По большей части я проводил время один. Некоторые из тех, кто там был - наркоманы были, понял? Крыши у них были сорваны настолько, что они принимали наркотики. Добывали их у ребят, что приезжали из отпусков. Я боялся солдат АСВ, вьетконговцев, а тут ещё надо было бояться наших же ребят. Напряга слишком много. Откуда знать? - Вдруг вот этот парень под кайфом или ещё что, сидит над блиндажом, уснёт, придут вьетконговцы и тебя застрелят?

  Я еще и с солдатами из АРВ поработал около месяца, под конец своего срока. Хорошо я тогда устроился ― убрался в тыл с ними работать. Они и цента не стоили. В бою эти ребята из АРВ всё бросали и убегали в тыл. Вот за что я терпеть их не могу, вьетнамцев этих. Век бы никого их них не видеть, потому что мы там за них дрались, а они нас постоянно обдирали. Воровали всякие вещи. Когда я приехал из отпуска, я привез четыре костюма из Гонконга. Когда багаж прошел через авиабазу Тансоннхут, я их больше не видел. Это все вьетнамцы.

  После того как я вернулся из отпуска, я жил в одном районе Сайгона, который прозвали 'Soul Kitchen'. В тех местах солдаты в самоволках ошивались с мама-санами и так далее. Я там потащился немного, и мне захотелось там и осесть, но меня поймала военная полиция и отправила обратно в часть. Я получил 15-ю статью [выговор с занесением], но подумал: 'Ну и что?' Слишком трудно и напряжно. Тяжело.

  Чёрные обычно переплетали шнурок и обвязывали его вокруг запястья, и повсюду, где собиралось много чёрных, они обменивались таким жестом: 'Власть чёрным!' Рукопожатий разных было шесть-семь. Это было примерно во времена Хьюи Ньютона и прочих. Но у тех, кто лазил по зарослям, у грантов, в общем, среди лучших друзей были белые ребята. Не было никакого расизма между ними и нами, ничего подобного. Такие дела творились в основном в тылу. А в джунглях все были равны. Расизма в джунглях не бывает. Мы спали все вместе, ели все вместе, дрались все вместе. Куда ещё ближе?

  Я знал одного парня. Мог сказать, сколько раз в день он пописать ходил ― вот как хорошо его знал. Мы были реальными друзьями, понял? ― друзьями. Он был сицилиец, и я постоянно его подкалывал: 'Слышь, как думаешь ― меня в семью возьмут, когда мы отсюда выберемся?' И так близко мы с ним сошлись, что он мог стать мне братом, но... Погиб он.

  Я просто не могу... Иногда, понял?... Каждый раз, как говорю об этом, просто душа болит. Но с тех пор как стал ходить на эти собрания... Я думал, что никто меня и слушать не хотел. Но те ребята, они меня выслушивают. И если это чем-то мне помогает, то мне это нужно. Меня ведь так воспитывали, так говорили: 'Если тебе что-то нужно ― сам добивайся'. Именно это я и пытаюсь делать сейчас.

  Когда меня призвали, я сказал себе: 'Я поеду во Вьетнам помогать тамошнему народу выбраться. Все этого хотят'. Но когда я туда попал, я подумал: 'Сучары эти из АРВ отлёживаются в тылу, пока мы тут воюем'.

  Пока я был там, мой брак распался. Рухнул напрочь... Я вернулся домой и почувствовал, как он рушится. Я сказал: 'Я понимаю, что я теперь не тот. Я не тот школьник, каким ты меня знала'. Я в неё ещё в школе влюбился. Всё стало не так. Я сам изменился напрочь. Вспыльчивый стал. Да что там - озверел совсем. Иногда я захаживал в бары. Выпью стаканчик, тут кто-нибудь меня сынком обзовёт, и я сразу же рвусь с ним драться. Я ведь сражался целый год, вернулся в Штаты, а он после этого говорит, что я пацан. Ну чего ещё надо, чтоб заслужить уважение?

  Не скажу даже, повезло мне или нет. Иногда мне кажется, что лучше бы я просто попёр себе напролом и погиб вместе с друзьями. Я там всё повторял: 'Я сплю и вижу сны. Когда-нибудь я проснусь. Я проснусь'. Но я так и не проснулся.

  Меня мучают кошмары и испарина. Иногда я потею просто по-зверски. Жена говорит: 'Что с тобой?' Обычно я придумываю чего-нибудь. Я ни разу не рассказывал о таких снах жене, потому что ей ведь не понять, понял? Она ведь всю жизнь на гражданке, и как ей это понять? Вот с кем я могу разговаривать, так это с ребятами из группы ветеранов или другим солдатом, прошедшим Вьетнам.

