В июне 1576 года король самовольно решил продать имущество на 4800000 ливров (что соответствовало продаже собственности, приносящий духовенству ежегодный доход в 200000 ливров). Чтобы привлечь будущих покупателей, Генрих III решил, что будет благоразумнее получить разрешение на эту операцию от папы Григория XIII: булла от 8 июля 1576 года разрешала продажу, но на меньшую сумму, а в постановлении от 7 сентября 1576 года парламент указал, что будет осуществлена только одна продажа в силу двух королевских эдиктов и июльской буллы.

Но в действительности всем заимодавцам пришлось достаточно долго ждать, чтобы вернуть свои деньги. Внутренняя ситуация в королевстве не позволяла успешно осуществить эту продажу, а волнения на юге вынудили короля отказаться от 25% доходов, которых он ждал от южных епархий. Полный расчет по этому отчуждению собственности духовенства был сделан только в 1587 году. Доходы составили 4500000 ливров, но за вычетом всех расходов король и его кредиторы смогли получить только 3200000 ливров.

Помимо финансовых затруднений, положение осложнилось тем, что правитель Перонна д'Юмьер отказался отдать город Конде, а тот – униженный – отбыл в Ла Рошель к [293] королю Наваррскому. Все католическое дворянство Пикардии выступило против принца. Стремясь избежать провокаций, в августе 1576 года Екатерина предложила и в итоге уговорила короля уступить Конде город Сен-Жан д'Анжели взамен Перонна. Опасаясь возобновления военных действий со стороны принца и короля Наваррского, королева стала необыкновенно внимательна к своему зятю. Она попыталась помирить его с женой Маргаритой де Валуа, которая отказывалась ехать к своему супругу под тем предлогом, что у нее не было денег (и в доказательство того, что это не простая отговорка, она выставила на продажу одно из своих поместий в Нормандии). Но несмотря на все свои усилия, королева не смогла добиться встречи со своим зятем. Вскоре ей пришлось отправиться в Блуа, где должны были открыться заседания Генеральных штатов.

Большой зал Блуаского замка не был вовремя отремонтирован, поэтому только 6 декабря депутаты собрались там на торжественное открытие в присутствии короля, его жены, его матери и его брата – нового герцога Анжуйского. Сессия должна была продлиться до начала марта 1577 года. Ее ожидала сложная судьба, со множеством внезапных поворотов. Эта сессия отличалась тем, что депутаты постепенно стали осознанно воспринимать трудности королевства, что проявилось в явном изменении настроений – в начале воинственных, а по прошествии некоторого времени – решительно мирных.

Относящееся к Лиге большинство было настроено установить в стране католическую религию, пусть даже силой. Такая позиция напугала протестантов и «объединенных католиков». К концу декабря, почувствовав угрозу, они снова взялись за оружие в Пуату и в Гиени. Штаты направили к ним депутацию, чтобы узнать причины их выступления. Ответ был весьма пылким: протестанты требовали от Генриха III предоставить свободу отправлению их культа по всему королевству в соответствии с его обязательствами.

Казалось, что вот-вот снова начнется война. Король был удовлетворен. Но в тот момент, когда он уже был готов просить штаты о субсидиях, необходимых для новых войск, он [294] был неприятно удивлен, увидев, как они придирчиво разобрали счета королевства и сделали вывод о том, что страна не сможет вынести эти дополнительные расходы. Это открытие настолько их потрясло, что когда в середине февраля в Блуа вернулись депутаты, посланные в Аквитанию, то увидели, что их коллеги из третьего сословия присоединились к мнению Жана Бодена, депутата от Вермандуа: возвращение подданных в лоно католической религии должно происходить мирным путем.

Екатерина тем временем настойчиво убеждала своего сына разделить его врагов. Она посоветовала польстить королю Наваррскому: предложить ему выдать его сестру за герцога Анжуйского. Герцог де Монпансье, которому было поручено передать это предложение, остановится в Бордо и созовет туда все верное королю дворянство. Тогда Генрих де Бурбон будет вынужден уехать к себе в Беарн. Конде, оставшись только со своими силами, уедет в Германию или Англию. Но чтобы добиться такого результата, необходимо было отделить Дамвиля от его союзников, государей-гугенотов: «Именно его, – писала королева, – я боюсь больше всего, потому что он рассудительнее, опытнее и у него много сторонников. Нельзя скупиться, чтобы привлечь его на нашу сторону, потому что именно от него, по моему мнению, будет зависеть наше благополучие или несчастье». Вместе с маршалом все «объединенные католики» будут повиноваться королю.

