Ветер достаточно свежий, всё так же южный, но море совсем спокойное, и будет таким ещё некоторое время, пока мы не выйдем из залива, который служил нам убежищем.

— Будут там волны. — спрашиваю я — Уже четыре часа, как перестало дуть. Вот увидишь, будет спокойно.

В десять вечера мы уже в открытом океане. Небо звёздное. Ветер по прежнему южный, сильный, но не слишком, около двадцати пяти узлов. Волны высокие, но регулярные.

Должно быть мы уже далеко от многочисленных островов рассыпанных вдоль побережья.

— Как далеко мы от суши?

— Десять миль.

— Пора поворачивать?

— Думаю да.

Паруса почти не видны в чёрном небе, но наши руки сами помнят положение шкотов.

Отключаю ветровой автопилот и поворачиваю штурвал на юг, в то время как Лиззи освобождает один за одним шкоты передних парусов, чтобы сразу же набить их с другой стороны. Лодка разворачивается, паруса переходят на другой галс.

— Чёрт возьми, какой сильный ветер! — подумал я вслух, услышав как они хлопают в момент перехода, когда свободно полощутся на ветру.

— Хочешь поменять стаксель? — предлагает Лиззи.

— Не знаю. В этой темноте трудно что-то понять.

Трудно решить. Если парусов слишком много, лодка сильно кренится и нагрузки слишком велики, если мало, лодка становится медленной, плохо управляется и превращается в игрушку волн.

В конце концов мы ничего не поменяли и просто сидим и слушаем звуки океана, шум набегающих волн и удары масс воды в борта лодки, которая, не смотря ни на что, продолжает продвигаться вперёд.

— Оставим всё так. Мне кажется неплохо идёт.

— Будем надеяться, что не усилится.

Время идёт и мы продвигаемся ещё на несколько миль на юг. Сразу после полуночи я выхожу в кокпит, убедиться что берег по прежнему на безопасном расстоянии, и по привычке бросаю взгляд на юг.

— Лиззи, быстрей иди сюда! Посмотри… что то странное. Оденься.

— Что? Где?

— Вон там, вдали.

Низкая чёткая серая линия разрезала небо на юге.

— Что это?

— Не знаю. Не понимаю.

— Смотри как оно движется!

Ночь. Небо тёмное, но хорошо различима более тёмная линия растущая и расширяющаяся как злое волшебство, проглатывая пригоршни звёзд и куски неба. В то время как на севере небосвод прозрачен и полон звёзд, с юга на нас движется что то мутное и непроницаемое.

— Быстрей! Рифим паруса!

Странно, ветер совсем не усиливается пока мы возимся гротом беря три полки рифов и уменьшая его до размеров носового платка.

— Давай бизань уберём совсем.

Мы переходим на середину палубы, отдаём фал и тянем вниз парусину, увязывая её вокруг гика. Работаем в нереальной тишине, в то время как небо становится абсолютно чёрным а ветер прекращается, оставив нас неподвижными посреди волнующегося моря.

— Смотри! Смотри как движется!

Надвигающийся фронт извещает о приближении рокотом и первый порыв ветра невероятной силы налетает словно удар хлыста. Лодка кренится, словно от гигантского тумака и остаётся наклоненной, словно не собираясь больше подниматься.

— Стаксели! Стаксели!

— Что? Что? — кричит Лиззи в ответ.

— Нужно убрать их! Иначе перевернёмся! — ору я и бросаюсь на нос против стены дождя и ветра по палубе которая теперь превратилась в опасную наклонную плоскость. Стаксели полные ветра и воды тянут мачты к горизонту и правый борт уже погрузился в воду.

Добираюсь до мачты и отдаю фалы, в то время как Лиззи на баке тянет вниз парусину.

Вовремя. Паруса идут вниз трепеща и бьются на ветру словно обезумевшие животные.

Наконец освободившись, лодка выпрямляется. Бок о бок с Лиззи укладываем стаксели оказавшиеся большей частью в воде.

— Уфф! Едва успели!

— Что?

— Едва успели говорю.

— Не поняла.

