И, конечно, я понимал: предстоящие суды над теми, кто уже прошёл следствие, и их тяжелейшие приговоры будут толкать некоторых из них на что угодно, лишь бы облегчить свою участь, что в полной мере доказывается сегодня. Кое-что могли сказать и уже пойманные «главшпаны» — я не витал в облаках и понимал, что после первого суда и они начнут спасаться. Как они это будут делать, покажет и показало время. Об Андрее сказать ничего не могу, но Олег и ещё несколько человек забросали противоречивой информацией и грязью всё окружающее их пространство, причём иногда их показания далеко не представляли правды, что тоже учитывается следователями. Порядочность старшего Пылёва пока вызывает уважение, но впереди ещё суд, и кто знает-останется ли он «последним из могикан»?
На радость следственной группе, первый же допрос увенчался для них многообещающим рассказом и стал настоящей удачей. Для меня же — лишь подтвердил правильность принятого решения, конечно, по вторичным и третичным признакам, но в моём случае и этого было много.
Несколько раньше появился, как ангел, первый адвокат, хотя воспринял я её как симпатичную девушку с приятным голосом и обнадёживающей интонацией. Анастасия — человек мне знакомый и известный, представляла ранее в арбитражных судах интересы части бизнеса консорциума, где работал один из моих родственников, а значит-ей можно было верить. Я ухватился за нее, как за соломинку утопающий, её присутствие разряжало обстановку допросов, а своевременная улыбка давала понять, что произносимое мною, как минимум, звучит правильно. Ну и, конечно, большое успокоение приносили вести из дома, пересказываемые женщиной о женщине так, как мужчина вряд ли смог бы это сделать.
Более всех обрадовала весть, подтвердившая заключённый договор — никого из родственников и близких не арестовали, никаких статей не предъявили, а проведённые обыски не причинили никакого вреда, хотя и были очень полезны для следствия, особенно найденной частью архива у Александра («Санчес»), который тот, перепутав, не уничтожил.
Сергей, один из моих помощников (его я заметил ещё в первый день на том же этаже, в кабинетах, где допрашивали и меня), дал полные показания, причем, в большинстве случаев, о ком угодно, но не о себе — в общем-то, то, что от него просили. Это ещё раз подтверждает правильность моего выбора и заключённой сделки. Погорелов-«Санчес» — электронных дел мастер, умница-изобретатель, прошедший своё армейское поприще до звания капитана в ГРУ, сумел убежать. Он проводил сигнализацию в доме у сестры, и его в спецодежде приняли за электромонтёра, а когда спохватились — у него уже и пятки мелькать перестали.
Он придёт сам через две недели, сильно навеселе, с требованием вернуть ему изъятый паспорт — очень отчаянный и честный человек. Кстати, за бороду, которую отрастил Александр, и из-за которой постоянно имел неприятности со стороны администрации, тюрьма дала ему новую «погремуху», с которой он до сих пор и идет по жизни — «Борода».
На следующий день, после задержания, появилась первая небольшая передача с необходимыми бытовыми и гигиеническими средствами и, конечно, немного пищи. Самое необходимое в тюрьме — чеснок, сало, сахар и чай, для курящего — сигареты. После появился и кипятильник.
Соседи менялись, как я сказал, каждые два дня, что редко позволяло сосредоточиться — ведь у них были не только те же переживания, правда, с гораздо более лёгкими перспективами, но и физические муки, связанные с наркотическими ломками. Они сходили с ума, делая тоже самое и со мной. Поначалу я пытался помочь, но потом, осознав тщетность усилий, старался создать вокруг себя кокон и впоследствии уже не обращал на это внимание. В виде контраста, примерно раз в неделю, ко мне подсаживали какого-нибудь тихого и спокойного человека, например, интересного по поведению и лексикону, уже в годах, мошенника. Подобным я особо настойчиво втолковывал, что не собираюсь уходить от ответственности, впрочем, ничего конкретно не рассказывая, но обязательно показывая своё стремление к жизни. Через день-два подобные товарищи исчезали, и вновь проблему составляли наркоманы, адаптационные муки которых я переживал вместе с ними, коротая часы в их стонах, рвоте и бесновании, постоянном требовании врача и таблеток, что по прошествии мучений сменялось неумолчными рассказами о наболевшем и любимом, то есть любой теме, которая касалась наркотиков.