Переговоры не помешали подготовить три сильные армии: одна, которой мог бы командовать герцог Анжуйский вместе с Невэром, отправится в Лангедок; другая – в Бургундию и Шампань под командованием правителей этих провинций будет подкреплена четырьмя тысячами рейтар, собранными для короля: эта армия будет наготове, чтобы помешать соединению с немецкими наемниками, которых вызвали протестанты. Третья армия из 300 вооруженных дворян, 3000 швейцарцев и 4000 французских гвардейцев отправится в Гиень под командованием самого короля, чтобы соединиться с Монпансье, а тот, в свою очередь, в Бордо соберет «семьсот вооруженных дворян, десять или [295] двенадцать тысяч пеших воинов, десять пушек, четыре пищали, пять тысяч пистолетов для стрельбы». Разумеется, этот прекрасный военный план предполагал, что будет решена проблема финансирования. Екатерина (это было в начале января) все еще строила иллюзии по поводу доброй воли Генеральных штатов. Когда стало очевидно, что от них ждать нечего, пришлось просить у всех: 50000 экю у папы Григория XIII, который, наконец, дал их после долгих колебаний; 25000 – у герцога Мантуанского; другие крупные суммы у дружественных итальянских княжеств. Екатерина даже решила попросить 2000000 золотых экю у «короля Феса» – считалось, что в его сундуках хранится 20000000: королева полагала, что торговля с этой африканской державой могла бы принести 4000000 в год.

Генрих III согласился, что с помощью подкупа надо заполучить Дамвиля в союзники. Герцог Савойский выступил в роли посредника. Чтобы преодолеть нерешительность правителя Лангедока, Екатерина попросила вмешаться Антуанетту де Ла Марк, его жену, ревностную католичку. Получив в подарок маркграфство Салюс, Дамвиль, наконец, решился. Он согласился принять «войска и другие средства», чтобы принудить к повиновению «сторонников новой религии». Измена Дамвиля стала первой победой. В остальном план Екатерины совершенно удался.

Королевская армия, которая находилась в подчинении герцога Анжуйского, но которой на самом деле командовал герцог Невэрский, отличилась в мае во время взятия Ла Шарите-сюр-Луар, а в июне – захватила Иссуар. Эти победы вызвали неудовольствие короля, потому что, ревнуя своего брата, он отозвал его из армии и полностью передал командование герцогу Невэрскому. Герцог дю Мэн со своей стороны осложнял жизнь гугенотам Пуату и Они. «Круглые суда» короля под командованием «сеньора де Лансака младшего» и его галеры творили чудеса, пытаясь удержать Ла Рошель и преследуя пиратов. Маршалы Дамвиль и Бельгард уничтожили один за другим двадцать пять городов и замков Лангедока. Укрепленные города – Андюз, ключ к Севеннам, и Донзер-ан-Дофине были также захвачены. [296]

Король не стал дожидаться окончательной победы своих войск, чтобы отпраздновать их триумф. Освободившись от пристального контроля уже распущенных Генеральных штатов, он пригласил своего брата на праздник в сады Плесси-ле-Тур: это был пир травести – ни один из приглашенных не был в одежде, соответствующей его полу. Был указан обязательный цвет – зеленый – любимый цвет королевы-матери, а также цвет шутов. Праздник обошелся в 60000 ливров.

Екатерина, радуясь согласию между своими сыновьями, решила устроить по этому случаю еще один праздник. Она надеялась покорить короля своим мастерством в организации удовольствий, стремясь оградить его от влияния «миньонов»: устроила ночной прием в Шенонсо, желая затмить его великолепием все празднества, которые когда-либо устраивались при дворе. Еще одной целью было поиздеваться над скряжничеством Генеральных штатов.