в семейных отношениях и в экономической жизни таится главная опасность, ибо занесенные идеи и образцы настолько отличаются от традиционных, что адаптация идет очень медленно и, похоже, не может обеспечить соответствие новым условиям. Новая африканская семья сохраняет некоторые внешние элементы прошлого и, на первый взгляд, кажется чисто африканской. Но в той мере, в какой новая семья опирается на новую экономику, типичную западную экономику индивидуального предпринимательства, индивидуального возвышения, индивидуального обогащения, она неизбежно становится западной семьей.
Чтобы понять сегодняшнюю Африку, нужно понять Африку традиционную, причем это поможет нам понять и самих себя. Мы попытались в общих чертах описать главные элементы большинства африканских традиций, но среди них всегда заметны некоторые элементы, носящие общеафриканский характер, составляющие единую всеобъемлющую традицию: единство семьи, общинный характер экономики, демократический стиль правления и объединяющая сила религиозных верований.
Прежде чем в последний раз взглянуть на эти черты и попытаться связать их с современной Африкой, мы рассмотрим два примера реакции на те практические проблемы, которые стоят перед современными правительствами Африки, вынужденными решать колоссальную задачу создания новых наций из народов, говорящих на сотнях разных языков, имеющих такое же множество различных культурных традиций и порой испытывающих недоверие друг к другу. Зачастую это недоверие под влиянием нынешней атмосферы торгашества и личной корысти переходило в открытую вражду народов, которых угнетали и заставляли под угрозой применения вооруженной силы вступать в образования, именовавшиеся колониями и протекторатами.
Я выбрал эти два примера потому, что обстоятельства хорошо известны мне самому, и потому, что речь идет о двух народностях, к которым у правительств этих стран было особое отношение: они считали их малыми народностями, с экономической и политической точек зрения незначительными, но все же полагали, что для них «необходимо что-то сделать». Как и бушмены, это охотничьи народы, и им еще придется преодолевать техническую отсталость и заполнять пробелы в своей идеологии. Обе народности, как и бушмены, предпочитают свой образ жизни всему, что может предложить им новое правительство, и упорно сопротивляются тем тотальным изменениям, которые намечает в их интересах правительство и которые оно обычно объясняет желанием «дать им культуру», «научить их образцам цивилизации» или, более деликатно, «предоставить им полные права гражданства». В результате обе народности лишь формально интегрированы в новые государства, и как бы малы и незначительны они ни были, такое положение не может терпеть ни одно национальное правительство.
Первый народ — это ик, или, как их раньше называли, тесо, хотя это название употребляли только соседи и иностранцы. Ик живут на севере Уганды, на границах Судана и Кении, но в древности их охотничьи угодья охватывали и эти страны, из которых их изгнали, иногда силой оружия, когда колониальная держава — Британия — установила новые, существующие и ныне национальные границы. Поскольку все три территории находились под британским контролем, переходы ик через границы не имели особого значения, тем более что колониальная администрация считала эти территории глубинными и непродуктивными и не интересовалась ими. Поэтому ик, как и в древности, охотились и занимались собирательством. Они очень напоминают бушменов, даже физическими чертами, и у них примерно такая же слабо оформленная организация, которая скреплена лишь добровольными обязательствами, семейными узами и необходимостью делиться друг с другом всем, что у них есть. Их родина гориста и засушлива, но, как и бушмены, они прекрасно знают окружающую среду и успешно удовлетворяют свои нужды и потребности.
42
Здесь снова следует иметь в виду, что автор исходит из печального социального опыта развитых капиталистических стран, прежде всего, конечно, США. Технический прогресс, взятый сам по себе, вовсе не обязательно влечет за собой отказ от «социальной личности»: так происходит лишь при соединении этого прогресса с капиталистическими производственными отношениями и при подчинении его им.