Обращение рабов в христианство не имело особого значения для их владельцев, но оно привело к серьезным последствиям для рабов, потому что они вдруг обрели знакомый им источник единства — единства, которое выходило далеко за рамки семейных отношений и объединяло рабов, хотя семья уже не существовала как жизнеспособная социальная и биологическая ячейка. Рабы и до этого чувствовали себя братьями по несчастью и противопоставляли свою родственную общность общности белых хозяев. Но теперь они снова обрели общность веры и превратили новую религию (как они делали это и со старой религией) в главный фактор, определявший всю их жизнь до самой смерти. Новая религия дала им и новую индивидуальность, в результате чего рабовладельцы потеряли главное свое преимущество, ибо человек, лишенный индивидуальности, — ничто. И хотя новая религия была чужой, религией белого человека, рабы сделали из нее нечто африканское, о чем убедительно свидетельствует современная церковь черных американцев.

Это было более важное явление, чем те немногие элементы материальной культуры, которые напоминают об африканском прошлом, хотя таких элементов намного больше, чем сначала предполагали. Так, например, сохранился внешний вид рыбачьих сетей и техника рыболовства, заметны африканские традиции в кулинарном искусстве, а ступка и пестик остаются до сих пор такими же, как и в Западной Африке. Некоторые резные изделия из дерева удивительно напоминают по стилю и содержанию произведения определенных племен, то же можно сказать и о металлических изделиях и керамике. Создается впечатление, что преемственность намного шире, чем предполагалось, причем сохранилась преемственность не культуры отдельных племен, а чего-то общеафриканского.

Если можно заметить преемственность африканской традиции в материальной культуре, то еще сильнее она ощущается в проявлениях особого отношения к жизни, в социальных отношениях, в религиозных верованиях, даже в политической деятельности. Музыка черных американцев, которую часто называют подлинно «африканской», хотя в ней уже нельзя уловить африканского ритма, мелодии или гармонии, особенно в чисто афро-американском творении — джазе, действительно африканская, но не по форме. Она африканская по содержанию, по отношению к жизни, по ее применению. В функциональном отношении она явно африканская, и опять-таки рабовладельцы не улавливали истинного смысла этой музыки, когда снисходительно взирали, как поют и танцуют их «счастливые» рабы. Рабы превратили музыку в своего рода тайный язык, хотя сначала они пользовались им, даже не сознавая этого. То же произошло и с религией — они придали ей свое, несвойственное ей содержание, приспособили к своим потребностям, сделали упор на Ветхий завет с его рассказами об освобождении угнетенных от оков.

В то же время сохранились некоторые элементы различных традиционных религиозных верований, чему способствовали, особенно в южных штатах, иммигранты из Вест-Индии. Поскольку сохранялись религиозные традиции и даже слабые воспоминания о племенном прошлом, не удивительно, что в наше время многие черные американцы обратились к исламу и религии йоруба — в последнем случае ощущалось сильное влияние кубинцев. С чисто религиозной точки зрения многие американские черные мусульмане строже соблюдают моральный кодекс ислама, чем кое-кто из их африканских собратьев, так как они приняли эту религию по иным причинам — чтобы освободиться от последних следов рабства, а не для того, чтобы избежать опасности порабощения.

То же относится и к обращению многих людей в религию йоруба, ритуальная практика в Гарлеме намного строже, чем, скажем, в современном Лагосе. Если многие образованные нигерийцы йорубского происхождения отказываются о г своей племенной принадлежности, предпочитая национальную принадлежность (хотя из-за этого они теряют очень важные моральные ценности), некоторые черные американцы не только формально с гордостью провозглашают себя йоруба, но и принимают верования йоруба. Опт отвергают неафриканский мир белых, тогда как их африканские братья с готовностью вливаются в этот мир.

Это не означает, что по национальности и лояльности государству черные американцы — это африканцы. Но очень многие из них считают, что они всегда были африканцами по своим верованиям и отношению к жизни, по общинному укладу, который лишь окреп в условиях страшного угнетения и нищеты. Это особенно заметно в семье черного американца. Исследователи часто объясняли многие явления поверхностно, как, например, концентрацию всей жизни черной семьи вокруг матери, наивно полагая, что это связано с африканским прошлым. Матрилинейность, несомненно, общее явление на западном побережье Африки, но она была частью тотально функционировавшей системы, которую полностью уничтожила работорговля. Матрифокальная семья, образовавшаяся позднее в Северной Америке, отражала не столько преемственность традиций, сколько особые местные условия, открывавшие для мужчин и женщин различные возможности. Как правило, именно женщина имела постоянную работу и была главным кормильцем семьи, тогда как мужчина находился на положении мигрирующего рабочего. Есть и другие обстоятельства, способствовавшие жизнеспособности такого рода семьи, которая по своему происхождению вес же афро-американская, а не африканская.

Африканской же является семейная солидарность и функциональный характер семьи, будь она матрифокальной или какой-либо иной. Это чисто африканская черта: безопасность человека зависит от семьи, а не от материального благосостояния. У черных американцев, которые не имели сначала вообще никакого материального имущества и которые (из какого бы племени они ни происходили), казалось бы, должны были потерять чувство привязанности к семье, семья все же оставалась постоянным источником силы и единства. Даже в самые ранние годы работорговля, разъединяя мужа с женой, родителей с детьми, уничтожала лишь биологическую семью, но привязанность к семье ей никогда не удавалось заглушить. Это можно видеть хотя бы по терминам для определения родства. Так. у черной американской молодежи стало чуть ли не обязательным правилом называть друг друга «брат» и «сестра», с тем чтобы семейный идеал единства мог скорее помочь им добиться и более широкого политического единства.

И опять-таки, если черные американцы открывают в своей африканской сущности новый источник силы, гордятся былой индивидуальностью, то многие в Африке, хотя и не всегда осознанно, отказываются от своей африканской индивидуальности, стремясь во всем подражать западному образу жизни. И если черный американец приходит к выводу, что он может быть и африканцем и американцем, так как именно рабство позволило ему сохранить самое важное — африканскую душу, то африканцу угрожает опасность потерять свою африканскую сущность, сохранив лишь географическую принадлежность к Африке, так как он не пережил рабства, которое помогало черному американцу удержать свою африканскую индивидуальность. Нет больше и колониального режима, который мог бы сыграть роль того же объединяющего фактора. Новые африканские государства ставят целью достижение прогресса, как его понимают на Западе. Когда они наконец узнают, что означает такой прогресс, они могут утратить нечто гораздо более ценное. Черному американцу повезло в том, что он познал оба мира, и похоже, что он выбирает путь мудро и трезво, сохраняя в себе частичку африканского сердца, чтобы его примером могли воспользоваться потом и другие.

Черные американцы способствуют развитию одной из самых важных тенденций в нашей собственной современной культуре. Многие люди в растерянности плывут по течению в море анонимной городской жизни, тогда как черные американцы стремятся создать в рамках учебных заведений, в жилых кварталах, в бизнесе новые формы общинной интеграции, которые дадут людям ощущение общности интересов и добрососедства, так что индивидуум сможет осознать себя как жизненно важную часть социального целого.