Многие из них рассказывали, как «подсаживали» новичков, в том числе друзей и жён «на иглу». И не дай Бог, если подобных соседей оказывалось двое — даже я, не ребёнок и, в общем-то, здоровый психически человек и даже преступник куда серьёзней их, удивлялся гадости, низости и подлости жизни этих больных людей, в основном, заключавшейся в поиске и приготовлении новой «дозы». О том была и вся их болтовня. Но они ли виноваты в этом? Или те, кто своим попущением или специально сделал страну притоном, наводнив её любыми наркотическими средствами и попуская их продажу, начиная чуть ли ни с детских садов, и словно подталкивая к ним доведённых до депрессии людей, от молодых и заканчивая кем угодно?
Уверен, что это диагноз, и не могу понять тех, кто думает иначе, называя это лёгким отдыхом или редким отвлечением, возможно, уже оправдывая себя, близких и, может быть, понравившихся им людей.
Небольшое исключение составляют люди, имеющие деньги в достатке. Эти не опускаются до низости и подлости в добывании средств для следующей дозы, а если и предлагают кому-то, убивая несознательно, то уже из-за своей отстранённости, не понимая, что делают.
После тридцати шести дней общения с данной кастой «неприкасаемых», я возненавидел их братию, и пусть простят меня эти несчастные люди, но каждого из них я считаю убийцей, убийцей хотя бы самого себя!
Случайное знакомство с одним из них имело ситуацию казуса, заключавшейся в истории несколько годичной давности. Пожалуй, стоит вкратце рассказать её.
Когда-то, отъезжая от одного магазина сантехники в районе метро «Электрозаводская», я заметил двух кавказцев, крутящихся рядом с моей машиной, но времени не было, да и ехать было недалеко. Большой, мягко едущий «Mercury Grand Markus», ходовые качества не потерял, и я особо не задумался о причине их любопытства. Доехав до квартиры, где на тот период находился мой архив, я бегло осмотрел колёса и, ничего не заметив, поднялся наверх. Меня всегда больше волновала безопасность и всё, с ней связанное, но не «барсеточники» и их методы работы.
Через несколько часов, уже отъезжая, заметил, что плавность хода исчезла и послышалось какое-то песочное шуршание — одно из колёс было спущено. Меняя его около детского городка, под радостные визги малышей и окрики мамулек, я заметил, что одна из них, держа ре-(>онка на руках, уронила коляску на бок. Пока я помогал ей поднять коляску и водрузить обратно все из нее выпавшее, услышал сзади звук закрывающейся двери, а, обернувшись, увидел улепётывающего с моей сумкой низкорослого грузина.
Сначала, погнавшись за ним, держа в одной руке крестообразный ключ, я подумывал выхватить «Браунинг», на редкость оказавшийся со мной ввиду предстоящей встречи, но после одумался — рядом были дети. Метнул и заднее стекло удалявшейся «99 модели жигулей» железяку, раскроив рассыпавшийся «триплекс», запомнил номера и, судорожно перебирая в памяти, чего лишился, пошёл доделывать начатое — менять колесо.
Мамульки охали и ахали, совершенно не представляя, чем всё могло закончиться, ещё минут десять я выслушивал возмущенные реплики по поводу наводнивших Москву гастарбайтеров и их поведения, а после отчалил на своём автокорабле. Действительно: ладно были бы свои — славяне, но эти же даже не изобретательны и, как оказалось в последствии, работали с настоящими авторегистрационными номерами. Как бы они почувствовали себя, если бы я на их головах стал бы доказывать свою профпригодность?
Если задуматься с точки зрения националиста, а я именно крепок этим нормальным, здоровым и настоящим чувством, причём присущим каждой нормальной нации (просьба не путать с нацизмом), и не совсем понятно, чему удивляются некоторые правозащитники, обвиняя кого-то в нём, в большинстве однобоко и, как правило, только славян.