  Например, устраивают они тут авиапраздник над берегом озера. Вчера я услышал - реактивный самолет летит. И звук мне послышался такой, как будто он бомбу сбросил. От этого снова глюк случился, вот что такое для меня смотреть на эти самолеты, потому что когда я чувствую, что скоро глюк найдёт, то я не знаю, что могу натворить. Поэтому я и сказал своей старухе: 'Не, не пойду. Ты ― иди. А я не пойду'. И не сказал ей почему. Отмазку придумал типа 'хочу у матери дом покрасить'.

  Когда я вернулся в Штаты, меня отправили в Форт-Нокс. Мне оставалось несколько месяцев добить, вот меня и определили в похоронную команду. Тошнотворное дело, понял? Такую гнусь в этой армии США придумали - так они, к черту, всё обустроили. Там давался залп из двадцати одной винтовки холостыми, горнист был, почётный караул, ты при этом складываешь флаг с гроба и отдаёшь его матери или ребёнку, а офицер при этом говорит: 'Нам очень и очень жаль, что ваш сын погиб, защищая свою страну'. Понимаешь, я там был вместе с парнями, которые во Вьетнаме ни разу не были. Прямо перед похоронами они обычно расслаблялись, пиво пили, смеялись, почти перед самыми похоронами ― смеялись и хернёй страдали, а потом говорили чего-нибудь вроде этого родным убитого парня, которым приходилось переживать такую скорбь.

  Однажды мы поехали в Пайксвилль, что в штате Кентукки. Родные сказали, что наше присутствие - лучше всего того, что они сами могли бы когда-нибудь сделать для сына. Они пригласили нас поужинать. В основном они были из Аппалачии. Пригласили нас к себе, мы поели, вот и всё. Но они просто не понимали... Я им ничего не сказал. Если бы пришлось, я бы сказал им: 'Что было, то прошло'.

  А сейчас я одно могу сказать: помилуй молодое поколение.

   Луис Мартинез

  Командир группы

  Объединенный взвод морской пехоты США

  Дананг

  Июль 1970 г. ― июль 1971 г.

  МОРПЕХ-ПУЭРТОРИКАНЕЦ

  Я был в объединённом взводе. Одиннадцать-двенадцать морпехов и флотский санитар. Мы работали в деревнях и поселениях вдоль шоссе номер 1.

  Когда я приехал, мы провели пару недель в Дананге на курсах для объединённых взводов, где нас обучали вьетнамскому языку, культуре и подобного рода вещам, чтобы мы не наделали ничего такого, что разгневало бы крестьян. Определённые такие мелочи, типа как ставить ноги, когда сидишь, к чему они относятся серьёзно. С моей точки зрения это был вопрос выживания, потому что я считаю, что пока тебе удается людей уважать и проявлять к ним такое же отношение, какого ожидаешь к себе самому, можно надеяться, что если вьетконговцу придёт в голову что-то нехорошее, от тебя вспомнит, и у тебя будет больше шансов выжить.

  А вьетконговцы ведь победили, да? Они всегда владели ситуацией. Мы же были так, гости. Американцы были этакие бравые вояки, 'ганг-хо'. А вьетнамская философия выглядела так: 'Ну ладно, а мы тут посидим пока. Вы там идите и занимайтесь своими делами, но мы в героев играть не намерены. Нам ещё жить надо'. Непросто было донести это до некоторых молодых, которые туда прибывали, до зелёных солдатиков. 'Да не разыскивай ты мины-ловушки, не пытайся геройствовать, потому что добьёшься лишь того, что тебя убьют. А как только ты помрёшь, всем будем на это наплевать. Жизнь будет идти своим чередом'.

  Латиноамериканцы в морской пехоте ничем не отличались от всех прочих. Когда вокруг тебя война, все зелёного цвета. Иногда по радио вооружённых сил передавали программы на испанском, где играла пуэрториканская музыка. Остальные это слушать не хотели. Они думали, что это вьетнамская музыка или что угодно ещё, для них непонятное.

  Помню, когда я лежал с ранением в госпитале, я читал один журнал, где для каждого штата отводилось место, где можно было чего-нибудь написать о том, из какого ты города, посмотреть, кто там уже отметился. Ну, я нашёл Огайо, сам там написал. Потом нашёл 'Пуэрто-Рико' и собирался написать в разделе для тех, кто из Баямона. Кто-то там уже написал: 'Спанцы грёбанные, чего не пишете на английском, чтоб нам понятно было'. Я был поражён. Лежу вот в госпитале. И я написал: 'Если я достоин сражаться и умирать за эту страну, я достоин писать или говорить так, как мне угодно'. И мой друг из англосаксов сказал: 'Слышь, а классно ведь. Мне понравилось'. В общем, с ним я мог дружить, потому что не могу, повторю ещё раз, делать обобщения по поводу умонастроений всех и вся.