— Не важно…

Увязывая паруса мы работаем в нескольких сантиметрах друг от друга, но вой ветра и шум дождя глушат слова. Молча крепим парусину, чтобы её не унёс озверевший ветер, и когда всё надёжно закреплено под потоками воды, почти вслепую находим путь к кокпиту и спускаемся в каюту. Внутри от дождя шум стоит словно от водопада. Прерывистое белое мерцание, проникающее сразу во все иллюминаторы, освещает наши лица призрачным светом. Слышу как волны бьют в борт, как скрипят тросы руля от тонн воды наваливающихся на яхту, а мачты скрипят от усилий.

— Что будем делать?

— Будем надеяться, что в нас не попадёт молния.

— И что ничего не сломается.

В таких случаях лодка должна выиграть сражение. Это она должна противостоять волнам, находящиеся на борту ничего не могут сделать. Мокрые мы сидим и тупо смотрим на неясный свет лампочки штурманского столика, в то время как снаружи неистовствует ураган.

— Я устал.

— Я больше не могу.

Проходит час, может быть два. Шум бьющегося на ветру грота выводит меня из ступора.

Мы выходим на палубу, где свирепствует страшной силы ветер. О звёздах остались лишь воспоминания, небо чернильно-чёрное. Убираем и грот, отбирая его сантиметр за сантиметром у ветра, который собрался унести его прочь. Надёжно привязываем его к гику верёвкой взятой наугад в рундуке. Волны огромны и всё рокочет вокруг. Периодически из ниоткуда возникает пенный гребень и обрушивается на нас, после чего мы обтекаем, вцепившись в первое, что попадётся под руку. Хорошо что темнота скрывает от нас картину рассвирепевшего моря.

— Идём внутрь. Здесь опасно.

Уже за полдень, прошло двенадцать часов и я наблюдаю за стайкой голубых рыбок, пасущихся в водорослях на дне. Мы снова стоим, бросили якорь в большой бухте — бухте Вамири, и составляем список повреждений: одна лата грота сломана, оторвалось по шву одно из полотнищ грота, один из риф шкентелей порвался, внутри всё мокрое, мы оба смертельно уставшие. В общем и целом всё закончилось не так плохо. Мы устали но не измучены и не деморализованы, но сегодня утром, с первым светом решили, что дальше так продолжаться не может. Повернули к берегу и спрятались в первом же укрытии, какое попалось.

Завтракаем, хотя уже почти вечер и это первая пища, к которой мы притронулись за последние двадцать четыре часа. Едим ломтики поленты поджаренные на сливочном масле с молоком и сахаром. Я пыталась вспомнить, как моя мама готовила поленту. Сначала её поджаривала а потом добавляла молоко или добавляла всё сразу? В конце концов кладу на сковородку всё сразу. Полента тает во рту, опускается в желудок и согревает сердце. Жаль что мы не можем сойти на землю. В бухте множество очень привлекательных на вид островов, но они слишком далеко и ветер слишком силён. Мы заперты на борту и не можем сделать ничего другого, кроме как ждать.

— Поныряю за рыбой? — спрашиваю я без особой уверенности.

— Успокойся! Ты что не видишь, что не стоишь на ногах?

— А что будем есть на ужин?

— Сладкий картофель.

— Опять!

Проходит день и ветер снова утихает. На тендере мы добираемся до ближайшего островка.

Нас встречает толпа оборванных людей, но для нас это первый контакт с жителями Мозамбика. Они угрюмы, но кажется исполнены добрых намерений и помогают нам вытащить тендер на сушу. Один из них на ломанном английском пригласил следовать за ним в деревню.

— В деревню? Почему бы и нет.

Через пол часа пути понимаем, что деревня находится на другой стороне острова и нам ещё предстоит пересечь широкое пространство, где мы видим множество маленьких обезьян и стаи попугаев которые с криком разлетаются при нашем приближении. В конце тропинки снова видно море и группа больших домов построенных из стволов и листьев пальм. Улицы чистые, подметённые. Дома крепкие, хорошо построенные. На улицах видны лишь мужчины и мальчики, женщины же только выглядывают издалека из за стен домов. Ко мне, что то крича, бежит человек в то время как я снимаю телекамерой море и деревню. Он требует денег. Наш проводник жестом даёт понять, чтобы мы не обращали на него внимания: — Он немного сумасшедший. Другой подбирает с земли высохшего осьминога, покрытого коркой соли и облепленного грязью. Становится в позу. Просит сфотографировать его с осьминогом в руке, потом требует денег.